Мысли вслух на Деян 2:42

Лука дает здесь определение полноты христианской жизни. В самом деле, если суть этой жизни — соединение с Богом, принятие Его присутствия и действия в каждом нашем дне, то где, в чем Он это Свое присутствие и действие нам оставил? Вы скажете, везде? Это правда, но такое Его присутствие «диффузно», неличностно, оно не подразумевает личных отношений с Ним. Тогда вы скажете, в Иисусе Христе? Да, ведь Он с нами «во все дни до скончания века»? Он есть Слово Божие, во плоти пришедшее, и Он остается с нами в Слове Божием, в Библии. Лука называет это «учением Апостолов», потому что именно апостольское восприятие Ветхого Завета и апостольское свидетельство о Христе и есть наша Библия. Где еще мы встречаемся со Христом? Конечно, в молитве. В молитве, обращенной к Нему, и в молитве к Отцу, которую мы разделяем с Сыном. И есть особое присутствие Христа в Его Теле и Крови — в евхаристической трапезе, «преломлении хлеба». И наконец, вспомним слова Иисуса о том, что «так как вы сделали это одному из сих братьев Моих меньших, то сделали Мне». Значит, есть Его присутствие в каждом из встреченных нами людей, есть особенное Его действие в тех, кто «принял Духа Святого, уверовав». И поэтому «общение», братская любовь, взаимопомощь — это тоже встреча со Христом и принятие Его в свою жизнь. Давайте обратим внимание на все эти «каналы связи», не стараясь «выпячивать» одни из них за счет других, попробуем жить не «или-или», а «и-и».

В Книге Деяний встречаются особые отрывки, как бы подводящие итог всему сказанному прежде. И в конце второй главы книги мы видим как раз такой отрывок. Казалось бы, учитывая, сколько всего произошло за описываемое в первых главах книги время, это итог должен был бы коснуться каких-то принципиально важных вещей. Например, Вознесения или Пятидесятницы. В конце концов, именно эти события определили само существование Церкви.

Но автор книги говорит о другом. Он просто рассказывает о жизни Церкви в это время. О процессе её существования. Пребывания в мире. И пребывания в Царстве. Не случайно говорится в отрывке о хлебопреломлении, молитве и общении с апостолами. Такой была в первохристианской Церкви жизнь Царства, такой же остаётся она и сегодня. Ничего нового изобретено не было, да и не могло быть: ведь такой определил эту жизнь Сам Спаситель во время Тайной Вечери. А вот общинная жизнь была более тесной, чем у нас сегодня. Вряд ли, конечно, речь шла о какой-то совместной жизни вроде той, которая была свойственна средневековым монастырям, нередко представлявшим собой большие общежития. Такие формы совместной жизни еврейству были свойственны мало.

Но было другое: общинный фонд, пополнявшийся благодаря щедрым пожертвованиям богатых братьев. Общинный фонд, из которого каждый нуждавшийся мог получить помощь. Конечно, и Синагоге во все времена была свойственна благотворительность. Но тут, похоже, нечто большее, чем собственно благотворительность. Тут бедность в том смысле, в котором говорили о ней пророки. Бедность как духовное состояние, а не как материальное положение. Осознание того простого факта, что всё тебе принадлежащее твоим является лишь условно.

До тех пор, пока оно не станет нужнее кому-то из твоих братьев. Понимание того, что безусловной собственности на земле не существует — тут лишь право пользования, определяемое конкретными обстоятельствами. Обстоятельствами, которые требуют не считать своим ничего и пользоваться всем, что нужно. А это ведь и есть проекция жизни Царства в социум. Жизни, где своего нет.

А если есть, то это потерянная жизнь. Кто хочет оставить свою жизнь себе, тот её теряет, как говорит об этом Сам Спаситель. А кто отдаёт её Христу, делая частью Царства, тот, наоборот, получает её назад в такой полноте, какая немыслима в непреображённом мире. Общинная жизнь первых христиан была своего рода практикой жизни Царства. Ведь привыкнуть к новой жизни лучше как можно раньше. Чтобы потом, когда Царство раскроется во всей полноте, войти в него настолько естественно, насколько это возможно для падшего человека.

Церковь молода и полна сил — сил, которые вдохнул в нее Дух Господень. Спасенные прилагаются тысячами, совершается множество знамений, все верующие приняли дар Духа Святого и пребывают в страхе Божием, их жизнь — образец полноценной жизни христианина (см. Деян. 2:42). Ну просто не жизнь, а мечта… Но мечта — это что-то, по большей части, недостижимое, что-то придумывающееся для отвода совести. Мол, это идеал, несовместимый с реальностью. А то, чем живут первые христиане, это как раз настоящая реальность. Которая реальнее того, в чем живем мы сейчас. И в беседе с Никодимом Господь говорит именно про это новое бытие — про Царство Божие, которое внутри них и посреди них (см. Лк. 17:21, Мф. 18:20). Через покаяние, через крещение от воды и Духа, через рождение свыше мы можем войти, точнее, даем Христу возможность привести нас в эту другую жизнь (см. Ин.3:13). Может быть, мы сами этого еще не заметили, но Он уже сделал все. Нам остается лишь в это верить, как ни во что другое. Верить, чтобы постепенно осознавать, что же с нами произошло…

Услышавшие проповедь Петра покаялись и в тот же день крестились, и это был ответ как тем, кто кричал: «Кровь Его на нас и на детях наших» (Мф. 27:25), - так и тем, кто до сих пор обвиняет весь народ в богоубийстве. Но Христос пошл на жертву ради спасения грешников, а не ради их погибели.

А дальше мы читаем о массовом энтузиазме уверовавших, проявившемся не только в крещении, но и в учении Апостолов, в общении и преломлении хлеба и в молитвах. Всё это свидетельствует о желании тысяч уверовавших радикально изменить жизнь. То была весна Церкви, и она веками будет казаться христианам недосягаемым, но желаемым образцом, и впоследствии будет много попыток повторить или имитировать эту пору. Многие из таких попыток окажутся неудачными, ведь плоды Духа невозможно копировать, да и не нужно. Гораздо важнее в каждый исторический момент заново давать Духу действовать.

Но, отказываясь копировать быт ранней Церкви во всех подробностях, строя церковную жизнь в чём-то иначе, необходимо помнить о том, что и на земле можно жить, пусть не в полноте, но в максимальном приближении к норме. Да, к норме, а не идеалу, далёкому и кажущемуся недостижимым. Норма же реальна, хотя и кажется невозможной.

Со дня Пятидесятницы начинается новое время — время апостольской проповеди и действия Святого Духа в Церкви. Об этой главе, наверное, сказано и написано больше, чем обо всей остальной части Деяний, но здесь мы можем остановиться лишь на некоторых моментах. Когда мы говорим о Духе, мы должны понять, как Он, невидимый и непостижимый, проявляется в жизни человека и в жизни Церкви. Прежде всего, горение сердца побуждает апостолов, которые прежде боялись показаться на людях, выйти на площади Иерусалима и проповедовать Царство, явленное в Иисусе. В проповеди Петра мы видим чрезвычайную смелость (кто-то, наверное, сказал бы «оригинальность») в толковании Писания, особенно псалмов Давида — и это тоже дар Духа — видеть и воспринимать Божье откровение в Писании и современных событиях. Наконец, в последней части главы мы видим, как Дух умножил и преобразил апостольскую общину. Эти стихи (41-47) стоит еще раз внимательно перечитать, чтобы понять, на каких принципах Господь начинает строить Свою Церковь.

Сегодняшнее чтение рассказывает нам о том торжестве Царства, которое обещал Иисус Своим ученикам. И торжество это оказалось не чем иным, как нисхождением Святого Духа на апостолов, столь подробно описанным евангелистом (ст. 1 – 4). На первый взгляд, в этом описании присутствуют все традиционные элементы, характерные для ветхозаветной пророческой традиции: ведь и в древности действие духа Божия порой проявляло себя дуновением ветра (2 Цар. 5 : 22 – 24), а присутствие Божие, называемое обычно в Библии «славой», нередко напоминало огонь или свет (Исх. 40 : 34 – 38). Но теперь это присутствие затрагивает не только тех, кто находился в комнате. Оно распространяется и на тех, кто слушал апостолов на иерусалимских улицах. И они воспринимают проповедь апостолов так, как будто те говорят на родном языке паломников, приехавших в Иерусалим на праздник из самых разных стран (ст. 5 – 13). И дело, конечно, не в том, что у апостолов вдруг появились некие сверхъестественные способности к иностранным языкам. Ведь, даже будь оно так, на иерусалимских улицах в дни праздника Шавуот (Пятидесятницы) было представлено столько наций и языков, что апостолы не смогли бы проповедовать одновременно для всех, даже если бы каждый из них действительно заговорил бы на каком-нибудь иностранном языке: в приведённом евангелистом (очевидно, неполном) списке их явно больше двенадцати. Дело, по-видимому, в том, что слушавшие апостолов тоже оказались в Царстве, где никаких языковых барьеров нет. Здесь смыслы воспринимаются не через слово, а непосредственно, от сердца к сердцу, воплощение же их происходит уже в душе слушающего, который, естественно, выражает воспринятое словами родного языка. Так исполнились слова Спасителя о Царстве и о Духе, сказанные апостолам во время Вознесения (Деян. 1 : 8). Но Пятидесятница была лишь началом истории Царства, входящего в мир, и теперь апостолы прекрасно это поняли. Так, Пётр, с одной стороны, говорит о конце времён, который уже пришёл (ст. 14 – 21), а с другой — о той новой эпохе, которая наступила после воскресения Спасителя (ст. 25 – 36). Главный же смысл его проповеди заключается в том, что ещё не поздно обратиться и принять распятого и воскресшего Мессию, что, хотя последний день уже настал, врата Царства ещё отнюдь не закрыты, наоборот, они распахиваются настежь для каждого, кто готов войти (ст. 37 – 40). Такое свидетельство было крайне необычным: ведь с концом времён, согласно традиционным представлениям, связывался только Суд, ни о каком обращении речь уже не шла, раскаиваться в день Суда, как считалось, было поздно. А теперь оказывалось, что история спасения, в сущности, только ещё начинается, и шанс на него есть у каждого, даже у тех, кто оказался прямо или косвенно причастен к той смерти, которой Спасителю пришлось умереть на кресте (ст. 36 – 38). Так завершилась земная история и началась история Царства, входящего в мир.