Мысли вслух на Иов 13:1-28

Понимая, что поддержки от друзей ему ждать нечего, Иов обращает свою речь прямо к Богу. Друзьям он говорит прямо: вы лицемеры. Вы защищаете Бога потому, что так вам выгоднее, а не потому, что действительно понимаете дело. Но что будет, если Он и вас испытает так же, как теперь меня? Что вы скажете тогда? Как видно, Иов прекрасно понял истинные мотивы своих друзей. Понял, что те защищают больше себя и привычный порядок вещей, чем истину. Спорить так, очевидно, не имеет смысла.

Иов вновь обращается к Богу. Лейтмотив его обращения всё тот же, выражен он ясно и отчётливо. Никто не сомневается, что Бог сильнее человека. Но дело не в силе, а в правде. Если Бог — только сила, и больше ничего, то Он уже не Бог, а тиран вселенского масштаба. В такое Иов поверить не может. И он задаёт Богу прямой вопрос: чем я перед Тобой виноват? Иов уверен, что, если бы суд был честным, он бы его выиграл: ведь он праведник.

В своей праведности Иов не сомневается: праведность для него пока что ограничена традиционными религиозными рамками, а в этих рамках ему себя действительно упрекнуть не в чем. И он готов поэтому судиться даже с Богом, если бы такое было возможно: ведь правда на его стороне. Именно такого, если не суда, то объяснения Иов и требует у Бога. До сих пор Бог лишь молча наносил удар за ударом, ничего не объясняя, не предъявляя никаких обвинений. Но так может действовать тиран, а справедливый царь не наказывает своих подданных без вины и без суда.

Вот и Иов требует у Бога именно суда, а не бессудной расправы. Он говорит Богу: если ты действительно справедливый Судья, то давай же разберём моё дело. Я от Тебя не бегу, как нечестивцы. Я готов предстать перед Тобой. То же самое, кстати, говорит Иов в своё оправдание и друзьям: будь я грешником, разве стал бы я искать суда Божия? Иов действительно уверен в своей праведности. И он хочет, чтобы Бог его праведность подтвердил.

Ему не так важно, сколько он проживёт на земле. Ему важно, чтобы его праведность не пропала перед Богом. А если он всё же не праведник, а грешник, и его друзья правы, то пусть и это подтвердит Бог. Одних человеческих слов Иову мало. Пусть тогда Бог Сам укажет Иову, в чём он неправ и чем согрешил. Тогда всё встанет на свои места, и Иов будет знать, что ему делать дальше. Он хочет лишь одного: ясности и определённости. Притом ясности не человеческой, а Божьей.

Иов отвергает человеческую самонадеянность друзей, он переходит в наступление и обличает их в лживости и пустословии. Его слова вряд ли могут понравиться обвинителям, но на них невозможно возразить по существу, ведь всякому обличителю можно посоветовать посмотреть на себя и поискать, нет ли у него тех же грехов, в которых он норовит обвинить другого, а то и более серьёзных.

С друзьями Иову неинтересно, он хочет говорить с Богом, и в самом этом желании нет ничего чрезмерного и горделивого. Человек, даже нищий и больной, всеми презираемый и гниющий на помойке, остаётся венцом творения, созданным по образу и подобию Бога.

Грех исказил человеческую природу, и человек извратил изначальную возможность богообщения, заменив её богохульством и богоборчеством. Но даже грехопадение не отменило дарованное Богом высшее предназначение человека, для осуществления которого Бог стал Человеком и пошёл на Крест.

Итак, повторяет Иов, он не меньше своих друзей преклоняется перед величием Всемогущего, но именно поэтому он и требует суда над собой. Иову не нужны объяснения, которые придумывают его друзья – он хочет прямого разговора с Богом, непосредственной встречи с Ним. Он упрекает друзей за то, что они взяли на себя роль адвокатов Бога и защищают Его от вопля страдальца. Зачем было так препираться за Него, если мудрость и могущество Его столь очевидны? Эти слова Иова в первую очередь важны тем, что мы читаем их не в какой иной книге, а именно в Священном Писании. Попытки своих друзей объяснить причины и смысл страдания Иов называет обманом, потому что в страдании нет и не может быть смысла: Бог не сотворил смерти и не радуется погибели живущих (Прем. 1:13), а всякое страдание – проявление смерти. Иов говорил о несоразмерности его мук и масштаба человеческого существа; с его точки зрения невозможно оправдать Бога в том, что человек страдает. В сущности, это так и есть – и Бог Сам не оправдывается в этом, а разделяет с человеком его страдание и смерть. Пусть позиция Иова выглядит непочтительной, кощунственной, но именно Иов, а не его друзья, предчувствует замысел Бога о спасении людей.

Иов отказывается дискутировать с друзьями и хочет говорить с Самим Богом. «Вот, Он убивает меня», – говорит Иов. Но ведь именно так воспринимает страдание человек, твердо знающий истину о всемогуществе Бога. Если Бог – владыка мира, то кто же еще несет ответственность за страдание людей? Тем более, что по сюжету книги Иов не знает о просьбах сатаны, стремящегося оклеветать его.

Иов, конечно, допускает возможность того, что он в чем-то погрешил и навлек на себя гнев Вседержителя, но что это дает Богу? «Не сорванный листок ли Ты преследуешь?», - говорит он. Иов просит Бога показать ему его пороки и грехи, предполагая, что они могут быть. Если они есть, для Иова это может служить объяснением причины его страданий, хотя в предыдущих речах было видно, что он не готов удовлетвориться таким объяснением. В сущности, Иов следует логике своих друзей: он тоже считает причиной страданий грех самого человека, он тоже не исключает, что Бог воспитывает его. Но он требует открытости, потому что сам не знает за собой греха. «Я к Вседержителю хотел бы говорить», - заявляет он в начале главы. Это поразительные слова, но именно в них заключена правда.

Все разумные люди во все времена понимали, что за свои слова так или иначе придётся отвечать. Если не перед людьми, то перед Богом уж точно. Неразумные тоже понимали, но обычно тогда, когда было уже поздно. Но меньше всего о своей ответственности задумываются обычно те, кто считает себя Божьим защитником. Те, кто защищает, например, Его право судить грешника. Нередко такие люди даже опережают Бога: каждое несчастье, каждую неудачу человека они объясняют совершёнными этим человеком грехами, даже если ничего конкретного о них не знают. А уж если знают, то поучениям обычно конца не видно.

Казалось бы, формально по крайней мере обличители правы: ведь грех налицо, а значит, неудачи и несчастья грешника вполне могут быть следствиями его греха. Если бы не одно «но»: право обличать грешника предполагает и готовность нести ответственность за собственные грехи. Между тем нередко оказывается, что обличители (осознанно или нет) обличают другого прежде всего с тем, чтобы отвлечь внимание Бога и людей от собственных грехов.

Конечно, Бог не человек, но, может быть, Он примет во внимание позицию обличителя? Ведь обличитель изо всех сил Его поддерживал… Правда, предварительно этот самый обличитель не удосужился поинтересоваться у Бога, нужна ли Ему такая поддержка. А если бы поинтересовался, узнал бы, что Он в ней не нуждается. И даже не потому, что Он и без помощи людей всё прекрасно видит и знает, притом так, как не увидит и не узнает чужой души никакой человек, а потому, что Он вообще не ставит обличение Своей целью. Он и так прекрасно знает, что все люди грешны. Но Он хочет не наказать их за грех, а избавить от этого греха и спасти.

Да, конечно, избавление от греха может оказаться для грешника болезненным. Но наказанием такую боль считать не приходится: это лишь боль от необходимой, но болезненной медицинской процедуры. Если кто и наказывает человека за грех, то лишь он сам, сначала греша, а затем пожиная последствия собственного греха, от которого грешник нередко не желает отказываться, несмотря ни на что. Но человеческие обличения в этом случае обычно не помогают.

Они вообще обычно не помогают потому, что обличители и не стараются помочь: ведь они уверены, что Бог хочет наказать грешника, а не спасти его. А между тем такие обличения чужого греха с желанием грешнику как можно более сурового наказания сами по себе являются грехом. Хотя бы потому, что никто из нас не является ни для кого судьей. Оценка чужого поступка для нас возможна и допустима, оценка человека и его греховности — нет. Так же, как и определение той меры наказания за грех, которой человек заслуживает. Лучше отдать это Богу. А Он уж сумеет спасти каждого, кого возможно спасти.