Мысли вслух на Мк 8:34-9:1

Невозможно с точностью указать на одно определенное событие, которое имеет в виду Господь Иисус, говоря о Царстве Божьем, пришедшем в силе. Может быть, речь идет о предстоящем вскоре Преображении... Но, скорее всего, Господь говорит о Своей Крестной жертве и Воскресении, свидетелями которых предстоит стать ученикам. Это событие действительно стало для них явлением силы Царства, определившим всю их жизнь. Конечно, слова Христа позволяют нам думать, что речь идет о Сошествии Святого Духа на апостолов — оно тоже было явлением Царства Небесного в силе и славе. Но для нас важнее всего другое. Для самих апостолов сила Царства главным образом выражалась в том, что люди веровали их свидетельству, обретали дар Святого Духа и становились частицей Тела Христова в таинстве Преломления хлеба. И это явление Царства Божьего в силе — в вере, крещении и Причащении — распространяется и на нашу жизнь.

«Если кто хочет за Мною пойти, пусть отречется от самого себя и возьмет крест свой и следует за Мною». Что означает отречься от самого себя? Ведь, казалось бы, наша самость, наша личность – это единственное, что непосредственно нам принадлежит, с чем мы имеем дело ежеминутно, и с чем расстаться – это что-то немыслимое. На этот вопрос мы получаем ответ в Послании к Галатам (Гал 2:16-20). В какой-то момент приходит осознание, что «уже не я живу, но живет во мне Христос». Но приходит оно только после долгой аскезы отречения от своей воли, питаемой горячим желанием во всем уподобляться Христу. И главное, в чем мы можем уподобиться Ему – это взойти на крест, на свой крест.

Однако неправильно было бы думать, что Господу безразличны наши личности, что Он может хотеть нивелировать нашу самость. Когда говорится, что Бог будет все во всем, имеется в виду, что это «все», в чем Бог будет «всем», остается в своей самоидентичности, иначе можно было просто сказать, Бог будет все. Но вот оставаясь в своей неповторимости, оно не будет иметь в себе места ни для чего богопротивного, богоборческого. Все будет устремлено к Богу, а не от Него.

А начало этому полагается уже сейчас. Мы должны четко понимать, что такое «род прелюбодейный», и сознательно отделять себя от него. А главное свидетельствовать о своей вере перед ним. Нам кажется, порой, что где-то лучше промолчать, чтобы не затевать споров… но это всегда предательство.

Открыв ученикам тайну Своего пути, Иисус начинает очень существенный для каждого из нас разговор – о том, каково участие человека в замысле Бога.

Очень важно не забывать о том, что наше спасение куплено именно такой дорогой ценой, крестной смертью Сына Божия, и это накладывает на нас очень серьезные обязательства. Абстрактно это выглядит красиво, но что это значит на деле? В Евангелии от Матфея (Мф 25:31-46) Христос дает очень ясное практическое толкование этому – то, что мы делаем кому-то еще, мы делает Ему самому.

И это уже очень трудно. Когда мы видим страдание – нищего, просящего подаяния, тяжелобольного ребенка или взрослого, человека без крова над головой – первая и самая простая реакция: страх. Мы боимся быть рядом со страдающим человеком, потому что мы не можем от этого отгородиться, потому что мы начинаем страдать вместе с ним. Тем более, что очень часто такие ситуации кажутся безысходными, иногда мы и правда не можем изменить обстоятельства. И тогда простым выходом кажется охранять свое внутреннее благополучие, душевное равновесие, бежать от страдания других – и это очень по-человечески понятно.

Однако Иисус призывает каждого из нас к тому, чтобы в нас побеждало не человеческое, а Божие. Не наш общечеловеческий страх перед страданием, а Его любовь и милосердие, которые могут и нас самих сделать соучастниками тайны спасения мира.

Открыв ученикам тайну Своего пути, Иисус начинает очень существенный для каждого из нас разговор – о том, каково участие человека в замысле Бога.

Очень важно не забывать о том, что наше спасение куплено именно такой дорогой ценой, крестной смертью Сына Божия, и это накладывает на нас очень серьезные обязательства. Абстрактно это выглядит красиво, но что это значит на деле? В Евангелии от Матфея (Мф 25:31-46) Христос дает очень ясное практическое толкование этому – то, что мы делаем кому-то еще, мы делает Ему самому.

И это уже очень трудно. Когда мы видим страдание – нищего, просящего подаяния, тяжелобольного ребенка или взрослого, человека без крова над головой – первая и самая простая реакция: страх. Мы боимся быть рядом со страдающим человеком, потому что мы не можем от этого отгородиться, потому что мы начинаем страдать вместе с ним. Тем более, что очень часто такие ситуации кажутся безысходными, иногда мы и правда не можем изменить обстоятельства. И тогда простым выходом кажется охранять свое внутреннее благополучие, душевное равновесие, бежать от страдания других – и это очень по-человечески понятно.

Однако Иисус призывает каждого из нас к тому, чтобы в нас побеждало не человеческое, а Божие. Не наш общечеловеческий страх перед страданием, а Его любовь и милосердие, которые могут и нас самих сделать соучастниками тайны спасения мира.

Слова Спасителя «кто хочет идти за Мною, отвергнись себя, и возьми крест свой, и следуй за Мной» дают нам удивительно конкретные указания. Значение Его слов лишь кажется нам трудным для понимания. Причина этому в том, что трудно захотеть исполнить их. Опыт жизни среди людей, имеющийся у каждого человека, дает нам внутреннее знание того, что такое отвергнуться себя. Это значит жить не ради своих (или иных возвышенных) интересов, уделяя другим свои время и силы лишь в качестве большого одолжения. Это значит, что потребность другого человека в тебе, твоей помощи, твоем внимании важнее, чем твои потребности в чем-либо. Это значит, что люди не только предоставляют тебе возможность для смирения, но властно и жестоко требуют его, простирая свои претензии на господство вплоть до самого центра твоей личности. Принимать это ради Христа и значит взять свой крест. Сердце человека знает все это. Иной раз нам даже приходится поступать по этой заповеди, потому что не существует иного способа выстроить здоровые отношения с людьми. Но это счастье оказывается таким болезненным, что очень трудно согласиться на это ради Распятого.

Слова Иисуса о Царстве и о тех, кто хочет сберечь свою жизнь, были подтверждены не только Его собственным примером, но и примерами многих Его последователей. И всё же: почему условие спасения оказывается столь жёстким? Ведь, к примеру, иудаизм допускал и допускает притворное отречение от веры под угрозой смерти. Конечно, те, кто отказываются отречься, считаются героями праведности, но и отрекшиеся притворно не считаются отступниками. Почему же Иисус так категоричен? Конечно, если бы речь шла только о взглядах и убеждениях и даже только о религиозной вере, вероятно, Его требование не было бы столь однозначным. Но в том-то и дело, что речь идёт о Царстве. А здесь важна каждая интенция, каждое духовное движение, и слова тоже, даже если в словах этих нет ни грана истины, если они сказаны лишь для того, чтобы спасти собственную жизнь. В самом деле, ведь тогда речь придётся вести уже о лжесвидетельстве. Если некий человек уверяет, что он христианин, значит, тем самым он утверждает, что живёт не по законам нашего, преображающегося, но ещё отнюдь не преображённого мира, а по законам Царства, живёт новой жизнью, важнее и дороже которой для него нет ничего. Так же, как нет для него ничего важнее и дороже отношений с Тем, Кто принёс это Царство в мир. А если такой человек ценит земную жизнь выше, чем жизнь Царства? Если он готов отказаться от Царства ради этой земной жизни? Значит, все его утверждения были лишь пустыми словами. Но если так, то и к жизни Царства такой человек отношения не имеет. А значит, не имеет он отношения и к спасению.

Что пережили ученики, когда услышали «возьми свой крест»? Ведь они еще не прошли сквозь ту страшную ночь и последовавший за ней день. Иисус говорит им, что Он первым пойдет на Крест, но это еще только слова, которые не могут вместить ни ум, ни душа. Совсем уже по-другому звучат слова апостола Павла: я сораспялся Христу (Гал 2:19). Это слова «после». И хотя они говорят о том же, о том, чтобы взойти на крест ради Него и людей, но звучат они уже по-другому, как будто источают воскресенский свет. Но мы обязательно должны стараться, хоть это, кажется, порой невозможно, словно бы возвращаться в тот мрак, в который погрузили эти слова учеников, чтобы разделить его с ними. Это совершенно необходимо, потому что мы должны пройти весь путь от начала до конца.

Даже если ты приобретешь весь мир, если будут отнимать твою душу, ты все это отдашь, чтобы только выкупить свою душу, иначе кому все это будет принадлежать? Но столь понятные вроде бы слова необходимо рассматривать гораздо шире их узкого контекста по той причине, что слово «выкуп» и само понятие выкупа очень важно как для ветхозаветного так и для новозаветного богословия. Для Ветхого Завета это понятие было одним из важнейших факторов обращения людей друг с другом и с Богом (см. книгу Левит). Но уже в христианскую эпоху именно эта реалия ветхозаветной духовности стала мучительно переосмысливаться. Так называемая «теория выкупа» претерпевала в течение новозаветной истории различные модификации. Принималась одними Святыми отцами, отвергалась другими. Но вот что пишет св. Григорий Богослов: «Ибо для кого и ради кого пролита кровь, (излиянная) за нас — великая и преславная кровь Бога, Архиерея и Жертвы? Мы были подчинены лукавому, проданные (в рабство) греху и в обмен на зло получившие наслаждение. Если же выкуп бывает не кому-либо другому, кроме держащего (нас в своей власти), то спрашиваю: кому и по какой причине принесен этот выкуп? Если лукавому, то — долой оскробление! (иными словами оскорбительно подумать, что мы платим тому, кто совершает зло) <...> Если же Отцу, то, во-первых, как? Ведь не у Него были мы в плену! А во-вторых, по какой причине кровь Единородного будет приятна Отцу, Который даже Исаака не принял, приносимого его отцом, но заменил жертвоприношение, дав овна вместо разумной жертвы?» (цит. по Илларион (Алфеев) «Жизнь и учение св. Григория Богослова»). Нет более убедительного довода против всякой теории выкупа. А чтобы понять это вспомним сегодняшний мир, когда люди оказываются в заложниках у террористов. Даже самые гуманные государства никогда не платят выкупа – потому что нельзя допустить такой ситуации, что зло «столь безмерную плату берет за свою тиранию» (св. Григорий, там же). Но о каком же тогда выкупе идет речь в сегодняшнем апостольском чтении? Да ни о каком. Ибо никакого не даст человек выкупа за свою душу, он ее совершенно безвозмездно предаст в руки Божии.

Когда Христос возвещает ученикам о том, что Ему должно много пострадать, быть убитым и в третий день воскреснуть, апостол Петр приходит в ужас от такой перспективы. Его реакция, в сущности, очень понятна. Тот, в Ком ученики узнали Спасителя Израилева, о Ком говорили закон и пророки, будет отвергнут тем самым народом, к которому Он в первую очередь и был послан Богом? Петр не сомневается в том, что раз Иисус сказал, значит, так оно и будет. Но как страшна эта правда! Как трагична судьба Мессии и судьба Израиля! Какая надежда останется у людей, если они отвергнут и убьют Искупителя?! Характерно, что в иудействе распространяется мнение, что слово пророков описывает судьбу Христа иносказательно. Иудеи говорят, что Мессии суждено потерпеть неудачу, скрываться и позднее объявиться вновь. Каким приглаженным и слабым кажется этот путь по сравнению со словами Иисуса об отвержении, смерти, сокрытии Его во гробе и воскресении. Но Петр как раз мыслит в русле иудейского толкования пророчеств.

В сегодняшнем отрывке из Евангелия от Марка обращает на себя внимание вот что. Отвечая Петру, Господь говорит, что мысли Петра — не о Божьем, но о человеческом. А сразу после этого Он говорит, обращаясь ко всем, и призывает всех, кто хочет идти за Ним, отвергнуться себя, взять крест и следовать за Ним. Судя по рассказу евангелиста, за которым стоит проповедь самого апостола Петра, эти слова Христа противопоставляются человеческой реакции Петра. Следовательно, евангелист относит определение «Божий» (а не человеческий) именно к тому крестному пути, к которому Иисус призывает всех.

Иисус говорил иногда очень жёсткие слова даже Своим ближайшим ученикам. Конечно, Он вовсе не хотел сказать, что Пётр был одержим дьяволом, когда отговаривал Его от крестного пути; Он лишь имел в виду, что Пётр, говоря так, становится Ему врагом (еврейское «сатан» означает, собственно, «враг» или «противник»).

Пётр не хотел своему Учителю зла или добра, не хотел избавить Его от опасности. Он, как и другие апостолы, и как всякий верующий еврей своего времени, прекрасно знал, что Мессия должен встать во главе восстания, начать войну за установление Царства Божия на земле, и в этой войне Он должен победить. Иначе и быть не могло: ведь, если бы Мессия потерпел поражение и погиб, это означало бы крах всех надежд и всей иудейской религии, которая была вся пронизана мессианизмом, и нередко мессианизмом воинственным, который никак не допускал возможности смерти Мессии (хотя допускал возможность преследований и даже временного поражения, которое, однако, впоследствии всё равно должно было обернуться победой).

Смерть Мессии любому, кто смотрел на дело таким или похожим образом, представлялась полным абсурдом, который неизбежно разрушал всё религиозное мировоззрение: ведь каждому было совершенно очевидно, что ни религиозность, пусть даже самая благочестивая, ни даже сама праведность ничего не стоят в мире, которому не нужно ни того, ни другого, который должен измениться полностью для того, чтобы праведность стала ему свойственна. И тут все надежды были связаны только с Мессией и Его Царством.

Если бы Мессия умер, не осуществив Своей миссии (а Петру, как и всякому человеку его эпохи, было очевидно, что смерть Мессии — это полный провал Его миссии), всё бы рухнуло, обо всех надеждах и обещаниях, звучавших ещё во времена допленных пророков, можно было бы забыть, и всё, чем жил народ многие столетия, оказалось бы лишь обманом и иллюзией. Неудивительно, что с уст Петра срывается его «да не будет!». Но для Самого Христа это «да не будет!» как раз и означает требование отказаться от той Его подлинной миссии, смысла которой даже Его ближайшие ученики, как видно, пока не понимают.

Заняв такую позицию, Пётр действительно оказывается для своего Учителя, не учеником, а противником. Но пока, разумеется, Пётр этого понять не может. Понимание наступит даже не после воскресения Спасителя, а в день Пятидесятницы, когда на Петра, как и на других апостолов, снизойдёт дыхание Царства. Но это ещё впереди, а пока остаётся лишь страх, недоумение и надежда на то, что каким-то пока неведомым образом ситуация разрешится.

«Возьми крест свой и следуй за мной…» Вспоминается детская, точнее полудетская история. Один человек оказался в отчаяннейшем положении, не то из-за семейных трагедий и неурядиц, не то из-за денег, которых не хватало даже на самое необходимое. И вот взмолился он к Богу с упреком, что де мол, слишком у меня тяжелый крест. И сказал ему Господь: хорошо, будь по твоему, приглашу тебя на Небо, и ты сам выберешь тот крест, который будет тебе по силам. Так Он и сделал. И вот идет этот человек, а вокруг разные кресты стоят, ну как у нас на кладбищах: есть маленькие деревянные, есть металлические, а есть огромные, выше человеческого роста каменные. И вот ходит он, ходит, и увидел крест, который показался по душе ему: этот, говорит, выбираю. А Господь, улыбнувшись, говорит ему, так это и есть твой крест. На самом деле, здесь что-то простое говорится, простое, но важное. Мы часто жалуемся на свою жизнь, а вот поди-ка ты заставь нас тащить чужой крест, так завопим. Потому что мы слабые и немощные. Это только Господь смог сделать так, чтобы все наши крестики слить в один Свой Крест силою Всеблагого Своего могущества. Поэтому: «и твержу, пусть плохо мне приходится, хуже было Богу моему и больнее было Богородице» (Гумилев Н.С.) Но почему вообще должно быть больно, почему вообще мы должны тащить эти проклятущие кресты. Почему нельзя было обойтись без этого. Этот вопрос ответа не имеет, но разве не радость быть с Господом, разве не радость сделать так, чтобы хоть чуточку стало Ему полегче. Ведь, да? Если так, нам надо только увидеть это, осознать, что, неся свой крест, мы соучаствуем в Божьем страдании и облегчаем его. Как это увидеть, а просто молиться и тогда увидишь. Молиться, предъявляя Богу себя не в каком-то виде, а во всей простоте. Благодаря его за эту высшую в мире радость, кому-то быть нужным.

Сегодняшнее чтение дает нам возможность задуматься о сути любви как высшем типе отношений, возможных между людьми и между человеком и Богом. Что для нас самое страшное в любви? Что с любимым что-то случится, что он заболеет или умрет - это самое страшное для нас. Но не потому ли этот так, что мы просто настолько ассоциируем себя с любимым, что нам страшно и больно за себя? Мы сами не готовы на подвиг перенести всю боль любимого как свой собственный крест. Когда любимый умирает, мы не радуемся, что наконец он разрешился и теперь со Христом, а плачем, потому что то место, которое он занимал в нашей жизни, теперь пустует, а молитвенной связи мы не научились. Мы не научились выделить в наших отношениях то, что не подвержено тлению. С другой стороны, всегда ли мы готовы, когда любим человека, сказать ему, если он совершает что-то противное заповедям Христа? Мы боимся, что он нас не поймет, обидится и прочее, - иными словами, мы часто ставим наши отношения выше правды Божией. А выше ее ничего нет. И, если любимому предстоит испытание, надо стать рядом с ним, глядя в лицо этому испытанию. А нам хочется убежать и его с собой увести. И нам даже кажется это благородным, мол, мы кого-то спасаем. Да никого мы не спасаем, мы подстрекаем к бегству.

И еще один момент, связанный с сегодняшним чтением. Человека новоначального может удивить, что в синодальном переводе стоят слова: «отойди от Меня, сатана», - а в переводе епископа Кассиана (Безобразова): «за Мною, сатана». Несколько понятнее становится, если посмотреть перевод, например, на английский язык. Там в разных, и новых, и старых переводах, стоит одна и та же фраза: get behind me, то есть встань за мной, если переводить дословно, или не стой у меня на пути, встань так, чтобы я тебя не видел. Мы специально выделяем эти три перевода, из них сразу как-то очень явственно и жизненно становится видно все, о чем мы пытались вам сегодня сказать.

Восьмая глава — переломный пункт в следовании за Иисусом, уже было сделано и сказано достаточно, чтобы мы смогли понять, Кто с нами говорит и где мы: среди фарисеев, учеников, больных, слепых.

Часто кажется, что в церкви так много убогих, потому что им некуда больше идти. Но вспомним прочитанный текст Евангелия: кто действительно был исцелен, т.е. стал цельным? Среди этих людей — прокаженный, расслабленный, гадаринский бесноватый, глухой, слепой. Каждый из них «очистился», «встал и пошел», «начал проповедовать», «стал говорить правильно» или «видеть ясно». Они не ищут и не искали знамения, как фарисеи, но увидели, иногда не имея глаз. Кого они увидели в Иисусе? Кого видим в Нем мы?

После этих событий Иисус уже будет говорить о страдании, кресте и смерти. Тот, кто «уразумел» и сделал выбор, кто хочет остаться с Ним, может продолжить этот путь. Но впереди будет крест — Он честно говорит об этом. Надеяться на то, что можно этого избежать, — мысли и надежды «человеческие». Решиться «взять свой крест» и нести его в Царстве Божием, с надеждой на Бога, — путь сынов Божиих. Иисус показал, что можно сделать с Божией помощью. Крест тяжел — Иисус не лукавит, — но и сила Божией любви бесконечна. «Душа своя» в обмен на «Царство Божие». Иисус говорит прямо, что только так возможно спастись. Как этот путь отличается от фарисейской мнительности и исполнительности.

Иисус верит, что кто-то согласится даже такой ценой идти вместе с Ним. Доверяем ли мы Ему так, чтобы оставить самих себя и попытаться идти за Ним? Поверили ли мы, что Он нас любит и спасает? За человеком — свободный выбор. Выбор серьезный, но и награда велика.

Иисус дважды задает вопрос о том, за кого Его почитают. Видимо, в первый раз Он обращается к тем, кто просто пришел Его послушать, а во второй - к ближайшим ученикам. И Петр, отталкиваясь от всего того, что успел услышать от Учителя, отвечает: «Ты – Христос». Но как только Господь объясняет апостолу, что именно предстоит Ему, как Спасителю мира, Петр начинает возмущаться и негодовать. Его представление о Мессии уже давно сложилось и устоялось. Он не так уже молод и совершенно не собирается менять свой образ мыслей. Однако Господь именно этого от него и требует, говоря: «Кто хочет идти за Мной, отвергнись себя, возьми крест свой». Он не обещает избавить от страданий, но, напротив, настаивает на необходимости их принимать. Нередко мы приходим к Богу со своими собственными, уже сформировавшимися соображениями и ждем от Него чего-то «человеческого», в то время как Он Сам хочет для нас того, «что Божие».

Сегодняшний отрывок описывает событие, которое называют обычно исповеданием Петра. Действительно, Пётр первым из апостолов назвал Иисуса Христом, или, по-еврейски, Мессией (ст.29). Неудивительно, что многие из слышавших Иисуса считали Его пророком (ст.28): и образ жизни Иисуса, и Его проповедь по форме больше всего напоминали жизнь и проповедь древних пророков. Неудивительно и то, что находились люди, принимавшие его за древнего пророка Илию или за недавно казнённого Иродом Иоанна Крестителя: ведь в те времена многие ожидали скорого прихода Мессии-Христа, а Илия, согласно широко распространённым в народе представлениям, должен был вернуться с небес на землю как раз незадолго до этого события. Вокруг имени невинно казнённого Иоанна Крестителя также ходило немало легенд, среди прочего говорили и о том, что Бог воскресил его, дав тем самым доказательство правоты Иоанна и подтвердив, что пришествие Мессии-Христа уже близко. Интересно, что даже сам Ирод готов был поверить в это (Мк 6:16). Теперь же слово было сказано: Пётр впервые назвал Иисуса вслух Мессией (Христом), и теперь нужно было рассказать апостолам и всё остальное, что было связано с мессианским служением Иисуса на земле, всё о кресте и о Воскресении (ст.31). При этом главной темой для Иисуса оказывается здесь тема «души», которая в Библии обозначает обычно жизнь (ст.34–38). Иисус указывает на то, что в мире нет настоящей жизни во всей её полноте и, даже заполучив весь мир, такой полноты человек не найдёт; наоборот, получив всё, он может потерять самое главное (ст.36). Также невозможно и сохранить отдельную человеческую жизнь: в своей отдельности она конечна, и раньше или позже каждому придётся с ней расстаться, ведь от смерти ничем не откупиться (ст.35, 37). Выход один: раздвинуть границы отдельной человеческой жизни так, чтобы принять полноту жизни Царства Божия, принесённую в мир Христом, и тогда получить, вместо отдельной, конечной и ограниченной жизни, бесконечную жизнь Царства Божия во всей её полноте, не отворачиваясь от Иисуса из страха или стыда, а, наоборот, следуя за Ним (ст.34–35, 38).

Исповедание Петра какой-то очень важный момент во всем Евангелии, потому что здесь удивительное явление Духа Святого, который нисходит на человека и глаголет его устами. Но при всей богодухновенности этой сцены, она в тоже время удивительно человеческая, удивительно живая. И выглядит это как душевный порыв. Но в то же время это не мог быть душевный порыв, потому что это слова, на которых созидается Церковь. Это Откровение. Но в библейской культуре мы привыкли к откровениям совсем иного рода, сложным, исполненным символики. И все-таки краткие и простые слова исповедания Петра тоже откровение, тоже своего рода апокалипсис, потому что в словах: Ты Христос – признание того, что то, что происходит вокруг – конец, исполнение времен. Ибо вот Он – начало и конец, Альфа и Омега. Об особой значимости этого текста говорит еще и то, что эти слова, ставшие молитвой звучат в самый трепетный миг Литургии. «Когда в конце Литургии священник выходит из Царских врат со Святой Чашей, мы все вместе - и священнослужители, и участвующие в богослужении миряне - читаем молитву, составленную в IV в. Иоанном Златоустом: «Верую, Господи, и исповедую, яко Ты еси воистину Христос, Сын Бога живаго, пришедый в мир грешныя спасти, от них же первый есмь аз...»», как пишет свящ. Георгий Чистяков в своей книге «Над строками Нового Завета».

Мессианские представления евангельских времён предполагали, что Мессия должен был возглавить движение Своих сторонников, которое завершилось бы полной Его победой над всеми врагами и восстановлением независимого еврейского государства, которое и должно было стать основанием мессианского Царства.

Предполагалось, что Бог вмешается и поддержит Своего Избранника, если что-нибудь пойдёт не так. Конечно, речь шла о совершенно реальной, физической войне, во время которой Мессия подвергался также вполне реальной опасности погибнуть, но предполагалось, что Бог этого не допустит. Конечно, Мессия мог как-то пострадать во время мессианской войны, но погибнуть Он не мог: ведь тогда Его миссия осталась бы неисполненной. Эти представления разделяли и ученики Иисуса — они ведь были людьми своего времени.

Не случайно в ответ на слова Спасителя о Своей смерти Пётр начинает с Ним спорить: он был уверен, что смерть Учителя означает конец, провал, крах не только их собственных ожиданий, но и Божьего плана, что было уже совершенно невозможно. Только что ведь Иисус Сам подтвердил, что Он Мессия, стало быть, Он не мог погибнуть, этого просто не могло быть. Он же говорит о Своей гибели как о чём-то не только возможном, но и прямо неизбежном.

Как можно было всё это понять и соотнести? Иисус, разумеется, прекрасно знает, что все те истины о Его смерти и воскресении, которые нам сегодня кажутся само собой разумеющимися, в сознание падшего человека на самом деле совершенно не вмещаются — а нам сегодня кажутся само собой разумеющимися лишь в силу их общепризнанности и потому привычности. Поэтому-то Он и начинает разговор о том, что такое настоящая жизнь и какова она. Без понимания этих основополагающих вещей, без их осознания разговор о смерти и воскресении — не только Мессии, но и всякого человека вообще — становится вполне бессмысленным.

Иисус напоминает Своим ученикам, что жизнь («душа») — не принадлежность отдельного человека, не его собственность. Жизнь дана человеку Богом как тот поток, в который человек погружён и в котором пребывает, а поток этот одновременно таинственным образом пребывает в человеке. Тело — лишь внешняя и преходящая оболочка потока жизни, но падшему человеку кажется, будто это он сохраняет жизнь в собственном теле, как в сосуде, и если сосуд разбить, жизнь исчезнет, выльется и уйдёт, как вода в песок.

На самом же деле смерть и разрушение тела — лишь трансформация, если, конечно, человек действительно не пытается удержать поток жизни, остановить его и закупорить внутри собственного физического тела. В таком случае, пытаясь сохранить жизнь («душу»), человек действительно теряет всё. Если же он отказывается от таких попыток, он может обрести жизнь Царства во всей доступной для себя полноте, как ту неисчерпаемую реку живой воды, о которой говорили пророки.

Если мы связаны со Христом верой и любовью — а все Его ученики к этому призваны — то вопрос: «За кого вы почитаете Меня?», - в некотором смысле, означает: «За кого вы почитаете себя?». Ведь каков Иисус, таковы должны быть и Его ученики; христиане — от слова «Христос». И здесь — наше самое печальное расхождение теории с практикой. Мы верим, что Он воплотился и стал Человеком ради нас, а сами не можем и не хотим стать ближе к тем, кого мы называем «ближними». Мы говорим, что Он умер на кресте за грехи человечества, а сами «не хотим и перстом двинуть» во имя гораздо более скромных целей. Мы учим, что Он воскрес, но продолжаем жить старой, непросветленной, невоскрешенной жизнью. Да уж, за такое христианство вполне можно заработать название «отступник», «сатана».По примеру апостолов, нам (в большинстве своем считающим, что вера у нас самая правильная) пора начать приводить свою жизнь в соответствие с верой.