Мысли вслух на Рим 7:13-25

Кто не готов подписаться под этими словами апостола? Редко можно встретить человека, который действует ради зла как такового. Наши поступки скорее можно описать правилом «хотели как лучше, получилось как всегда». Всеобщность выведенного Павлом закона совершенно не утешает, наблюдая за собой, рискуешь впасть в отчаяние. А что делает Павел? Он пишет: «Благодарю Бога моего Иисусом Христом, Господом нашим». Опять выход нам дается только через совершенного человека Иисуса, в Котором и ум, и плоть служат закону Божьему.

Помимо всего того, что говорит нам этот текст впрямую, прочтя его мы уже не можем оправдывать свое бездействие или маловерие слабостью и «законом Павла». Потому что и апостол Павел такой, он пишет здесь о себе лично. Человек, который стал апостолом язычников, учителем, духовным пастырем, примером для подражания, поражен такими же недугами, как и мы. Помня об этом, можно многое успеть сделать, даже не став апостолом язычников.

Вы довольны своей жизнью? Вы довольны тем, что происходит вокруг Вас? А внутри? Считаете ли Вы, что все в порядке? Наверное, не все. И слава Богу! На самом деле такими вопросами очень полезно задаваться время от времени - чтобы не застывать на месте. Ведь если все нас будет устраивать, то мы постепенно перестанем к чему бы то ни было стремиться. Конечно, можно согласиться на то, что есть (каким бы мы этот уровень не считали - высоким или низким), но что это даст? Устойчивость? Отнюдь. Скорее, наоборот. Нет, Господь от нас хочет не этого. Разумеется, Ему прекрасно известно, что у нас происходит в душе, Он видит всю "динамику". Но Он всегда хочет для нас большего и ждет от нас большего. И если для нас ситуация, которую Павел описывает словами: "Не то делаю, что хочу, а что ненавижу, то делаю", - скорее, грустная, то для Бога - это отправная точка для работы с нами. Да, нехорошо, когда убеждения и вера плохо согласованны с поведением, но Бог силен за эту соломинку вытащить нас из "раздвоенности" и сделать из нас настоящих детей Своих - цельных людей, в Него верующих, Его любящих и Его слушающих.

В своих посланиях Павел много и часто пишет о Законе, о Торе. Особенно часто он упоминает Тору в Послании к Римлянам. Можно сказать, что это послание целиком посвящено теме Торы. И одно из определений Торы в послании характеризует её как «духовную». В каком же смысле Павел называет Тору «духовной»? Речь, несомненно, идёт о Божьем дыхании, и соответствующее греческое слово (так же, как и его еврейский эквивалент) означает именно это: дыхание, дуновение. Это то самое Божье дыхание, которое ощущали пророки, но в своих посланиях апостол тем же словом обозначает и дыхание жизни, которое Бог даёт каждому человеку, входящему в мир. Вот к этому дыханию, к этому Божьему присутствию и имеет отношение Тора. Очевидно, Павел в данном случае имеет в виду Тору не только как законодательство, но и как Тору внутреннюю, как тот духовный стержень, который поддерживает и определяет всю духовную жизнь человека. Именно внутренняя Тора и делает человека способным противостоять греху.

Она становится для человека своего рода внутренним императивом, духовным и нравственным, переживаясь не просто как юридический или моральный кодекс, а как Божья воля, непосредственно обращённая к человеку, как Божьи интенции, пребывающие в его сердце. Конечно, человек волен их проигнорировать и забыть о пути праведности, но если этот путь ему важен, внутренняя Тора становится целью и смыслом его жизни. Для Павла путь праведности был целью и смыслом жизни ещё тогда, когда он не был ни христианином, ни апостолом, и был ещё не Павлом, а Шаулем (Савлом). Он ещё тогда попытался идти путём праведности, следовать внутренней Торе.

И обнаружил, что это совершенно невозможно. Или, вернее, возможно, но не до конца. Потому, что до конца — значит без единого греха: ведь внутренняя Тора несовместима ни с какими грехом. Чтобы жить ею в полноте, надо фактически стать безгрешным. Но для падшего человека это нереально, и большинство ищущих пути праведности поэтому ограничивалось полумерами, шло на компромисс, понимая, что стать совершенными праведниками они не в состоянии.

Однако в реальности такое положение могло означать лишь одно: человек не свободен, он раб греха. Раб ведь мог иногда делать то, что ему хотелось — в тех границах, которые определял ему хозяин. Так и человек мог следовать Торе в тех границах, которые определял ему сидящий в нём грех. Но это не свобода. Человек не мог следовать Торе так, как считал нужным, во всей полноте: он не принадлежал себе, не распоряжался собой.

Его верность Торе в любой момент могла быть ограничена грехом, во власти которого человек находился. Вот в этом смысле Павел и называет Тору духовной, а себя — рабом греха. Чтобы следовать Торе без оглядки, ему, Павлу, надо было стать свободным. Придёт день, и он встретит своего Освободителя, своего Искупителя. А пока оставалось лишь ждать и надеяться, не забывая о внутренней Торе. В ожидании большего: той полноты жизни Царства, которое войдёт в его жизнь вместе с обретённой свободой от греха.

Внутренняя раздвоенность знакома очень многим. Казалось бы, и опыт Павла в этом отношении ничем не отличается от опыта множества других людей. Но так ли это? То, что мы называем обычно внутренней раздвоенностью, чаще всего оказывается лишь внешним симптомом некой скрытой духовной болезни. Конечно, по сравнению с внешними проявлениями нашего «я» ту раздвоенность, которую мы иногда переживаем, можно считать чем-то внутренним.

Но причины её лежат куда глубже, и чаще всего мы их не замечаем. Откуда же берётся эта раздвоенность? Чаще всего она оказывается всего лишь одним из проявлений падшей человеческой природы. Наше духовное «я», то, что в библейских книгах называется обычно «сердцем», в падшем состоянии мало у кого бывает внутренне цельным. Собственно, изначально оно у падшего человека не бывает цельным никогда, к этой цельности нужно прийти, прилагая к тому целенаправленные усилия.

Такая работа по внутреннему выстраиванию себя и обретению духовной цельности, собственно, и называется аскезой. И лишь пройдя определённый духовный путь, можно добиться такой цельности. Но это ещё не конец пути, это лишь его первый этап. На первом этапе человеку открывается его собственный внутренний мир и тот хаос, который царит в нём обычно, если не прилагать никаких усилий к тому, чтобы изменить ситуацию.

Аскетическая практика может положить этому хаосу предел. Но вместе с тем человек вдруг открывает для себя, что в его собственной природе, помимо хаоса, который мешает внутренней цельности, есть иная, более мощная сила, противостоящая ему, если он желает идти путём праведности и следовать Торе. Речь идёт о той греховности, которая свойственна падшему человеку. Тут речь идёт уже не о внутреннем хаосе, а о мощной разрушительной силе, которая противодействует тому, кто хочет следовать Торе, соблюдая данные Богом заповеди. И апостол, как видно, столкнулся именно с ней. У него нет уже никакого внутреннего конфликта, он прекрасно знает, чего он хочет.

Но при этом Павел осознаёт, что в его собственной природе есть нечто, оказывающее противодействие принятому им решению, когда он пытается осуществить его. Вот это нечто и есть то, что мы называем обычно первородным грехом. И Павел прекрасно понимает, что, в отличие от обычной внутренней раздвоенности, связанной, как правило, с духовной расслабленностью, первородный грех для человека непреодолим. Тут может помочь лишь приход Мессии и дыхание того Царства, которое Он принёс в мир.

В этом отрывке апостол Павел более чем откровенно рассказывает о себе, раскрывая перед читателем всю глубину свей немощи. «Бедный я человек!» - говорит он о себе, но, читая эти слова, невольно переносишь их на себя и все человечество. Эта «бедность», по мнению святого, заключается в чудовищном разладе между тем, что хочет божественная природа в человеке, и тем, что творит его телесная сущность.

Очень часто мы понимаем, что делаем что-то плохое, даже знаем, к чему это может привести, и все же продолжаем. Наша природа настолько сильно пропитана грехом, что мы не в состоянии ее изменить. Это не просто какой-то недостаток, от которого мы можем избавиться, не проблема, с которой можно справиться. И в этом нам может помочь только Господь, Который творит чудеса, изменяя нашу природу, действительно ее обожествляя.

Павел, несомненно, опирается на свой собственный опыт. Он, очевидно, сам попробовал достичь того идеала, который провозглашался в те времена Синагогой: идеала живой Торы. Конечно, стать живой Торой не означало просто выучить Пятикнижие наизусть и повторять его текст непрерывно (хотя среди верующих евреев и сейчас не так мало людей, знающих его наизусть). Речь шла о другом. Стать живой Торой означало, что только Тора должна была определять жизнь человека, как внешнюю, так и внутреннюю.

Ни одно слово, ни одна мысль, ни один поступок и даже ни одна интенция человека, ставшего живой Торой, не должна была расходиться с Торой внутренней, с тем духовно-нравственным императивом, который воспринимался как непосредственно действующая в человеке Божья воля, как Божьи интенции, в идеале определяющие всю жизнь человека, целиком и без остатка. Это, конечно, был идеал, и идеал недостижимый. Живая Тора для иудея евангельской эпохи — то же, что святость для современного христианина, с той, однако, разницей, что святость для христианина всё же является достижимой, хоть это и не просто, а вот стать живой Торой в истории Синагоги не удавалось никому.

Тут речь надо вести именно об идеале, на который можно равняться, к которому можно и нужно стремиться, но который нельзя осуществить. Или, по крайней мере, нельзя было до прихода Христа. Потому, что осуществить его можно было, лишь полностью преодолев последствия грехопадения. А значит, изменив саму падшую человеческую природу. Но этого человек сам, собственными силами, сделать не мог.

Павел, ещё будучи не Павлом и не апостолом, а правоверным евреем Шаулем (Савлом), убедился в невозможности идеала на собственном опыте, который и описал в своём послании. Он на собственном опыте убедился, как мучительно видеть цель всей своей жизни, находиться от неё так близко, что, кажется, протяни только руку — и её достигнешь, и в то же время осознавать, что рука тебе непослушна, что она живёт своей жизнью, не слушаясь тебя и пренебрегая твоей волей. И вот уже цель, которая, кажется, совсем рядом, оказывается недостижимой.

Можно понять, отчего в итоге Шауль становится столь резким и нетерпимым, отчего он готов преследовать всякого, кого считает отступником — такие духовные провалы бесследно не проходят. Иначе трудно было бы объяснить, как человек, воспитанный тем самым Гамалиэлем, который относился к христианам совершенно спокойно, стал столь яростным их врагом. И вот тогда-то на дамасской дороге и произошла встреча, изменившая его жизнь — встреча с Тем, Кто Сам был живой Торой и мог помочь Шаулю стать таким же.

Павел называет то тело, которое после грехопадения стало для человека вполне естественным и органичным, «телом смерти». Что же он имеет в виду? Самый первый и самый простой ответ: наше нынешнее тело является «телом смерти» потому, что в своём наличном состоянии раньше или позже оно неизбежно умирает. Но в том значении, в котором употребляется в библейских книгах соответствующее греческое (как, впрочем, и еврейское) слово, тело означает еще и вместилище, сосуд, наполненный тем или иным содержимым. При таком понимании «тело смерти» становится уже не просто «смертным телом», а «телом — вместилищем смерти». И речь едва ли идёт о смерти чисто физической.

Для понимания этой динамики важно помнить, что Библия никогда не рассматривала человеческую жизнь сугубо спиритуалистически, как это было свойственно, к примеру, греческим философам, которые рассматривали жизнь, как процесс чисто духовный, а на тело и на всё природное вообще смотрели, как на «темницу духа». При таком подходе тело становилось для них своего рода природной тюрьмой, в которую заключена бессмертная душа, связанная с духовным миром.

Библия смотрит на человека иначе: человек — существо цельное, но в его жизни, в зависимости от наличного духовного состояния, может преобладать или природная, или духовная составляющая. Так, до грехопадения жизненная сила («душа») человека была связана с тем дыханием жизни, которое Бог вдунул человеку «в ноздри» при сотворении, а после грехопадения она оказалась связана с кровью, как у животных. Как видно, до падения в жизни человека преобладала духовная составляющая, а после падения возобладала природная.

Неудивительно, что при таком преобладании тело человека перестаёт быть вместилищем жизни и становится вместилищем смерти: ведь для природы смертность — естественное свойство. Но для Павла важен ещё один аспект проблемы, связанный с Торой, и, в частности, с Торой внутренней: он ощущает мощное, идущее от собственной телесной природы, противодействие всякому своему стремлению следовать Торе и идти путём праведности.

Для апостола преобладание в падшем человеке природы над духом становится главной проблемой: ведь именно неподатливость непреображённой природы, её сопротивление духовным воздействиям делает тело человека телом смерти, теперь уже не только в смысле вместилища смерти, неизбежно после грехопадения настигающей человека, но и в смысле главной помехи полноценной духовной жизни, помехи, которая может стать причиной потери Царства. И апостол осознаёт, что от такого тела нужно избавиться: ведь он понимает, что с ним может потерять всё, включая самое ценное, что у него есть.

Интересная, однако, у Павла логика. Его, видите ли, ко греху закон сподвиг. Смело, не правда ли? И все же, давайте разбираться, что же имеет в виду Павел. Во-первых, надо начать с того, что эти слова - личный опыт человека, рассказ о том, что происходило с ним перед его встречей со Христом по дороге в Дамаск. Возможно, это итог его размышлений над тем, как он дошел «до жизни такой», причем не просто размышлений, но и молитвы — просьб у Бога показать причины его грехов, дабы понятнее было, где проводить работу по искоренению. Во-вторых, это действительно не настолько уж безумная логика. Мы можем представить себе ребенка, который совершает какой-то поступок, еще не будучи научен, что это «плохо». И в этом его вины нет — возможно, все дело в его любознательности. Но как только ребенку сообщили о том, что так делать нельзя, то на него ложится некая ответственность. Он теперь знает, что этого делать не следует, поэтому, если все равно делает, то в этом уже есть его вина. И в этом начинается грех — сознательно делать то, про что знаешь, что лучше бы воздержаться, сознательно выбираешь запретный плод. Учитывая то, что минимальные основы нравственности закладываются воспитанием практически в каждого человека, можно, в результате, получить неутешительный факт: извинений нам нет. Закон обнажает наши поступки, он свят, праведен и добр. Но он накладывается на нас извне, и сил (да и желания) делать все по-правильному, по-установленному — нет. И только Господь может снять с нас это «неудобоносимое» бремя. Только Он — Тот, Кто Сам установил закон, — может сказать: «иго Мое благо, и бремя Мое легко» (Мф. 11:30). Он исполняет — делает исполненным и совершенным — закон и ведет нас за Собой. Закон становится для нас не причиной его нарушения, но основой наших отношений с Богом — отношений в любви: «Вложу закон Мой во внутренность их и на сердцах их напишу его, и буду им Богом, а они будут Моим народом», — говорит Господь (Иер. 31:33).