Новость дня на 8 Марта 2025

А всё-таки: понимали ли хоть сколько-нибудь власти (и религиозные, и светские), с Кем они имеют дело, когда речь шла об Иисусе? Иногда поневоле думается, что, если и не знали точно, то, как минимум, о чём-то смутно догадывались. Если и пророк, то необычный, странный пророк; если учитель, то какой-то совершенно «нетрадиционный». Ирод хочет от Него чудес, но вовсе не собирается принимать решения о Его дальнейшей судьбе, не хочет брать на себя ответственность, которую пытается свалить на него прокуратор. И возвращает узника обратно. А Пилату совсем не нужна лишняя головная боль, в глубине души он понимает, что, какое решение ни прими, всё будет нехорошо и невыгодно. И страх, какой-то полуосознанный страх всё время ощущается в сердце. Лучше бы, конечно, отпустить Его под каким-нибудь благовидным предлогом, вот и праздник кстати, тут бы и освободить Его, и спустить дело на тормозах… Ах, народ не хочет? Ну, так и тем лучше: пойдём навстречу народу, в конце концов, Он же объявил Себя их Царём… Так металась земная власть перед лицом Того, Кто принёс в мир Царство. Он мешает, хорошо бы от Него избавиться, но лучше бы всего, если бы Он Сам как-нибудь исчез, как будто и не было Его. Тогда бы всё опять стало если не хорошо, то хотя бы нормально, как прежде. А казнить — казнить, конечно, несложно, не Он первый, не Он последний. Но где-то почти на границе сознания брезжит понимание, что казнь — не выход, что-то будет, так, просто дело не кончится, как ни охраняй гробницу. И всё же выхода, кажется, нет. Казнить, нельзя помиловать. Запятая поставлена.

Описывая крестную смерть Спасителя, Лука упоминает об обращении одного из двух разбойников, распятых рядом с Ним. Об этой детали другие евангелисты не упоминают. А Лука, описывая распятие так, как он его описывает, оставляет рядом с Иисусом лишь одного человека, который Его принимает: раскаявшегося и обратившегося разбойника. Все остальные стоят вдали (ст. 49), а рядом с крестом остаются лишь насмехающиеся и издевающиеся. Евангелист как бы хочет сказать нам, что проповедь и свидетельство Иисуса не прекратились тогда, когда Он замолчал после ареста, но теперь они обрели иную форму, которая, однако, оказывается не менее действенной: ведь, кроме переживания близости Царства, едва ли что-нибудь могло заставить распятого разбойника раскаяться. Конечно, выбор оставался и здесь: рядом с Иисусом оказалось двое, но раскаялся и обратился только один.

Описанная Лукой ситуация является в известном смысле универсальной: на пороге смерти раньше или позже оказывается каждый, и если не каждый проживает жизнь разбойника и умирает на кресте, то ведь и праведников в мире, увы, не так много. Раскаяние на пороге смерти — ситуация не столь редкая. С точки зрения нашего, ещё не преображённого, мира такое позднее раскаяние бесполезно, ведь на смертном одре поздно думать об исправлении себя и своей жизни. А вот с точки зрения Царства потеряно ещё не всё: ведь начать с чистого листа можно даже в последнюю минуту своей жизни, если только этого захотеть, и тогда раскаявшийся приобщается к жизни Царства, к той новой жизни, которая сильнее смерти, всевластной лишь в мире, где царствует грех. И разбойник, обратившийся и сделавший свой выбор на пороге смерти, оказывается не потерян для Царства. Так, уже умирая на кресте, Иисус продолжает нести Царство каждому, кто готов его принять. И дарит надежду не только тем, кто обратился на склоне лет или даже на смертном одре, но и тем, кто, как кажется, оказался потерян для Царства навсегда, не приняв Христа в пору своей земной жизни: ведь последняя встреча с Ним ждёт каждого во время последнего суда, когда, вернувшись, Иисус вновь раскроет миру Царство, теперь уже во всей его силе, окончательно преображающей творение. И тогда, в день этого суда, каждому когда-либо жившему на земле будет дан последний шанс: не сделавшие ещё свой выбор смогут сделать его тогда.

В тот день между Иисусом и теми, кто встанет перед Ним, уже не будет никаких преград, нередко мешающих увидеть Его сегодня, и лишь от самого человека будет зависеть, примет ли он предложенное спасение или отвергнет его. И тогда для Царства, пришедшего в силе, не будет потерян ни один из тех, кто его действительно искал.

В Страстную пятницу, в Страстную пятницу, которая не далека от нас, а близка как никогда, пусть нас и не было тогда на свете, владыка Антоний митрополит Сурожский говорил с амвона такие слова. «<...> Мать стояла у Креста; Ее Сын, преданный, поруганный, изверженный, избитый, истерзанный, измученный, умирал на Кресте. И Она с Ним со-умирала... Многие, верно, глядели на Христа, многие, верно, постыдились и испугались и не посмотрели в лицо Матери. И вот к Ней мы обращаемся, говоря: Мать, я повинен – пусть среди других – в смерти Твоего Сына; я повинен – Ты заступись. Ты спаси Твоей молитвой, Твоей защитой, потому что если Ты простишь – никто нас не осудит и не погубит... Но если Ты не простишь, то Твое слово будет сильнее всякого слова в нашу защиту... <...>Вот, встанем перед судом нашей совести, пробужденной Ее горем, и принесем покаянное, сокрушенное сердце, принесем Христу молитву о том, чтобы Он дал нам силу очнуться, опомниться, ожить, стать людьми, сделать нашу жизнь глубокой, широкой, способной вместить любовь и присутствие Господне. И с этой любовью выйдем в жизнь, чтобы творить жизнь, творить и создавать мир, глубокий и просторный, который был бы, как одежда на присутствии Господнем, который сиял бы всем светом, всей радостью рая. Это наше призвание, это мы должны осуществить, преломив себя, отдав себя, умерев, если нужно – и нужно! – потому что любить – это значит умереть себе, это значит уже не ценить себя, а ценить другого, будь то Бога, будь то человека, жить для другого, отложив заботу о себе. Умрем, сколько можем, станем умирать изо всех сил для того, чтобы жить любовью и жить для Бога и для других.» Так близка нам эта пятница, когда владыка говорил эти слова, как все Страстные пятницы, что были и будут. «Я повинен». Меня тогда не было на свете, но я повинен. Нельзя воспринимать сегодняшний день как символическое воспоминание о когда-то бывших событиях. Нет. Ибо Тело и Кровь, которых мы причащаемся не символ, а Само Тело и Сама Кровь. Вот я, и я виноват здесь и сейчас. Пугает, когда люди заранее начинают поздравлять друг друга с Пасхой (это действительно бывает и бывает часто!). Сегодня я ничего не знаю о Пасхе, я знаю только одно – я виновата или я виноват, ибо Он умер, а я ничего не сделал, чтобы это предотвратить.