Мысли вслух на Лк 18:14

Мытарь и фарисей — две стороны человека, которые мирно уживаются внутри нас. При этом фарисей, живущий в нас, может быть очень достойным человеком: пост, молитва, десятина от всего, что имеешь, - это уже не так мало. Даже Господь говорит, что «сей пошел оправданным в дом свой более, нежели тот». То есть фарисей получил свое оправдание, но не столько, сколько мытарь. Произошло это потому, что фарисей требовал справедливого к себе отношения, а мытарь надеялся на милость. В конце концов, так и нам нужна не справедливость, торжества которой слишком часто хочет фарисей внутри нас, нам нужна милость, которой тихо просит мытарь. Потому что по справедливости нам полагается очень мало, если не вообще ничего, тогда как по милости нам обещано Царство.

Притча о мытаре и фарисее заняла исключительно важное место в жизни и предании Церкви. Как молитва «Отче наш», молитва мытаря «Боже, милостив буди мне грешному» вошла в число необходимых ежедневных молитв. Чтение же этой притчи непосредственно открывает для нас время подготовки к самому важному в году: празднованию Распятия и Воскресения Христовых. И главное, пожалуй, что притча о мытаре и фарисее говорит о позиции человека перед Богом. В ней все важно, каждая деталь. Важно, что ты можешь прийти и обратиться к Всемогущему, какой бы груз вины не тяготил тебя. Важно, что ты не должен оправдываться и объяснять, как это ты дошел до жизни такой...Твоя задача — придти, дойти до этого входа в дом Господень, и сердцем обратиться к Нему. И важнее всего, что твое покаяние встречает милость Божия, и Он оправдывает мытаря его слезами. Все привходящие обстоятельства жизни остаются в стороне: происходит встреча кающегося человека и любящего Бога. И любовь Божия в этой встрече побеждает все.

А всё-таки: в чём заключается то возвеличивание себя, о котором говорит Иисус применительно к фарисею? Разве плохо соблюдать заповеди и быть религиозным человеком? Само по себе, очевидно, нет, ведь и Спаситель не осуждает фарисея, Он лишь говорит, что мытарь, которому нечего сказать Богу, кроме слов раскаяния, перед Ним правее фарисея, готового перечислять свои религиозные успехи и достижения. Но проблема, как видно, не в религиозности как таковой, и даже не в том, что она позволяет смотреть на грешника сверху вниз, а в том, что она, как это ни покажется парадоксальным, иногда может отвлечь человека от Бога. Собственно, уже одно то, что фарисей, стоя в Храме перед Богом, думает и говорит о себе, о стоящем рядом мытаре, о своей религиозности, — словом, о чём угодно, но только не о Боге, можно считать духовным провалом, по крайней мере, в той конкретной ситуации. Конечно, достижений фарисея один провал не обесценивает, но этот конкретный день он провёл в Храме без всякой духовной пользы. И парадоксальным образом именно собственная религиозность фарисея привела его к такому результату. А вот мытарь провёл время в Храме не без духовной пользы: он не оценивал ни себя, ни других. Он просто общался с Богом. Этого оказалось достаточно: ведь Богу вовсе не требуется, чтобы мы кого-то оценивали. Цену каждому из нас Он и Сам знает. А нам нужно лишь смотреть на Него. И тогда «возвеличивать себя» нам совершенно точно будет не перед кем.

Мы часто совершаем в отношении этого текста одну ошибку. Мы слишком легко судим о фарисее. Но забываем, что должны помнить о том, что видимо он и в самом деле был праведен. А праведность не так уж малого стоит. Но Господь нас призывает понять, что одной праведности недостаточно. Чего же именно не хватает фарисею? Первое, что приходит на ум, ему не хватает сокрушенности сердца (Пс 33), или самого к нему близкого новозаветного свойства нищеты духом. Ему не хватает покаяния. Именно поэтому этот текст отнесен еще и к началу Великого поста. Но покаяние это не только осознание своей греховности и моление о прощении. Это что-то большее. Это нечто, что как нельзя более соединяет нас друг с другом. Потому что грехи-то другого человека мы как раз всегда очень хорошо видим, и вот осознание собственной греховности смягчает наше сердце в отношении грехов других людей. Вспомним слова из послания Иакова: Ибо суд без милости не оказавшему милости; милость превозносится над судом. (Иак 2:13). Покаяние это не столько просьба к Богу облегчить суд надо мною лично, сколько милость к ближним. И об этом мы тоже часто забываем, читая текст сегодняшнего чтения. Ибо бить себя в грудь иногда бывает даже очень приятно, когда мы поверхностно прочитываем текст об осуждении фарисея и оправдании мытаря.

Сатана не способен придумать ничего нового, потому что в нем не заложено творческого начала. Все зло на свете есть пародия на добро, а сама смерть пародия на сон. В этом смысле очень понятны слова книги Экклесиаст: что было, то и будет; и что делалось, то и будет делаться, и нет ничего нового под солнцем. Бывает нечто, о чем говорят: «смотри, вот это новое»; но [это] было уже в веках, бывших прежде нас (1:9-10). Если принимать эти вроде бы противоречащие эмпирическому материалу слова как то, что все новое – это проникновение Бога на землю, таковы все научные открытия (то, что в самом прямом смысле может быть названо новым), то становится возможным их понять. Так же и с сегодняшним текстом: весь его исконный смысл был просто взят и спародирован дьяволом в нашей церковной жизни. В результате теперь мы имеем не только мытаря и фарисея, но и псевдо-мытаря и псевдо-фарисея. Псевдо-мытарей узнать легко. Часто видишь как наши близкие друзья, готовые поведать нам свои задушевные тайны, начинают бить себя в грудь и говорить: это я во всем виноват, поделом мне, я такой, я сякой, я немазаный. Это либо истерика, либо позерство и в том и другом случае мы видим псевдо-мытаря. А вот с псевдо-фарисеями сложнее. С одной стороны, это настолько умные люди, что умеют различать псевдо-мытарей и решают, что раз так, надо просто перевернуть притчу из Евангелия верх ногами, и раз псевдо-мытарь плох, то псевдо-фарисей хорош. Конечно, они не приставляют приставки псевдо-, они как-то забывают о ней. Но давайте посмотрим канон на Притчу о мытаре и фарисее (5-ый глас) и увидим там такие слова: «Фарисеевы добродетели потщимся подражати, и поревновати мытареву смирению, во обою ненавидяще безместное мнение, и пагубу падений» (будем стараться подражать фарисеевой добродетели и мытареву смирению, в каждом из двоих ненавидя разное: непристойное (или нелепое) превозношение и гибельность грехов). Слова замечательные. Но если мы посмотрим в целом на канон, то это едва ли не единственное место, где сказано хорошо о фарисее (хоть в чем-то мы должны ему подражать). Конечно, подобный перекос порождает и перекос в умах: у одних в ту же сторону, у других в противоположную. А правда, как всегда, посередине. Поэтому стоит всегда хорошо помнить это молитвословие, в каждом давайте видеть хорошее и тому подражать.

Мытарь и фарисей — две стороны человека, которые мирно уживаются внутри нас. При этом фарисей, живущий в нас, может быть очень достойным человеком: пост, молитва, десятина от всего, что имеешь, это уже не так мало. Даже Господь говорит, что «сей пошел оправданным в дом свой более, нежели тот». То есть фарисей получил свое оправдание, но не столько, сколько мытарь. Произошло это потому, что фарисей требовал справедливого к себе отношения, а мытарь надеялся на милость. В конце концов, так и нам нужна не справедливость, торжества которой слишком часто хочет фарисей внутри нас, нам нужна милость, которой тихо просит мытарь. Потому что по справедливости нам полагается очень мало, если не вообще ничего, тогда как по милости нам обещано Царство.

Плохо ли регулярно поститься, молиться, тщательно исполнять религиозные предписания? Одни, комментируя притчу о мытаре и фарисее, говорят: да, плохо. Плохо потому, что это отвлекает от главного, от духовной жизни как таковой, от живых отношений с Богом, и заставляет человека любоваться собой. Другие возражают: нет, не плохо, притча о другом, она о той гордыне, которая заставляет превозносить себя и унижать соседа, стоящего рядом. Если нет гордыни и самопревозношения — значит, всё в порядке, тогда можно исполнять все религиозные обязанности, не уподобляясь евангельскому фарисею.

При более же внимательном взгляде на ситуацию нетрудно заметить, что правы обе стороны — каждая по-своему. Фарисеи были действительно людьми глубоко религиозными. Насколько искренне и что вообще стояло за их религиозностью — вопрос другой. Скорее всего здесь было то же, что всегда скрывается за всякой религиозностью: известная мера искренности, изредка встречавшаяся глубокая и насыщенная духовная жизнь, встречавшаяся намного чаще поверхностность, прикрытая более-менее ревностным законничеством — словом, всё, как у всех религиозных людей всех времён и традиций.

Если такой религиозный человек вставал на духовный путь и проходил его до конца, он обычно изживал свою религиозность настолько, что она практически переставала определять его жизнь, лишь слегка касаясь её поверхности — хотя со стороны людям, не проникающим своим взглядом глубже этой поверхности, такой человек мог казаться глубоко религиозным. Иисус, однако, осуждает в фарисее отнюдь не его религиозность и даже не гордыню как таковую — она лишь следствие.

Он обращает внимание на то, что гордыню порождает, на её духовный корень. Корнем же становится взгляд человека, зафиксированный на нём самом, на тех или иных его способностях или качествах. Вот этот внутренний взгляд, перенесённый человеком с Бога на себя, и разрушает все его духовные усилия, перенаправляя их с подлинной цели и настоящего их объекта на цель мнимую, на объект, по сути являющийся лишь иллюзией, миражом, порождённым усилием ложно направленной человеческой воли.

Дело тут даже не в том, что падший человек склонен практически всегда переоценивать свои способности и качества, видя себя лучшим, чем он есть на самом деле. Дело в том, что, если говорить собственно о духовной жизни, падший человек вообще не имеет никаких способностей и качеств. Праведность — не свойство падшего человека, а его состояние, производное от той динамики отношений человека с Богом, без которой ни о какой праведности вообще не может быть речи. Рассматривая и анализируя себя, человек теряет эту динамику.

Даже если он при таком рассмотрении и воспринимает что-то истинное, эта истина оказывается относительной, она — лишь статический срез духовной динамики, которую невозможно уловить, вертясь перед расставленными в собственной душе психическими зеркалами, как делает фарисей из притчи Спасителя. Вот такое переключение внимания с процесса живого богообщения на его отражение в собственной душе и ломает духовную жизнь человека, разрушая его отношения с Богом, хотя внешне может казаться, что у него всё в порядке — ведь в религиозном смысле он действительно остаётся таким же благочестивым, каким был всегда. Теперь, однако, за благочестием оказывается духовная пустота, о чём и предупреждает Иисус в Своей притче.

Притча о мытаре и фарисее была рассказана тем, "которые уверены были о себе, что они праведны, уничижали других". И правда, как же можно быть праведным, уничижая других людей? Никак. Зато можно просто чего-то в себе не видеть... Фарисей благодарит Бога. И кто знает, чего больше в этой молитве – бахвальства и гордости за себя любимого или искренней благодарности Богу за то, что Он дает силы на исполнение заповедей, за то, что сам фарисей родился в нормальной семье, а не в семье каких-нибудь грабителей? Но в молитве он осуждает не только грех, но и грешника, как бы приподнимаясь за счет другого. А ведь когда мы осуждаем, одним человеком меньше становится среди тех людей, которые допускают возможность исправления человека. Господь призывает оставлять открытым путь к покаянию и милости Божией. А мы – нет. Не говоря уже о том, что через нас Господь уже не может никому помочь - ни нам самим ни людям, рядом с нами.

Сегодняшнее чтение вновь возвращает нас к теме Царства и раскаяния. Смысловое ядро его составляет притча о мытаре и фарисее (ст. 9–14). Обычно смысл этой притчи связывают или с осуждением известного типа религиозности, или с осуждением самоправедности, той своеобразной религиозной гордыни, которая нередко заставляет религиозных людей смотреть сверху вниз на людей нерелигиозных, если не явно, то, по крайней мере, в глубине души.

Между тем, Иисус отнюдь не осуждает молящегося фарисея однозначно, Он просто говорит, что перед Богом кающийся мытарь всё же более прав, чем перечисляющий свои заслуги фарисей (ст. 14). По-видимому, фарисей не плох перед Богом сам по себе, плоха скорее его позиция, и, быть может, не столько перед Богом, сколько пред осуждаемым им мытарем (ст. 11). Собственно, фарисей, как всякий религиозный человек, делал немало полезного в духовном плане, и осудить его, к примеру, за строгое соблюдение заповедей никому бы, естественно, в голову не пришло. Проблема фарисея в другом: как очень многие искренне религиозные люди, он абсолютизирует свою религиозность, начиная видеть в ней единственный путь к Богу и считая её основой духовной жизни.

Но религиозность — всего лишь состояние души, и притом преходящее, как всякое душевное состояние вообще. А духовная жизнь — не состояние, а отношение, которое всегда предельно конкретно и далеко не всегда зависит от душевных качеств человека. И вот оказалось, что глубоко религиозный фарисей демонстрировал перед Богом свою религиозность, а мытарь просил у Него прощения, понимая, что он согрешил, и согрешил очень серьёзно. Конечно, тому, кто, как фарисей, соблюдает заповеди, легче установить отношения с Богом, чем тому, кто их нарушает. Но для этого надо эти отношения устанавливать, а не хвалить себя перед Богом за соблюдение заповедей. Казалось бы, фарисей так и делает, ведь он благодарит Бога (ст. 11), но если бы его внимание действительно было обращено на Него, он вряд ли стал бы сравнивать себя с тем, кто стоит рядом: отношения с Богом обычно поглощают человека целиком, и ему становится не до сравнения себя с соседом.

Мытарю нечего было Богу продемонстрировать, он мог лишь просить у Него прощения, и, парадоксальным образом, его отношения с Богом оказались более реальными и глубокими, чем отношения фарисея. Конечно, установить живые отношения с Богом не всегда легко, но, если постоянство просьбы заставляет прислушаться к себе даже людей, притом таких, которые «Бога не боятся и людей не стыдятся», подобно неправедному судье из притчи (ст. 1–5), то «достучаться» до Бога, уж конечно, сможет каждый, кто проявит достаточно настойчивости. А когда такие отношения станут реальностью, то реальностью станет и Царство, которое даёт человеку ту полноту жизни, которой не сможет ему дать никакая религия.

В каком смысле призывает нас Иисус быть «как дети»? Чем так отличается детское восприятие мира от нашего? Намёк на ответ можно найти в притче о мытаре и фарисее. Казалось бы, фарисей говорит о себе сущую правду. Вряд ли он лицемерил, когда благодарил Бога за то, что он не таков, как стоявший рядом мытарь. Ни один фарисей никогда не позволил бы себе совершить осознанный грех.

Исключения, конечно, бывали, но в целом фарисеи, как люди глубоко и искренне религиозные, действительно старались избегать всякого греха. А стать мытарем, сборщиком налогов, сотрудничать с римской властью — в глазах фарисеев было очевидным грехом. И сам мытарь, надо заметить, вовсе в этом не сомневается: он лишь просит у Бога прощения за совершённые им грехи, даже не пытаясь оправдываться. Он не хуже стоящего рядом фарисея понимает, что кроме грехов ему нечего предъявить Богу. Фарисей в другом положении: ему есть что сказать Богу и есть за что Его благодарить. В самом деле: какой религиозный человек не благодарит Бога за ту жизнь, которую Он ему подарил?

По крайней мере, до тех пор, пока жизнь эта идёт более-менее размеренно и без особых кризисов или духовных срывов. Проблема тут не в том, кто с чем пришёл к Богу. Проблема в том, на кого смотрит фарисей и на кого мытарь. Фарисей смотрит на себя. Он перечисляет свои заслуги перед Богом — и любуется собой. Он как бы говорит Богу: посмотри, каким хорошим я у Тебя получился! Спасибо тебе, Господи, за то, что я вышел у Тебя таким хорошим. И даже в такой благодарности не было бы ничего плохого, если бы не одно «но»: общаться с Богом фарисею некогда. Он занят самопрезентацией. Он представляет себя своему Богу. А Бог хочет простого, обычного общения. Он и так знает каждого, Он знает, что религиозная жизнь фарисею удалась.

Ему важно, чтобы так же удалась ему и духовная жизнь. А для этого человеку надо смотреть не на себя, а на Бога. Даже если он человек очень религиозный — и, может быть, в первую очередь как раз тому, кто очень религиозен. Жить духовной жизнью можно, лишь глядя на Бога неотрывно. Как мытарь. Он кается в грехах — и не отрывает взгляда от Бога. Это главное. Бог сделает остальное. Непреодолимых грехов для Него нет. И вот тут детям проще, чем взрослым.

До известного возраста они обычно почти не обращают внимания на себя. На то, как выглядят в глазах окружающих. Они не сосредоточены на себе. Даже если ребёнок ярко выраженный интроверт, смотрит он не на себя. Он просто живёт в своём внутреннем мире — и смотрит на это самый внутренний мир, а не на себя. Вот эта отвлечённость от себя и есть важнейшее условие полноценной духовной жизни. Иначе смотреть на Бога неотрывно не получится — а такой взгляд есть необходимое условие спасения. Необходимое и, в общем-то достаточное: ведь для Божьей любви ничего невозможного нет.

Когда мы говорим, что Бог не такой, как мы, это не просто значит, что Он добрее, сильнее, мудрее нас. Это значит, что Он видит мир не так, как видим его мы. Когда перед нами оказываются одновременно благочестивый, честный, порядочный человек и богатый откупщик, на чьей совести немало слез и горя, наши симпатии непроизвольно оказываются не на стороне «нового русского». Именно на эту реакцию рассчитан рассказ о фарисее и мытаре — Бог видит по-другому, у Него другие представления о вере. Если один говорит: «Спасибо, что у меня все хорошо», а другой «Помилуй меня», то решающим моментом оказывается не благочестие, не соблюдения поста или других предписаний. Просто одному нужна похвала, а другому — любовь. Бог видит сердце каждого; мы же — хорошо, если видим свое.

Библия — ироничная книга. Господь ставит нам в пример не великих праведников и пророков, в чеховскую вдову. Вот кто научит нас, как выжить в этом мире — любой управдом или зампрефекта подтвердит вам, что такие персонажи никогда не пропадут. Мы хорошо знаем о действенности этого образа из собственной жизни: например, если в доме сломается лифт, который РЭУ не хочет чинить. Вооружившись евангельской заповедью, взяв в руки телефон и начав названивать различным «неправедным судиям» по восходящей — управа-префектура-мэрия, мы наверняка сможем решить проблему довольно быстро. Если же мы вспомним, что «дозваниваемся» не чиновникам, которым, в сущности, на нас наплевать, а любящему Отцу Небесному, то волна радости и молитвенного дерзновения смоет всякое уныние с наших физиономий и сердец.