Мысли вслух на Лк 6:1-16

В разговорах Иисуса с фарисеями, они часто предъявляют Ему претензии по поводу того, как Он обходится с теми или иными предписаниями или традициями. Одно из центральных мест в этих спорах занимает суббота. Что можно и чего нельзя делать в субботу? В сознании иудея того времени ответ на этот вопрос требует серьезного знания Закона и комментариев на него авторитетных учителей. Но то, как этот вопрос ставит Иисус, превращает богословскую дискуссию в прямой вызов совести (которая есть не только у учителей и богословов): Что можно делать в субботу — добро или зло? спасать или губить? Евангелие учит нас ставить волнующие нас вопросы именно так, ведь совесть часто бывает лучшим советчиком — даже в богословских вопросах.

Сегодняшнее чтение предлагает нам два сюжета, связанных с субботой и с тем, как понимает субботу Иисус. Один из них (ст. 1–5) описывает ситуацию, хорошо понятную каждому ортодоксальному иудею. На день субботы в евангельские времена (как и сейчас) распространялось множество запретов, регламентирующих то, что в иудаизме расценивается как работа, запрещённая в субботний день четвёртой заповедью. Системы таких ритуальных запретов в различных раввинистических школах могли несколько отличаться друг от друга, но все они, по сути, уже во многом утратили духовный смысл, сохранив сугубо религиозную функцию.

Целью заповеди о субботе было отвлечь человека от его повседневных занятий с тем, чтобы хотя бы один день из семи он полностью посвятил бы Богу, забыв о собственных делах. Между тем, система ритуальных запретов, сложившаяся после Вавилонского плена, основывалась не на этой духовно-практической задаче, а на более-менее формальных богословских критериях, определявших те или иные действия как работу. Все такие действия, само собой разумеется, были в субботний день запрещены, и растирание зёрен, хотя бы и руками и в очень небольшом количестве (ст. 1), формально приравнивалось к помолу зерна и входило в число запрещённых действий.

Иисус в ответ ссылается на события из истории древнего Израиля (ст. 3-4), намекая на хорошо известное фарисеям раввинистическое правило, разрешавшее нарушить субботние запреты, если это было необходимо для спасения жизни человека или домашнего животного. Более того: Он напоминает своим собеседникам о том, что для спасения жизни в древности нарушались даже нормы ритуальной чистоты: ведь дать священный хлеб тому, кто не являлся священником, означало этот хлеб осквернить.

Конечно, если бы ученики Иисуса умирали с голоду, и у них не было бы другой еды, им бы разрешили растереть столько зёрен, сколько им было необходимо для того, чтобы не умереть с голоду, в таком случае растирание зёрен не было бы нарушением субботы. Но для этого надо было, чтобы угроза голодной смерти была для них неизбежной. Иисус же смотрит на субботу иначе, Он говорит о том, что в Царстве суббота представляет собой не систему ритуальных ограничений, а полноту богообщения, неотделимую от Того, Кто принёс Царство в мир (ст. 5).

Второй эпизод (ст. 6–11) описывает исцеление Иисусом сухорукого человека. И здесь мы видим то же различие в понимании субботы. Для Иисуса исцеление не работа, а явление Царства, которому самое время явиться именно в субботу, в день, посвящённый Богу, и потому Он исцеляет в субботу особенно часто, напоминая присутствующим об истинном смысле этого дня (ст. 8–10). Но для религиозных формалистов Царства нет, а есть лишь нарушение запретов, которое они тщательно отслеживают (ст. 7). И ненавидят всякого, кто эти запреты нарушает (ст. 11). Так приверженность к религиозным запретам заслоняет от человека Царство. И ведёт на крест Того, Кто принёс это Царство в мир.

Все евангелисты много говорят о шаббате и о том, как понимает его Иисус. И всякий раз оказывается, что Иисус шаббат нарушает. По крайней мере, с точки зрения окружающих Его глубоко и нередко искренне религиозных людей. Что это: сознательное пренебрежение традицией? Вряд ли. Иисус действительно никогда не был традиционалистом в том смысле, в котором им оказывается человек, сделавший традицию своим богом. Но к подлинной Традиции он всегда относился с уважением. Он ведь знает, что такая Традиция связана с откровением Его Отца.

Но её ещё надо раскрыть, найти заново под слоем многочисленных человеческих традиций, претендующих на то, чтобы быть частью Традиции с большой буквы. Так и с шаббатом. Изначальный его смысл, как и смысл самой четвёртой заповеди, был связан с обретением внутреннего мира и покоя в общении с Богом. Речь шла о том, чтобы провести в таком покое и в богообщении хотя бы один день в неделю. И все связанные с шаббатом ограничения, как предполагалось, должны были оградить человека от суеты.

Так было вначале. Но прошло время, и ограничения стали самоцелью. Превратились в систему ритуальных запретов, значимых самих по себе. Стали важнейшей и неотъемлемой частью иудаизма — именно в этом своём ритуальном качестве. И шаббат стал не столько днём покоя и богообщения, сколько днём воздержания от запрещённой активности. От всего, что считалось и называлось работой. Включая, разумеется, и исцеления, и растирание зерна. Ведь это всё «работа».

Иисус же смотрит на дело иначе. Мир и покой абсолютно необходимы, но какой покой у человека, думающего только о голоде, который его мучает? Лучше уж растереть несколько зёрен и съесть их с тем, чтобы потом погрузиться в тот самый покой, чем весь день шаббата не иметь покоя от голода. Ещё интереснее ситуация с исцелением сухорукого. Да, конечно, лечение — работа. А явление Царства? Что это: работа? Или в шаббат оно неуместно?

Очевидно, всё наоборот: именно в шаббат явление силы и дыхания Царства более чем уместно. Это ведь и есть то, чего ищет человек во время шаббата, если только вести речь о подлинном шаббате. Но окружающие Иисуса люди Царства не замечают. Они замечают лишь нарушение ритуальных предписаний. И вместо радости и благодарности звучат обвинения. Обвинения, отделяющие обвинителей от Царства надёжнее любого греха: в грехе ведь можно и раскаяться, а вот в собственной религиозной правоте раскаиваться никто, скорее всего, не станет. И останется вне Царства. Со своей правотой.

Исполнение пророчества Иезекииля оказывается для Иисуса непростым делом. Люди в Израиле настолько зашорены своими представлениями о том, что благочестиво, а что — нет, что отказывают чудесам в праве совершаться в субботу. Ради сохранения своих представлений они готовы не считать угодным Богу делом даже делание добра, даже спасение! Они настаивают на своей позиции даже тогда, когда им Иисус показывает, что не делание добра есть делание зла, а не спасение означает погибель, и тогда Бог оказывается богом зла и погибели. А когда Иисус, исцеляя сухорукого, демонстрирует им, каковы дела Божии в этом мире, они приходят в бешенство. А мы не закоснели в своем «благочестии», не перестали отличать спасение от погибели, не забыли, что Бог не хочет смерти грешника?

Иисус так часто совершает в субботу непоощряемые действия, что поневоле задумаешься: зачем? Он как будто дразнит фарисеев, демонстративно нарушая субботний покой и тем самым нарываясь на их осуждение. Но нарушение предписаний о субботнем покое происходит именно в глазах фарисеев, тонко разбирающихся в обрядовых и юридических тонкостях, но утративших понимание того, для чего нам даны и законы, и обряды. И если по видимости Иисус нарушает закон, то, по сути, Он его исполняет, ибо Суббота принадлежит Ему, и покой этого дня - не тупое безделье, но мир и милость.

Назвав Себя господином Субботы, Иисус открыто возвещает окружающим, Кто Он. Теперь тем, кто услышал эти слова, предстоит делать выбор, Кем считать Иисуса. Это и выбор собственного пути.

По свидетельству евангелиста, окружающие Иисуса люди (и в первую очередь фарисеи) не раз упрекали Его в неуважительном отношении к шаббату, которое выражалось, в частности, в том, что Он совершал в день шаббата нечто, нарушавшее запреты, связанные с субботним покоем. Некоторые комментаторы даже интерпретируют эти действия Спасителя, как сознательное нарушение шаббата, который Он, по их мнению, «отменил».

Между тем, Сам Иисус говорил, что Он пришёл не для того, чтобы разрушить Тору, а для того, чтобы довести её до полноты. И к шаббату это относится в полной мере: ведь соблюдение шаббата является предписанием четвёртой заповеди Декалога. Вопрос лишь в том, что в данном случае считать смыслом, а что формой. Изначальный смысл заповеди о шаббате был связан, в первую очередь, с необходимостью углублённого богообщения, которому можно было научиться, лишь посвящая такому общению особое время (каждый седьмой день, согласно предписанию Торы).

Запрет заниматься в день шаббата обычными делами был связан, в первую очередь, с необходимостью выпасть из того круговорота повседневных дел, который обычно захватывает человека целиком (не случайно иудейская традиция запрещает в шаббат не только работать, но и говорить о работе, и даже думать о ней).

Однако уже в послепленный период заповедь о шаббате обросла многочисленными правилами и предписаниями, связанными, в основном, с ритуальными запретами, носившими во многом внешний, формальный характер. День шаббата для многих превращался из дня, посвящённого богообщению, в довольно суровую и мрачную религиозную обязанность: думать приходилось уже не о Боге, а о том, чтобы не нарушить какой-нибудь запрет, да ещё и следить при этом, чтобы окружающие тоже ничего не нарушали. Иисус же возвращает шаббату его изначальный смысл как времени богообщения.

Если человек голоден, его надо накормить, если болен — исцелить, и ничего, мешающего богообщению, тут нет и быть не может. В самом деле, речь ведь идёт не о той повседневной работе, занятости, круговерти, которая захватывает человека целиком, а о ситуации совершенно конкретной, в которой оказался человек, нуждающийся в помощи. С точки зрения религиозных правил шаббат нарушен, а по сути — нет, ведь помощь ближнему от Бога не отделяет. Но было и другое: свидетельство о Царстве.

Ведь Иисус не излечивает, он исцеляет. Исцеляемый выздоравливает не благодаря чьей-то работе, а потому, что Царство вошло в мир и коснулось исцеляемого. А ведь именно в Царстве шаббат и обретает свою полноту. В самом деле: где же ещё богообщение могло бы быть полнее? А ведь в нём — единственный смысл шаббата. И тогда уже не важно, что делает человек, чем он занят. Ведь ни одно дело, если только оно делается в Царстве, шаббата не нарушит.

Господь исцеляет и в субботу. В Евангелии от Иоанна Он дает исполненное объяснение сему: «Иисус же говорил им: Отец Мой доныне делает, и Я делаю.» (Ин 15:7). Мы принимаем это объяснение всей душой и радуемся ему. Но тогда возникает трудность с прямым пониманием двух других библейских текстов, причем, текстов наиважнейших. Первая трудность: как понимать Шестоднев? Вторая трудность: если Иисусу важнее живое существо, чем ритуальный субботний покой, почему Он Сам воскрес в воскресение, а не в субботу? Наверное, нам не разобраться сейчас с вами с этими двумя вопросами величайшей богословской сложности. Мы можем лишь предложить какое-то свое, весьма несовершенное, а, скорее всего, просто ошибочное мнение, ибо на ошибках друг друга мы и учимся. В отношении первой трудности даже в святоотеческом наследии нельзя выявить одну сторгую линию, учения весьма расходятся. Но должно ли нас это мучить? Главное, что отличает нас от деистов, и это абсолютно для всех христиан, независимо от того, креационисты они или эволюционисты, Бог и после Акта Творения участвует в жизни Вселенной, в жизни каждого человека. Вся Библия, как кто-то сказал, это история о том, как Бог вышел на поиски человека. Бог активен, Он делает, в этом нет сомнения даже у самых убежденных креационистов. В противном случае, они не христиане и даже не теисты, а деисты или пантеисты. И, в общем, это снимает напряженность между этими двумя текстами. Что касается второго вопроса, здесь, наверное, для каждого христианина есть что-то настолько трепетное, настолько неприкосновенное… Но, мы не можем не признать одного, что в этом великосубботнем покое для нас есть что-то очень-очень важное, хотя уже не то, что имели в виду фарисеи. Мы на самом деле, как говорил один современный священник, мы все дети Великой субботы. Потому что Воскресение еще только наступит. Многие-многие люди говорят о том, как они ценят тишину этого дня. И вот за новый смысл Этой субботы мы невыразимо благодарны Господу.

Рассказанная евангелистом история очень жизненна и снабжена точными деталями. Легко представить себе полуголодных учеников Иисуса, утомленных долгими переходами, которые пытаются утолить свой голод любыми средствами. Для любого человека должно быть очевидным, что руководило апостолами, когда они начали срывать колосья. Однако понятное с точки зрения житейской логики действие вступает в противоречие с общепринятым пониманием закона. На нелепость этого противоречия и указывает Иисус, вспоминая историю о царе Давиде, который ел хлеба предложения. Как и во многих других евангельских отрывках, Господь разрешает вопрос исходя из того, что в центре любой проблемы всегда стоит живой человек, а не отвлеченные мертвые правила. Этот простой и понятный подход воплотился в формуле «суббота для человека, а не человек для субботы».

Поведение Иисуса подчёркнуто провокационно. Понятно, что на первом месте для Него — не закон, а личность. Понятно, что исцеление важнее субботнего покоя. Но зачем говорить: «Встань и выступи на средину»? Зачем вообще обсуждать эту тему? Можно же промолчать, можно сделать всё тихонечко, не демонстрировать... Иисусу важно сказать о том, что важнее. Он сознательно отказывается от позиции «тихонько». Бог действует открыто, Его действие — всегда свет. И потому Он не только не скрывает, но подчёркивает, что Его поведение не соответствует общепринятой норме — и тем самым ставит под сомнение, отрицает эту норму.

Споры о субботе — едва ли не самое острое из противоречий между Господом Иисусом Христом и фарисеями и законниками, и это не случайно. Ведь речь идет не об очевидных вещах, а о том, что значит слушаться Божьей заповеди. В любом религиозном сообществе заповеди имеют тенденцию превращаться в некие ритуальные установления, исполнение которых ценно само по себе. Кроме того, такой подход к заповеди требует казуистики: как именно ее исполнять, что при этом можно, а чего нельзя. Так произошло и с заповедью о субботе — существовало устное предание, расписывавшее все тонкости соблюдения священного дня. Иисус явно не укладывается в эти рамки. Он прямо спрашивает у законников, для чего существует Божья заповедь — чтобы делать добро, или наоборот? Для Него, по-видимому, неприемлем ответ: «чтобы не делать ничего». Так, кстати, многие верующие и сейчас формулируют цель своей жизни — «не делать ничего плохого». Но если мы вдруг осознаем, что заповедь дана на добро, то, возможно, нам придется делать это добро и в субботу, и в воскресенье, и в другие дни...

Бог действительно с нами во всем, Он действительно как человек испытал все, через что мы можем пройти, кроме греха. Есть ситуации в нашей жизни, когда нам кажется, то Бог не может знать этого. Страх? Но ведь в Гефсиманском саду Иисус «Ужасался и тосковал». Печаль? Бог плакал над Лазарем. Трудность выбора?

Мы не знаем, знал ли Иисус, выбирая апостолов, что один из них предаст его. Наверное, не знал — кто. Потому что есть выбор. У нас та же свобода выбора, что и у Бога. Мы можем его не услышать и не послушаться. Но мы точно знаем, что через трудность выбора Бог прошел. Мы знаем из этого текста, что перед тем как выбрать 12 апостолов, Иисус всю ночь говорил с Отцом наедине. Значит, Ему не было просто выбрать. Он и через это прошел. И показал нам пример, показал нам, как выбирать.

В Нагорной проповеди, как традиционно называют следующий за нашим сегодняшним чтением отрывок из Евангелия от Луки, Господь говорит Своим слушателям о том, что такое настоящая жизнь и настоящая праведность, о смысле и нравственных основах жизни. И вот именно в связи с этими словами Христа евангелист отмечает, что весь народ искал прикасаться к Нему, потому что от Него исходила сила. Это очень важное замечание, потому что нам необходимо помнить о том, что истина Божия обладает реальной силой, причем именно потому, что это истина.

Господь говорит далеко не очевидные вещи, понимать и принимать, а тем более исполнять Его слова весьма трудно. Блаженство нищих и алчущих, радость гонимых за правду — все это отнюдь не вытекает из опыта человеческой жизни. Но нам дана возможность почувствовать, пережить в этих словах Иисуса силу истинной жизни, потому что это не просто вымысел праздного ума, но слово Божие, обращенное к нам. Именно поэтому правда и чистота в наших отношениях друг с другом оказываются тем местом, где мы, порой совершенно неожиданно для себя самих, встречаемся с Богом Живым.

Прежде чем выбрать двенадцать апостолов из многочисленной толпы, которая ходила за Ним, Иисус отправился на гору помолиться. Судя по тому, что Он провел там всю ночь, это было очень серьезное и ответственное решение. Этих людей, которых евангелист перечисляет по имени, Он наделил особой благодатью, потому что именно им предстояло заложить основу будущей Церкви.

Перечисляя эти имена, Лука заставляет нас вспомнить то, что мы о них уже знаем. Это не абстрактные персонажи, но очень конкретные рыбаки, мытари, неграмотные простаки, ученые мужи... Тогда становится очевидным, что в их избранности, в их особом статусе нет их заслуги, а есть лишь воля Божия. Господь поставил их на это служение и Сам собирался действовать через них.

Иногда в нас возникает негодование и вопрос о том, почему тот или иной человек вдруг оказывается избранным Богом, хотя по земным меркам может и не очень этого заслуживать. Но если помнить о том, как Господь созидал свою Церковь, как действовал по Своей божественной логике, а не по человеческому разумению, то многое можно принять.

Интересный момент отмечает евангелист: перед избранием двенадцати Иисус всю ночь проводит в молитве. Если бы речь шла об обычном человеке, в этом не было бы ничего удивительного: ведь речь шла о важнейшем решении, от которого во многом зависела миссия Спасителя на земле, и перед принятием такого решения всякий обычный человек, наверное, молился бы всю ночь, обращаясь к Богу и стремясь услышать Его голос и понять Его волю. Но ведь у Иисуса со Своим небесным Отцом контакт всегда был идеальный, Ему не надо было переспрашивать Его или уточнять ответ. Дело, как видно, в чём-то другом. В чём же? Для нас сегодня молитва оказывается чаще всего именно серией обращённых к Богу вопросов или просьб. И, надо признать, вопрос о воле Божьей далеко не всегда оказывается среди них первым.

Но если и оказывается, в падшем состоянии узнать и понять Его волю нам бывает обычно, как минимум, непросто, а принять её ещё сложнее. У Иисуса же, естественно, таких сложностей не было и быть не могло. А вот общение с Отцом Ему в такой момент было абсолютно необходимо. Ведь именно это общение составляет духовную основу Царства. Царство вообще основано на отношениях: на отношениях его обитателей с Богом и со Христом, на их отношениях между собой и, конечно же, на отношениях Самого Христа с Отцом.

Вот эти-то отношения, отношения Христа со своим небесным Отцом, и есть та опора, на которой держится всё Царство. И перед избранием апостолов Спасителю было совершенно необходимо активизировать и актуализировать эти отношения не только для Себя (для Него они всегда оставались и глубокими, и актуальными), но и для Своих избранников, которых Ему надо было включить в Свои отношения с Отцом, тем самым включая их и в Царство. Включить с тем, чтобы они могли не только исполнить порученное Им, но и понять, что такое жизнь Царства, на собственном опыте. Ведь только так её и можно понять.

Рассказывая о призвании апостолов, Лука не раскрывает, по какому принципу были Иисус их отбирал, он рассказывает только о том, что они были отобраны из Его учеников. По человеческому рассуждению, Христос должен был выбрать лучших из лучших. Но Евангелия не утаивают от нас человеческих слабостей призванных быть апостолами. Что это показывает — общее состояние народа, когда даже лучшие из лучших не идеальны? Или, может быть, Он выбирал «типичных представителей», наделённых обычными человеческими качествами? Скорее всего, второе, ведь Христос пришёл спасти грешников, и всё-таки эти «типичные представители» не во всём были обычными: они оказались способны откликнуться на Его призыв.

Последним в списке апостолов упомянут Иуда, о котором сразу же сказано, что он потом сделался предателем. Если потом сделался, значит, не был предателем изначально, и что-то же позволило ему стать апостолом. И не потому Иисус позвал его за Собой, что не видел, что Иуда способен на предательство. Конечно же, видел, как видит в каждом из нас потенциал зла, но не отвергает нас на этом основании и старается от нашего же зла оградить. Была надежда на исцеление и у Иуды. Не захотел...

Не случайно именно вслед за перечнем апостолов приведены заповеди блаженств. Блаженства у Луки даны короче, чем у Матфея, но добавлены «горе вам», отсутствующие у Матфея. Это не угроза, но предупреждение об опасности.