Мысли вслух на Лк 19:29-40

Почему фарисеи просят Иисуса, чтобы Он заставил Своих учеников замолчать, когда те прославляли Его, как Мессию? Только ли из страха возможных политических последствий? Конечно, они могли опасаться эксцессов, а то и прямого восстания, хотя, конечно, в известном смысле время для него было уже упущено. Но всё же от иерусалимской толпы можно было ожидать всего, чего угодно, а римляне, не терпевшие в городе никаких беспорядков, всегда готовы были вмешаться, и их вмешательство всегда заканчивалось кровопролитием. Но дело, наверное, всё же не только в этих опасениях. Дело ещё и в том, что Иисус в глазах фарисеев был «неправильным» Мессией, совершенно несоответствующим их представлениям и концепциям. Они, конечно, ждали Мессию, но не такого. А этот всё делал не так, как они ожидали. Вначале Он отказывался предоставить им ожидаемые ими доказательства Своего мессианства, затем избегал возможности возглавить массовое народное движение, хотя такая возможность представлялась Ему несколько раз. А вот теперь Он, вроде бы, прямо говорит о Своём мессианстве, но опять не так, как должен был это сделать «настоящий» Мессия. В самом деле, не может же настоящий Мессия въехать в город верхом на осле?! Это уже даже не притча, это настоящая профанация торжественного въезда в город Мессии-победителя, Мессии, изгоняющего римлян, Мессии, устанавливающего Своё Царство, Мессии, Который будет править сильной рукой во имя Божие… И вдруг, вместо ожидаемого торжества, какая-то полуторжественная, полушутовская процессия, напоминающая въезд в город «короля» из рабов во время римских сатурналий… Было от чего прийти в замешательство. Неудивительно, что фарисеи, как люди глубоко религиозные, стали просить Иисуса прекратить то, что им казалось неуместной и недостойной комедией. А Иисус ответил им, что всё серьёзно. Серьёзно настолько, что им даже трудно себе это представить. Только развиваться события будут не так, как они ожидают.

Елеонская гора – это начало прославления Христа. Это Его Вход в Иерусалим, вход Царя. И на ту же гору Он возвращается после того, как ел Пасху с учениками. И снова с Елеонской горы начинается прославление Христа - как Спасителя Мира. И за пасхальной трапезой Христос объясняет апостолам то, что Он Сам совершал и что совершается. Он – служащий, рядом с которым были люди, кто уже изменился в сердце своем. Кому Он обещает трапезу в Царствии Небесном. И кому Он завешает, как свидетелям Его дел, Причастие Тела и Крови Своей. Причастие смерти и скорого Воскресения. Причастие славы Христовой, через которое укрепляются и спасаются все христиане с тех дней.

Сегодня мы читаем огромный отрывок из Евангелия от Луки, включающий рассказ о Входе Господнем в Иерусалим и рассказ о Тайной вечере и Последней беседе Христа с учениками. В сущности, это рассказ о заключении Нового завета, который будет окончательно скреплен Кровью Христовой, пролитой на Кресте.

Ради заключения Нового завета Господь идет на Крест. Мы читаем сегодня, что ни один шаг Христа на Его последнем пути не проходит легко. Как бритва, спасительное действие Божие рассекает людей. Немногие ученики принимают то, что делает и говорит Христос, но вокруг постоянно звучит голос противников, которые возмущаются Иисусом. В конце концов, рядом с Ним остаются только двенадцать учеников, и даже из них один оказывается предателем. У подножия Его креста среди издевающейся толпы мы видим только Его Пречистую Матерь с любимым учеником, нескольких женщин и изумленного сотника Лонгина, неожиданно для самого себя изрекающего истину о том, что человек сей был Сын Божий.

Но, несмотря на то, что противление все силится, Сын Человеческий идет, как написано о Нем. Прочтение такого большого отрывка дает почувствовать все ускоряющееся движение событий. Это не процессия, медленная и важная. Скорее, рассказ евангелиста оставляет впечатление стремительного похода, конечная цель которого — заключение Нового завета. Того завета, участниками которого мы становимся, приобщаясь Тела и Крови Христа по Его заповеди.

Настал день, о котором со страхом говорили пророки Израиля: Бог посетил народ Свой. С глубокой древности люди ждали этого прихода Божьего, возлагали на него все свои надежды. Не только Израиль, но и многие другие народы в начале 1 века нашей эры ожидали явления кого-то, кто принесет им мир и откроет путь жизнь. До некоторой степени даже мы через два тысячелетия унаследовали это ожидание и надежду на посещение Божье. Пророки возвещали, что солнце померкнет в день тот и вся тварь изменится, грех прекратится и люди будут искуплены от смерти. «О, если бы Ты расторг небеса и сошел!» — восклицал автор второй части книги Исайи. «Голос возлюбленного моего! вот, он идет, скачет по горам, прыгает по холмам», — как счастливую встречу влюбленных представляет этот день Песнь Песней.

И вот Он идет. Множество учеников — быть может, несколько сотен человек — славят великие дела Божьи и благословляют Его приход. Но тут же, среди недоверчивой толпы обнаруживаются те, кто считает нужным лишь укорить Его в нескромности: «Запрети ученикам Твоим славить Бога и Тебя!». И почти никто не думает о том, что Он много раз призывал через пророков: «Исправьте злые пути ваши, чтобы вам не погибнуть в день тот». Лишь Его Пречистой Матери и близким ученикам дано почувствовать Его скорбь. Он приходит, а мы и в этот день не знаем, что для встречи с Ним нужно перестать делать зло и научиться делать добро. Как встретить Его, чем заслужить Его благоволение? Что нам сделать, чтобы Он благословил нас и помог нам? «Ищите добра, а не зла, чтобы вам остаться в живых», — говорил он через Своих посланцев. А мы думаем, что надо исполнить какие-то обряды и устраивать пышные торжества. Как будто это послужит нам к миру, даст нам мир в этой встрече с Иисусом.

Если Он не войдет сегодня в Иерусалим, мы не сможем стать причастниками Его Тела и Крови. Если Он не предаст Себя за нас, мы останемся узниками смерти. Но избранные Его не узнают времени посещения, не узнают, что ожидаемый предреченный день наступил. И поэтому Иисус плачет. Недавно Господь говорил в одном из отрывков, о чем следует радоваться Его ученикам. Сегодня мы понимаем, чего нам нужно бояться: не узнать времени посещения.

Не секрет, что слова Спасителя о грядущем разрушении Иерусалима породили в христианской историографии и историософии немало спекуляций по поводу вины еврейского народа, исторической ответственности за казнь Спасителя, в которой он якобы виноват, за что и был наказан утратой своей государственности, потерей Храма и даже самой возможности на протяжении довольно долгого времени жить в Иудее. Между тем, такой взгляд представляется, как минимум, поверхностным, а выводы — поспешными. Во всяком случае, Спаситель никого не обвиняет, Он лишь плачет о Своём народе и об Иерусалиме.

Он видит в грядущей трагедии Иерусалима и еврейского народа не наказание и не месть Бога, а некую важнейшую, жизненно необходимую народу и им упущенную возможность. Это неудивительно: в самом деле, ведь первохристианская Церковь была иудео-христианской даже в своей, говоря условно, языческой части, которая не была вполне чужда иудео-христианской традиции хотя бы потому, что подавляющее большинство приходивших в те времена в Церковь язычников были таковыми лишь в том смысле, что не принимали иудаизм во всей его полноте.

Однако их духовная жизнь была всецело связана с Синагогой, благодаря которой они и узнавали о приходе столь ожидаемого многими из них Мессии. Да и в самом еврейском народе, как известно, единодушия в оценке личности Спасителя и Его деятельности отнюдь не было. Но все различия во многом оказались нивелированы после катастрофы 70 г. н.э., когда был разгромлен город и Храм, катастрофы, о которой предупреждал Иисус. А Сам Иисус, между тем, прекрасно понимал, что решалось в тот момент, когда Он входил в Иерусалим, что лежало тогда на весах Божиих. И знал, разумеется, что народ Божий один, и другого нет: Свою Церковь Он хотел вырастить в среде народа Божия, и Он сделал это, и Церковь оставалась частью яхвистской общины вплоть до 70 г.

Позже пути Синагоги и Церкви разошлись, что было неизбежно, хотя и в дальнейшем они не раз пересекались. Но Спаситель, разумеется, прекрасно понимает: народ Божий один, и спастись он может лишь как единое духовное целое. И плачет оттого, что пути Его народа на глазах искажаются, ведя к катастрофе не только тех, кто отвергает Его в поисках подходящих себе героев и вождей, но и тех, кто Его принимает: ведь и они, которые будут порой злорадно смеяться над тем, над чем Он теперь плачет, тоже потеряют очень многое, обрекая себя в будущем на такие реки крови, которые намного превзойдут кровопролитие 70 г.

Для Спасителя 70 г. не наказание и не месть, для Него это ещё один рубец, который прошёл через тело Его народа. И который неизбежно пройдёт также и через Его тело, Его Церковь, многим членам которой будет казаться, что всё случившееся тогда, на заре христианской истории, не имеет к ним никакого отношения. Членам Его тела, которым будет очень трудно понять, Чьё тело они разрывают, смеясь над тем, над чем плакал Спаситель.

Сегодняшнее чтение даёт нам возможность увидеть Царство глазами современников Иисуса, которые приветствовали Его, когда Он входил в Иерусалим (ст. 35–38). В те времена мессианские ожидания были очень напряжёнными, и неудивительно, что Иисус до времени тщательно скрывает Своё мессианство. Восторженная толпа на иерусалимских улицах объясняет всё: стоило Иисусу хотя бы намекнуть на Свою миссию, как Его немедленно сделали бы вождём народного движения, наподобие тех, какие тогда в Иудее вспыхивали во множестве.

Но рано или поздно Иисус должен был заявить о Себе публично, и Он, как видно, выбирает для этого такой момент, когда сделать Его вождём мессианского восстания уже просто не успеют. Сам Он первым делом отправляется в Храм, где и пребывает затем до самого конца Своего служения в Иерусалиме, предварительно очистив его дворы от захвативших их торговцев (ст. 45–48).

Торговля на храмовом дворе была, конечно, запрещена Торой, но освящена традицией, к тому же она приносила немалый доход не только самим торгующим, но и храмовой казне. Но Иисус, как видно, не собирался мириться с традицией, противоречащей данному Богом Закону. Для Него мессианское Царство начинается с того, что святыня становится святыней, и никаких компромиссов здесь быть не может. А для народа мессианское Царство должно было начаться с изгнания римлян и восстановления независимости, за остальным же, как думали тогда почти все, дело не станет. Именно на эту ложную систему приоритетов и обращает внимание Иисус, оплакивая Иерусалим (ст. 41–44). Говоря об «окопах» и об окружении, Иисус, несомненно, имеет в виду события 70 г., когда очередное антиримское восстание действительно переросло в религиозную войну, закончившуюся поражением и полным разгромом Иерусалима.

А восстание это стало возможным именно потому, что Царство очень многие тогда понимали чисто внешне, политически и идеологически, и меньше всего о нём думали как о реальности духовной. Такое смещение акцентов сделало катастрофу неизбежной. И катастрофа эта оказалась двойной: вначале крестная смерть Спасителя, а затем — разгром Иерусалима и Храма. Но если смерть Иисуса на кресте завершается Его воскресением, то катастрофа национальная затягивается на века. И Иисус плачет, видя века страданий Своего народа. Плачет, быть может, и оттого, что здесь даже Он бессилен что-либо изменить. Ведь каждый народ, как и каждый человек, свободен. И сам выбирает свою судьбу.

В сегодняшнем чтении — ликование учеников и скорбь Господа Иисуса.

Действительно, истинная, настоящая вера всегда радостна. Это не значит, что христианин всегда должен быть в приподнятом настроении, но даже посреди испытаний и греха наша тьма не должна задушить свет. Если радость кажется нам несовместимой с благоговейным страхом перед Богом, с серьезностью молитвы и покаянным плачем — то мы уподобляемся фарисеям «из среды народа», которым Господь сказал, что если мы не будем радоваться, то камням придется делать это за нас!

И второй аспект этой встречи Бога и человека — скорбь Иисуса об Иерусалиме, который так и не узнал Его пришествия. Эта скорбь — одно из выражений Его любви к грешным людям. Господь не гневается, не проклинает город, не наказывает, а только плачет. Он принес нам жизнь, а мы отвернулись от Его дара. Часто память об этих слезах удерживает от греха гораздо сильнее, чем страх наказания или гнева Божьего. Нам приходится встречаться с Богом — в молитве, в чтении Писания, в богослужении — почти каждый день. Будем же помнить об ликовании и слезах из сегодняшней главы.

Входя в Иерусалим, Иисус плачет о его судьбе. Он, очевидно, предвидит печальную судьбу города: в 70 г., после поднятого зелотами антиримского восстания и последовавшей войны, Иерусалим будет до основания разрушен посланной на подавление восстания римской армией. В Средние века, а отчасти и в Новое время среди христиан было распространено и пользовалось популярностью мнение о том, что эта катастрофа стала наказанием за отвержение еврейским народом посланного ему Мессии. Между тем, Сам Иисус смотрит на ситуацию иначе. Для Него это прежде всего трагедия, национальная катастрофа.

Он вовсе не смотрит на неё как на справедливое возмездие. Для Него это скорее отвергнутая, а значит, и упущенная возможность. В жизни и отдельных людей, и целых народов бывают такие развилки, на которых определяется и задаётся вектор дальнейшего духовного движения на годы (если речь о человеке) или на столетия (если речь о народе) вперёд. Здесь нет ничего предопределённого, никакой заранее расписанной программы, никакой судьбы или рока. Наоборот, такая развилка всегда оказывается моментом высшей свободы. Моментом того выбора, когда именно сам человек или сам народ выбирает и определяет то, что впоследствии ему, может быть, покажется роком или судьбой.

Таким моментом для еврейского народа и стал день входа Спасителя в Иерусалим. Можно, конечно, сказать, что тот восторг, с которым встречала Его толпа на иерусалимских улицах, стоил недорого: восторги толпы никогда не бывают продолжительны. Но возможность выбора, выбора серьёзного, определяющего дальнейшую историю на столетия вперёд у народа была, и Иисус это прекрасно понимает.

Так же, как понимает Он и другое: как все подобные, этот выбор в сущности сводится к тому, следовать ли за Богом или за своими мнениями, традициями, привычками. И второй вариант всегда катастрофичен. Вопрос лишь в том, как скоро эта катастрофа наступит. В том же, что она наступит, сомневаться не приходится: упущенные возможности всегда за себя мстят, и чем масштабнее возможность, тем страшнее будет катастрофа, если эту возможность упустить. Поэтому Иисус плачет об Иерусалиме. Он как никто другой понимает, что дано и что упущено. И какие будут последствия, Он понимает тоже.

Иисуса, входящего в Иерусалим, жители Иудеи приветствуют как Царя, идущего во имя Господне. Это правда, но совершенно не в том смысле, какой приветствующие вкладывают в эти слова: Царство, которое Он идёт устанавливать, непохоже ни на одно из земных царств. Пока что Иисус имеет влияние, сравнимое с властью вождей народа, Он может навести порядок в храме, и никто не может Ему воспрепятствовать, потому что народ слушает Его неотступно. К сожалению, слушая, не все Его слышали. Потому и слёзы у Него на глазах в самый разгар торжества, что даже те, кто возлагает на Него надежду, ищут совсем не того спасения, которое хочет дать Христос, и поэтому очень скоро многие из них от Него отвернутся.

Вот и мы, сегодняшние, чего ждём и хотим от Него? Того ли, что Он хочет нам принести, или же того, что проецируем на Его образ, желая видеть в Нём выразителя собственных настроений и капризов? И хотим ли мы Его Самого?..

Евангелист совмещает в одном рассказе триумфальный въезд Иисуса в святой город, когда хвалу и радость невозможно удержать никакими силами, так что даже камни готовы петь славу грядущему Царю, и — скорбный плач Иисуса об Иерусалиме. Город обетования здесь выступает собирательным образом всех, кто ждет Христа, кто не может жить без Него, но — не узнает Его, не может поверить, что его надежда исполняется в Иисусе из Назарета. У нас на глазах происходит торжество и катастрофа, потому что городу, народу, отдельным людям дается долгожданная возможность — увидеть, узнать, встретить свою мечту, но — они «не узнают времени посещения». Наверное, мне, как и многим другим, хотелось бы в глубине души, чтобы это время было явным, очевидным для всех, или, хотя бы, чтобы оно было необязательным, не для всех. Но такое время случается и, что самое страшное, — его можно пропустить, не узнать Бога, когда Он проходит рядом...