Мысли вслух на Мф 18:23-35

Притча о должнике напоминает нам о нашем обычном повседневном поведении, до такой степени привычном, что мы даже не замечаем, что руководствуемся людоедской логикой (меня едят — плохо, я ем — хорошо). Здесь перед нами одно из суровых мест Евангелия, напоминающее о том, что как реально достижимо даруемое Богом спасение, так и реальна опасность утратить его в результате наших собственных непотребных действий, особенно когда мы отказываемся дарованную нам свыше милость передавать дальше. Христос не случайно указывает на разрушительность непрощения, ведь тот, кто не захотел прощать, будучи сам прощён, по сути, наплевал на сам принцип прощения. Но тем самым он перечеркнул и полученное им самим прощение.

Слова притчи о наказании должника, отданного истязателям до выплаты всего долга, суровы, но они же, вроде бы, дают и надежду, что наказание, может быть, не будет бесконечным, но уравновесит вину согрешившего и послужит искуплению. Вот только сможет ли истязаемый расплатиться, если отверг Того Единственного, Кто заплатил за его неимоверный долг?

Сегодня Иисус рассказывает нам замечательную притчу о том, что незачем нам гадать, как отнесется к нам Господь в Конце дней. Надо посмотреть на то, как мы относились к людям в течение нашей жизни - именно так и Господь отнесется к нам. Раб должен был своему господину десять тысяч талантов. Это огромная сумма. Некоторые исследователи считают, что если переводить эту сумму на современные деньги, то получатся миллиарды долларов. Однако царь делает даже больше, чем его просят, он не просто дает отсрочку, а прощает. Вот как велико милосердие Божие. Но Господь не только милосерден, он и справедлив. Многие находят странным, что Иисусом выбрана именно эта притча для иллюстрации мысли о необходимости прощать семьдесят раз по семь – ведь царь простил только один раз. Рассуждающие так не понимают главной ее мысли: мы должны стараться уподобляться Господу в милосердии. Но при этом, уповая на Божье милосердие, не забывать о Божьей справедливости.

Иисус не раз самыми разными словами объяснял Своим ученикам и всем, кто готов был Его слушать, что основой Царства, образующей его структуру, являются отношения, связывающие его обитателей как с Ним Самим, так и друг с другом. И всё, что может такие отношения разрушить, отделяет от Царства того, кто несёт угрозу разрушения. Но что же, в первую очередь, оказывается разрушительным для отношений Царства? Неблагодарность? Да, конечно, и она тоже. Но ведь неблагодарность — лишь следствие. Первопричиной же является, как видно, нечто иное. Вот человек, которому простили огромный долг, набрасывается на своего ближнего, который должен ему куда меньше. И не хочет ему простить ничего. Что это: короткая память? Неадекватное понимание ситуации? А может быть, просто невозможность увидеть? С человеком поступили по законам Царства. Ему простили всё. Будь иначе, он уже ничего и ни у кого не смог бы потребовать. Простили потому, сто он умолял о прощении, и умолял искренне: ведь для него это был вопрос жизни и смерти. Его жизни и его смерти. А долг ближнего перед ним был вопросом жизни и смерти для этого ближнего, пускай он и был несравнимо меньше. Но дело ведь не в размерах, а в отношении. В отношении, которое решает всё. Жизнь и смерть заимодавца была в руках его господина. И господин сделал свой выбор. А жизнь и смерть должника оказалась в руках прощённого заимодавца. Вот только для заимодавца это была не его, а чужая жизнь. Которой ему не было жалко. И чужая смерть, о которой он не собирался сожалеть. Что это: сумасшествие? С точки зрения Царства, да. С точки зрения непреображённого мира, где каждый сам по себе, — нет. Ведь, кто бы что ни говорил, в падшем мире каждый сам по себе. А если не так, значит, по непреображённому миру прошёл отблеск Царства, его света, его дыхания, которое доносилось иногда в наш мир даже до прихода Христа. Но в Царстве такая позиция невозможна. И не только потому, что она разрушает само Царство, деформирует его, но и потому, что она духовно деформирует самого человека. Деформирует настолько, что свет Царства оборачивается для него огнём, а его дыхание оказывается для такого человека смертоносным. Тут и впрямь остаётся лишь внешняя тьма.

Стихи 21-22 напоминают такую историю: ссорятся две маленькие девочки, одна из них обидела другую, и той, конечно же, предстоит простить, тем более, что прощения уже попросили. Но обида свежа, и прощать не хочется. Она говорит об этом маме, которая произносит уже знакомые нам слова: «Прощай до седьмижды семидесяти раз», на что малышка гневно заявляет, что уже вот именно столько и даже больше раз она прощала свою обидчицу! Эта история вызывает улыбку. Прежде всего, понятно, что очень уж вряд ли она так много раз «проявляла свое милосердие». Потом возникает мысль: о каком промежутке времени идет речь — вся жизнь, год или день? Но вспоминая слова апостола Павла «Солнце да не зайдет во гневе вашем» (Еф. 4:26), вероятно склониться к самому маленькому из этих промежутков времени. И теперь еще более невероятным кажется то огромное количество «прощений», о котором говорит Иисус. И тогда уже ясно, что дело не в количестве. Милосердие Господа безгранично, и мы призваны Ему подражать (см. Лк. 6:36). Ведь, подражая своим родителям, дети учатся жить, а мы становимся детьми Божьими, подражая Отцу.

По прочтении первых двух стихов возникает искушение быстренько подсчитать: так, семью семьдесят — четыреста девяносто; этот вот мой брат согрешает против меня ежедневно в течение двух лет, значит, кредит давно исчерпан и всё в порядке, можно больше не прощать.

Понятно, что Господь использует семижды семьдесят как символ — не просто полноты (которую означает число семь), а некой бесконечной полноты: до семижды семидесяти означает здесь непрестанно, всегда. И эту мысль Иисус раскрывает в следующей за этим эпизодом притче: если мы не милуем других, мы тем самым отказываемся и от милосердия Божия по отношению к нам. Слова: «Так и Отец Мой небесный поступит с вами, если не простит каждый из вас от сердца своего брату своему согрешений его», - напоминают нам о том, что всякая наша попытка перекроить Библию на свой лад, чтобы было удобно и необременительно, ничем хорошим закончиться не может. Ты хочешь, чтобы количество простительных согрешений было ограничено? Что ж, тогда ты хочешь этого ограничения не только для ближнего, но и для себя.

Сердце Евангелия — весть о любви. Сердце любви — прощение. Притча, которую рассказывает Господь, ставит прощение в самый центр человеческих отношений. Невозможно хотеть быть прощенным и не желать прощать. Прощение — это двусторонняя связь между людьми, где обе стороны ответственны за поддержание связи. Прощать не тогда, когда человек искупил свою вину, и даже не тогда, когда попросил прощения, а — раньше, заранее, не оставляя в своем сердце непрощения — в этом суть слов Иисуса в стихе 22.

В споре с братом (и вообще, с каждым «ближним») человек призывается к самому трудному ходу: не снисходительно простить заблуждающегося, не забыть о его глупостях, а совсем даже наоборот: допустить возможность собственной неправоты! Если ты с этим самым братом не нашел общий язык — подумай: «А вдруг это я виноват» и позови третьего, способного рассуждать объективно. Но даже здесь, даже если объективность третьего оказалась на твоей стороне, сделай над собой усилие: усомнись в собственной победе и обратись за судом к последней инстанции — к собранию тех, кто собирается во имя Христа, где Он Сам сможет рассудить вас и явить Свою волю тем, кто захочет ее услышать. Ведь поверить в свою правоту — так легко, а поверить в реальную возможность Божьего суда на земле — так трудно...

Сегодняшнее чтение посвящено одной из важнейших евангельских тем — теме прощения грехов. И смысл притчи, и смысл поучения сводятся к одному: Бог прощает нам наши грехи лишь в том случае, если мы сами готовы простить грехи тем, кто согрешает против нас. Иногда такое требование расценивается как призыв к всепрощению.

Но при более внимательном прочтении текста оказывается, что это далеко не так. Ведь всепрощение предполагает нередко, что обиженный просто не замечает совершённого против него греха или не обращает на него внимания. Иногда в христианской среде раздаются даже призывы к тому, чтобы научиться игнорировать грехи своего ближнего, включая и те, что направлены против нас.

Впрочем, на практике такое игнорирование приводит обычно раньше или позже к эмоциональному взрыву, при котором все накопившиеся обиды выплёскиваются наружу, так, что от видимости мира не остаётся и следа. Иисус же вовсе не призывает игнорировать грех, наоборот, Он считает необходимым назвать вещи своими именами, притом открыто и, если потребуется, в присутствии свидетелей, а иногда и публично, в церковном собрании (ст. 15–17). Конечно, такое объяснение может привести не только к примирению, но и к разрыву, но, во всяком случае, точки над i в отношениях между людьми окажутся расставленными, и лишь тогда станет возможным прощение и восстановление отношений. Не случайно речь в поучении заходит и о собрании верных (ст. 19–20): ведь оно невозможно до тех пор, пока отношения не восстановлены. Но их нельзя восстановить, не замечая грех или игнорируя его; это возможно лишь через раскаяние, с одной стороны, и прощение греха, с другой. И не удивительно: ведь речь здесь идёт о духовной жизни, где на первый план выходят отношения как между людьми, так и отдельных людей с Богом. Не замечать греха, делать вид, что между братьями ничего не произошло, означало бы с самого начала строить эти отношения на лжи, что было бы серьёзной духовной ошибкой.

Но не меньшей ошибкой стала бы абсолютизация греха, отношение к нему как к чему-то, что отныне навсегда сделало нормальные отношения между братьями невозможными. Конечно, в нашем ещё не преображённом мире последствия греха, совершённого сознательно и целенаправленно, действительно считались необратимыми. Но ведь мы живём уже не в прежние времена, а в эпоху наступающего и раскрывающегося Царства, и теперь грех, даже совершённый сознательно, не может иметь необратимых последствий, если совершивший его искренне раскаивается в том, что сделал. И если мы живём в Царстве, то сумеем разглядеть человека за его грехом, а значит, сумеем и простить его; если же нет, то раз совершённый против нас грех разрушит наши с ним отношения навсегда. Но ведь и на прощение собственных грехов мы можем рассчитывать только в Царстве. Бог не потому требует от нас прощать грехи ближних, что без этого мы будем недостаточно хороши для Него и для Царства. Просто, не проявив готовности простить ближнему всё, готовности начать отношения с ним с чистого листа, мы отказываемся и от Царства, где всё начинается именно с чистого листа. В том числе и для нас самих.

В притче подчеркивается несоизмеримость наших взаимных долгов и Божьего прощения — тьма талантов больше ста динариев в миллион раз (такого числительного просто нет в греческом языке). Это все равно, как если бы, получив в подарок квартиру, мы бы отбирали у какого-нибудь нищего рубль (можно придумать и более грандиозные сравнения). С другой стороны, долг в сто динариев — тоже сумма: обида нанесенная нашими ближними, может быть очень горькой. Мы все что-то должны друг другу, все, так или иначе, обижаем и обижаемся. Но когда в сложный запутанный клубок наших взаимных обид и старых долгов входит Бог, Он нарушает весь морально-материальный баланс наших человеческих отношений. Это происходит, когда перед лицом несчастья бледнеют наши разногласия и раздоры, или когда на смертном одре жизнь обретает такую серьезность, что кажутся нелепыми обиды и нанесенные друг другу раны.