Maccabei 1, Capitolo 1,  versi 60-64

Слова Иуды Маккавея о силе Божией, которая помогает тем, кто воюет за дело Божие, проще всего понять в контексте начатой им против сирийцев войны. Это была священная война, такой её видел не только сам Иуда, но и его соратники, главными лозунгами войны, наряду с патриотическими, были лозунги религиозные, и воевавшим было вполне естественно думать, что Бог не только может, но и должен вмешаться на их стороне. Эта война была неожиданной даже для самих участников, она началась спонтанно; последняя перед Маккавейской священная война закончилась в глубокой древности, во времена царя Давида (это была война с филистимлянами).

Так что же: Бог действительно любит войну? Он готов поддерживать Своих любой ценой, и война для Него — приемлемый способ решения проблем? Такие вопросы возникают не только при чтении Маккавейских книг, но и при чтении Книги Иисуса Навина, Книги Судей, Книг Самуила. Войну, начатую Иудой Маккавеем, ещё можно счесть справедливой: он воевал против тех, кто лишил его народ права жить так, как народ этот считал нужным и правильным, по закону Бога, Которому его народ поклонялся.

Но что сказать тогда о завоевании Палестины? Каким должен казаться нам Бог, отдающий Своему народу землю, уже занятую, заселённую народами, которые придётся или истребить, или прогнать с той земли, на которой они жили столетиями? А главное: нужна ли всё-таки Богу война?

Можно было бы, конечно, списать всё на человеческую греховность: люди без войны не могут, и Бог попускает войну потому, что иначе Его просто не поняли бы те, к кому Он обращался. Пацифизм в те времена у народов, участвовавших в библейской истории, был не в чести.

Но дело не только в этом. Дело ещё и в том, что Бог оказывается в положении, когда Ему приходится выбирать между Своим народом, с которым у Него союз, и другими народами, с которыми у Него такого союза нет. Притом ситуация эта обусловлена исключительно позицией по отношению к Нему других народов.

Войны в падшем мире — зло неизбежное. Вопрос не в том, будет ли в них участвовать народ Божий (это для него неизбежно), а в том, победит ли он своих врагов. Если победит, его история продолжится, если нет — закончится. И Бог помогает Своему народу победить. Помогает потому, что у Него Свои планы на его историю, которой ещё рано заканчиваться.

Конфликт между законом Божиим и законами человеческими существовал во все времена. В чём же его суть? Почему гармония невозможна, почему нельзя хотя бы разделить сферы применения этих, столь различных, законов? Если бы закон Божий был похож на многочисленные законы, придуманные людьми, быть может, такое разделение и было бы возможно. Но это не так, и не потому, что закон, данный Богом, не похож на законы, придуманные людьми, а потому, что он иной по своей сути.

Любое законодательство, изобретённое людьми, представляет собой результат своего рода общественного договора, даже тогда, когда кажется, что никакого договора нет. Закон соблюдают лишь тогда, когда он соответствует принятой в обществе системе ценностей. Если это не так, заставить людей соблюдать закон практически невозможно никакими, даже самыми суровыми, методами. Cистему ценностей в падшем мире люди чаще всего определяют для себя сами.

Другое дело закон Божий, к соблюдению которого призывает Маттафия, даже если за это придётся заплатить собственной жизнью. Тора исходит из объективно существующих закономерностей, определяющих отношения человека с Богом и с другими людьми. Тут нет ничего случайного, ничего произвольного. Закон, данный Богом, может быть только таким, какой он есть, и никаким другим. При этом такой закон является всеобъемлющим: ведь человек всегда живёт в присутствии Божием, и тогда, когда он об этом думает (например, в собрании своей религиозной общины), и тогда, когда склонен о Боге забывать (например, в текучке повседневных дел).

Поэтому для человека, желающего идти путём Божиим, и существует только один закон: тот, который дал человеку Бог. Если законы, придуманные людьми, не противоречат закону Божию, такой человек может им следовать: на его духовную жизнь и на его отношения с Богом это не повлияет. Но когда приходится выбирать, выбор для него может быть только один: он предпочитает Божий закон человеческому.

Так сложилось исторически, что на Палестину претендовали многие страны и народы. Связано это было, в первую очередь, с её выгодным географическим положением: Палестина всегда была и сегодня остаётся ключом к Ближнему Востоку, контроль над Палестиной означает власть над сопредельными территориями, и все правители и завоеватели всех времён и народов прекрасно это понимали.

Понимали они также и то, что ключевой высотой в самой Палестине является Иудея, Иерусалим, Сионская гора. И всё же захватить, и уж тем более удержать Иудею удавалось немногим. А единственным народом, которому за тысячелетнюю историю удалось создать государство, включавшее в себя Палестину целиком, был еврейский народ. Палестина, конечно, входила в своё время в состав многих империй, но лишь как отдалённая провинция. Собственно же палестинское государство если и существовало когда-нибудь, то лишь как государство еврейское, которое включало в себя не одних евреев, но и все другие народы и племена, жившие в Палестине во время существования этого государства.

Эпоха Маккавеев не была исключением: Иудея, как и Палестина в целом, входила в те времена в состав эллинистической Сирии, которой отошла после победы Сирии в войне с эллинистическим же Египтом. Но создать в Иудее независимое государство и в эти времена удалось только евреям. Ничего случайного в таком историческом раскладе нет: Библия вполне однозначно указывает нам на то, что Бог предназначил Палестину Своему народу; неудивительно, что Он никогда не давал возможности создать здесь государство ни одному народу, кроме еврейского.

Симон, как видно, прекрасно это понимает: он говорит об Иудее, как о своей земле, которая по определению может принадлежать только его народу. Все остальные, кому приходится ею владеть, — только случайные хозяева, временщики, которым Бог попускает управлять этой землёй лишь постольку, поскольку народ Божий оказывается её недостоин; но такое условное владение может быть прекращено Богом в любой момент, когда Он посчитает нужным вернуть её в управление Своему народу.

Поэтому Симон не собирается говорить с представителями сирийских властей ни о каких компенсациях: ведь такой разговор автоматически означал бы признание права Сирии на землю, на которую она, по твёрдому убеждению Симона, никаких прав иметь не может. И дело тут не в исключительном суверенитете еврейского народа, а в исключительном суверенитете Бога над всей землёй, часть которой Он отдаёт Своему народу, — решение, оспаривать которое вряд ли имеет смысл.