Мысли вслух на Ис Нав 22:1-34

Судя по свидетельству автора Шестикнижия, отношение к разного рода памятникам в еврейском обществе времён Иисуса Навина было, как минимум, неоднозначным. Некоторые библеисты предполагают, что тут на эпоху еврейского завоевания Палестины священнописатель экстраполирует отношение к подобного рода монументам, имеющим помимо прочего и религиозное значение, сложившееся гораздо позже, во времена царя Иосии, а может быть, и после Вавилонского плена. Доказательством такого предположения служит тот факт, что уже после еврейского завоевания Палестины алтарей — родовых и племенных — у евреев было множество и помимо Скинии, причём речь шла об алтарях новых, появившихся уже после завоевания, а не о тех, что были известны ещё со времён Патриархов.

Зато после реформы Иосии, связанной с централизацией культа, и особенно после Вавилонского плена ни о каких алтарях и святилищах, помимо Храма, никто уже не вспоминал и не помышлял. Оттого и возникло предположение об экстраполяции — дескать, автор Шестикнижия, живший во времена плена, перенёс свойственное его эпохе отношение к альтернативным местам яхвистского поклонения на времена Иисуса Навина. На самом деле, однако, никакой экстраполяции могло и не быть. Дело в том, что еврейское общество эпохи Иисуса Навина и завоевания Палестины переживало мощный религиозный подъём, и религиозный энтузиазм людей того времени вполне мог породить известный ригоризм во всём, что касается культа. Впоследствии, когда ушло из жизни поколение завоевателей, а вместе с ним и идея священной войны, ригоризм этот если не исчез, то стал куда более умеренным.

Во времена же завоевания описанное в книге вполне могло произойти. Тут налицо типичное недоразумение, связанное с аберрациями религиозного сознания, которое повсюду видит угрозу своей религиозности — даже там, где её вовсе нет. Представителям племён, оставшихся в Трансиордании, судя по свидетельству священнописателя, стоило немалых трудов убедить живущих по другую сторону Иордана в отсутствии намерений как-то нарушить течение религиозной жизни, создав некий альтернативный религиозный центр для себя и противопоставив таким образом один берег реки другому.

Успокоились ревнители религиозной чистоты и религиозного единства лишь тогда, когда их удалось уверить в том, что созданный памятник не имеет культового значения и не станет каким-то альтернативным религиозным центром. Так религиозное сознание создаёт пугала, с которыми потом яростно борется как с угрозой своей религии — для верящих в миражи они оказываются реальнее самой реальности.