Мысли вслух на 2 Тим 4:6-22

В завершение второго послания Тимофею Павел пишет своему ученику, что конец его земного пути близок (ст. 6 – 8). При этом апостол говорит о себе, что он «уже возлит», имея в виду те возлияния, которые совершались во время жертвоприношения (ст. 6; в Синодальном переводе «я уже становлюсь жертвою»). Для адекватного понимания сказанного Павлом важно помнить, что, согласно Торе, жертвоприношение должно было сопровождаться возлиянием, жертвенное мясо, лежащее на алтаре, поливали или обрызгивали вином и маслом, иначе оно считалось непригодным для жертвоприношения (Числ. 15 : 1 – 12). Возлияние не было основным компонентом жертвоприношения, им оставалось мясо, а точнее, жертвенная кровь, которой и кропили присутствующих, тем самым их освящая. Но жертвенная трапеза, во время которой (если только речь не шла о всесожжении) участвующие в жертвоприношении ели освящённое мясо, без вина и масла была бы невозможна, во многом обессмысливая жертвоприношение, существеннейшей частью которого была как раз именно жертвенная трапеза. И Павел сравнивает свою жизнь и своё служение с таким возлиянием, а свою смерть свидетеля — с моментом жертвоприношения, когда возлияние это только и может сыграть предназначенную ему Богом роль, став элементом жертвоприношения, которое освящает народ Божий, а через него — весь мир.

Такое сравнение, конечно же, не случайно: апостол прекрасно понимает, что всё его служение и весь земной путь могут получить смысл лишь в той полноте Царства, которая откроется ему в момент полного преображения его человеческой природы, вместе с тем через него открываясь Церкви и миру. Как жертвоприношение было действием богочеловеческим, кульминацией которого и становилась встреча между Богом и участвующими в нём людьми, этих людей освящавшая, так и встреча свидетеля лицо к лицу с Тем, о Ком он свидетельствовал всю жизнь, становится моментом его окончательного освящения и полного преображения. Конечно, сам Павел, его жизнь и служение оказываются лишь частью того грандиозного процесса, который связан с раскрытием Царства в мире, и притом частью не самой главной: в центре тут, как нетрудно догадаться, стоит Сам Спаситель. Но теперь часть эта окончательно соединяется с целым, становясь его неотъемлемым элементом и сохраняя притом всю свою неповторимость. А история Царства делает ещё один шаг на пути к той полноте, которая включит в себя преображённый дыханием Божиим мир.

Апостол Павел даёт нам образец христианской логики, христианского мышления. «Я уже становлюсь жертвою», — говорит он. Понятно, что речь идёт о предстоящей ему мученической кончине. И что же дальше? Рефлекторно хочется продолжить в таком духе: «Но это ничего, всё-таки для Господа стараемся...» Ничего подобного. Павел говорит, что он прошёл хороший, длинный и трудный путь, сохранил веру, и вот теперь его ожидает награда: венец правды. Мученический венец.

Будучи в заключении и подводя итоги своего служения и своего земного пути, Павел говорит о себе, что он «хорошо провёл свой бой» («добрым подвигом подвизался»), «завершил забег» («течение совершил») и сохранил при этом веру — очевидно, не просто как некую систему взглядов, но как, прежде всего, верность Христу и доверие к Нему. И теперь Спаситель, по слову апостола, приготовил ему венец праведности («правды»).

Венец, который, по собственному свидетельству Павла, превращает его жизнь в жертвенное возлияние («жертву»). Тут апостол явно вспоминает слова Самого Спасителя о жизни, которую в переводе нередко называют «душой», и которую человек может или отдать Христу ради благовестия, тем её сохранив, или оставить себе и тогда в конце концов её потерять.

Действительно, душа в библейском смысле — не структура и вообще не какое-то статичное образование, она — процесс, поток, напоминающий реку, текущую сквозь человека, в которой вместе с тем неким таинственным образом пребывает сам человек, его духовное «я», его сердце, как называет это «я» Библия. И в Царство можно войти, лишь предоставив направлять поток собственной жизни Тому, Кто принёс Царство в мир. С жизнью придётся расстаться, она перестанет нам принадлежать ещё до того, как умрёт наше физическое тело.

Ещё при живом теле она станет принадлежать Христу, а мы будем существовать в ней так, как Он нам велит. Поток нашей жизни станет тогда действительно чем-то похожим на жертвенное возлияние: вино или масло сами по себе жертвоприношением не являются, они — лишь прибавление к главному, но они становятся частью того духовно-природного процесса, каким было всякое настоящее яхвистское жертвоприношение.

И теперь происходит нечто подобное — в границах одной человеческой жизни и в масштабах всего тела Христова одновременно. Так обретает христианин венец праведности: через такую отдачу себя во власть Христа он получает полноту жизни Царства, в которой сохраняется и его собственная жизнь. Царство ведь во многом похоже на океан, но в одном отношении оно всё же от него отличается: струя каждой жизни, которую принимает Царство, не исчезает в нём бесследно, как исчезает струя речной воды при впадении реки в океан.

Полнота Царства включает в себя полноту жизни каждого его жителя. А значит, и полноту его праведности тоже: ведь неправедной жизни в Царстве быть не может. Конечно, есть и альтернатива: свою жизнь можно оставить себе. Но тогда после смерти тела она уйдёт, как вода в песок. Выбор прост: пролить свою жизнь зря или отдать её Царю, который сумеет сохранить её в Своём Царстве. Апостол, как видно, свой выбор сделал, и он о нём не жалеет.

Каждый упоминаемый в Библии человек становится для нас примером в чем-то особом и очень личном. Лука же, много написавший, но малоупоминаемый в тексте Писания, часто теряется на фоне тех, кого он так ярко и живо описал. Каждый раз пытаясь разглядеть его черты, услышать его голос, лучше всего вспоминать слова апостола Павла из сегодняшнего чтения: «Один Лука со мной». Здесь Лука тот, кто остается рядом, когда закончился праздник, когда дни идут один за другим, заполненные тяжелой и неблагодарной работой. Он запомнит и сохранит главное, он верен и терпелив. И еще он никогда отступится от Того, в Кого он верит, а это, согласитесь, очень важно на трудной дороге.

Для Павла очевидно, что всё происходящее с ним – не просто так. И Господь спасает его не просто чтобы сделать приятное Своему апостолу – ведь для Павла смерть была бы не несчастьем, а приобретением, как пишет он в другом послании (Флп. 1:21). Сам Павел в своём спасении ищет в первую очередь ответа на вопрос: «Зачем? Если Господь пожелал сохранить мне жизнь в безнадёжной ситуации – то для чего?» И находит ответ: чтобы утвердить Благую Весть, чтобы все неверующие узнали о Христе.

«…а теперь готовится мне венец правды, который даст мне Господь, праведный Судия, в день оный; и не только мне, но и всем, возлюбившим явление Его…» это ощущение ведомо всякому настоящему христианину, что вот ожидает тебя венец. Не сегодня — завтра. Видимо без этого ощущения и христианство наше неподлинно. Но вот что такое «венец правды» или «венец праведности», как переводит епископ Кассиан, и всякое ли наше страдание является венцом правды. В таких переводах нам кажется, что этот венец это что-то что уготовано только святым. Само слово «венец» звучит возвышенно, а прибавление к нему предиката правды или праведности вовсе поднимает это сочетание на недоступную простым смертным высоту. А как тогда понять слова апостола Павла, что венец уготован «всем». Но обратимся к греческому тексту. Там стоит слово дикайосинос стефанос. Среди значений этого слова действительно и праведность и правильность и истинность и верность закону и заслуженность и достойность, но, кроме того, и несколько другие смыслы (Древнегреческо-русский словарь в 2-х томах Дворецкого). Давайте посмотрим на них. Во-первых, «ровный, точный». Во-вторых, «подходящий». В-третьих, «имеющий право». И, наконец, просто «обязанный». Конечно, не все эти смыслы сразу хотел внести апостол. Но ведь мы не знаем, что он хотел сказать в точности, между тем, выбирая возвышенный стиль, возможно, вносим искажения в мысль. Посмотреть иные, хотя и близкие, смыслы не грех. На самом деле, каждое из четырех приведенных здесь значений близко нам. Ровный, точный. Но ведь Бог ровно по силам дает нам венец, каждый это знает. Владыка Антоний где-то говорит о том, что есть вот эта грань, чтобы достичь такой духовной зоркости, чтобы увидеть в истинном свете свою душу – увидеть и замереть от ужаса увиденного, пошатнуться, чтобы упасть и все-таки не упасть. Это состояние знает всякий, кто хоть раз честно исповедовался. Во-вторых, подходящий. А разве тот венец, который дает Бог, это не тот единственный только мне подходящий венец? И чуть мы хватаемся не за свое, не предназначенное тебе Богом служение, или просто служение, которое Бог не благословил, – терпим позорную неудачу, в которую вовлекаем и других людей. И мы имеем право на свой венец, ибо это право мы получили с нашей верой. И мы просто обязаны брать свой венец, мы не святые, не мученики, а мы просто делаем то, что обязаны делать.