Мысли вслух на Ин 13:21-38

Иисус собрал учеников на последнюю трапезу — трапезу завета, Он дает им новый закон, не похожий на прежний. Его заповедь — о любви в Его общине. Это ведь так просто — любить своих единомышленников, своих братьев... Но Господь сообщает им, что один из них — предатель. Его заповедь теперь становится практически невыполнимой: как любить друг друга, если каждый может вдруг оказаться врагом? Каждый старается отгородиться от этого страшного клейма «предатель», но Иисус останавливает их. Он предсказывает им, что все они окажутся неверны, и очень скоро, еще до утра. Ученики и за ними все верующие не делятся на хороших и плохих, на верных и неверных, их объединяет одна человеческая слабость и одна непостижимая заповедь — любить друг друга, не гадая, кто окажется врагом, подражая любви Учителя, любящего их без условий.

Сегодняшнее чтение позволяет нам глубже понять природу Царства и его отличие от нашего, ещё не преображённого, мира. Речь идёт о словах Иисуса, сказанных Им во время Тайной Вечери и называемых обычно «заповедью любви» (ст. 34 – 35). На первый взгляд, слова эти кажутся несколько странными. В самом деле, что нового могли бы увидеть апостолы в призыве к взаимной любви? Ведь о необходимости любви к ближнему немало говорится и в Ветхом Завете, и в писаниях учёных раввинов, и в поучениях учителей Торы. И всё же было в словах Иисуса нечто такое, о чём до Него не говорил никто. Не случайно призыв к взаимной любви звучит сразу же после слов Иисуса о славе, которой Отец прославляется в Сыне, а Сын в Отце (ст. 31 – 32). «Славой» здесь, очевидно, называется присутствие Божие, сопровождавшее еврейский народ на всём протяжении его истории, начиная с Исхода, и пребывавшее вначале в Скинии, а затем в Храме. Неудивительно, что и Царство пронизано этим присутствием. Но в наш преображающийся мир Царство должны были нести ученики Иисуса, эта задача была доверена апостолам и тем, кто станет их последователями (Ин. 17 : 18 – 21). А узнать учеников Иисуса, как видно, проще всего по тем проявлениям любви, которые и есть признаки Царства, принесённого в мир Спасителем. Конечно, такие проявления любви были известны в мире и до пришествия Христова. В библейском понимании любовь — это, прежде всего, не эмоции, а отношение. И любит не тот, кто восхищается или восторгается любимым, и, уж конечно, не тот, кто любимому льстит, а тот, кто желает ему добра (разумеется, не на словах, а на деле). Но в Царстве любовь становится уже чем-то большим простого отношения. Любое отношение предполагает взаимодействие с тем, с кем оно устанавливается, а взаимодействие возможно лишь внутри определённой среды, которая становится его проводником. В нашем, ещё не до конца преображённом, мире такой средой оказывается среда психическая, связанная с проявлениями нашей душевной жизни, не выходящими за рамки существующего порядка вещей. Так называемая земная любовь — это лишь отблески Царства, проникающие в поражённый злом и грехом мир. А Иисус говорит о такой любви, которую можно считать явлением самого Царства, о любви, которая образует, так сказать, саму субстанцию Царства. Человек на такую любовь не способен, её можно обрести лишь как дар, переданный Спасителем от Отца. Но человек может стать носителем такой любви в мире, ожидающем преображения и обновления, и, как видно, именно к этому призывает Иисус Своих учеников. Он призывает их принять Царство, войти в него, поселиться в нём и, живя в Царстве, нести его с собой и являть миру. И в этом — главная и единственная задача Церкви. Всё остальное — лишь средство её осуществления.

Христос объявил, что один из учеников предаст Его, и все забеспокоились, кто бы это мог быть. И если другие евангелисты отмечают смиренную самокритичность учеников, спрашивавших: «не я ли?» (Мк. 14:19), то Иоанн обращает внимание на то, что при этих словах ученики озирались друг на друга. Здесь нет противоречия: реакция на подобное сообщение не может быть не двуединой. Вот только если самокритичный взгляд на себя и возможные собственные слабости может стать плодотворным, то подозрительность и самовозвеличивание по принципу «кто угодно, только не я» — вряд ли, что и предстояло испытать Петру.

Многие полагают, что кусок, поданный Иуде, был Хлебом Тела Христа, но этот Хлеб приняли все ученики, так что непонятно, почему именно им мог быть отмечен предатель. Но Иоанн отмечает, что Иисус подал Иуде хлеб, обмакнув кусок, а по тому, как в древности сервировался стол, мы знаем, что хлеб окунался в соляной раствор. (Кстати, в славянском переводе здесь прямо присутствует «солило»). Соль была символом верности, её совместное вкушение означало заключение нерасторжимого дружественного договора. Следовательно, протянув кусок, Христос предложил Иуде возобновить дружбу и предоставил возможность отказаться от предательского замысла.

Иуда мог бы и не принимать хлеб и соль, но он принял, не оставляя замысла, то есть моментально совершил клятвопреступление. Поэтому после сего куска и вошёл в него сатана, ранее внушивший замысел, но тогда ещё не овладевший сердцем Иуды окончательно. Отвергнув последний шанс на примирение, Иуда уходит в ночь. И это не только физическая ночь, но и торжество той тьмы, носителем которой он теперь стал.

Нередко от верующих, равно, впрочем, как и от неверующих, приходится слышать нечто вроде того, что, мол, главная проблема человека заключается в том, что он не может встретиться с Богом или со Христом лично. А вот если бы каждый увидел своими глазами, то неверующих бы не осталось, все бы поверили. Но вот ситуация Тайной Вечери. Иуда, который не только видит Христа лицом к лицу, но и преломляет с Ним хлеб. Куда уж ближе и яснее. А он между тем вовсе не меняется. Не начинает доверять Учителю больше, чем прежде. И уж точно ни в чём не раскаивается. Наоборот, он идёт и делает то, что собирался сделать. И, как ни странно, Иисус говорит ему, чтобы он делал это скорее. Что это: желание побыстрее расставить точки над i? Может быть.

Но возможно и иное: Иуде даётся последний шанс. Иисус, конечно, прекрасно понимал, что собирался сделать Иуда: Он ведь видит человеческое сердце насквозь, как видит его Бог. Замысел Иуды для Него не был тайной, как для Его учеников. Но Иисус понимает и другое: шанс на раскаяние и обращение у человека остаётся до самого конца. Встреча с Богом лицом к лицу, конечно, сама по себе не гарантирует благополучного исхода. Так же, как общение с Иисусом за одним столом и преломление хлеба с Ним не привело к благополучному исходу Иуду. Но такая встреча может оказаться моментом принятия решения. А уж каким оно будет — зависит от выбора самого человека. Встреча с Богом лишь оформляет этот выбор, делает его видимым и осознанным для самого человека.

И тогда у человека появляется новый шанс на раскаяние и обращение. Конечно, нет никаких гарантий того, что человек им воспользуется. В духовной жизни гарантий вообще не бывает. Но если шанс есть, его нельзя у человека отбирать. И Иисус оставляет Иуде этот последний шанс. Он говорит ему: действуй. Делай то, что задумал. Тут, конечно, не одобрение предательства. Тут скорее толчок, выводящий человека из оцепенения. Раз собрался — делай.

Такие слова обычно выводят человека из духовного оцепенения и нерешительности. И он начинает действовать. А тогда появляется и шанс на то, что человек передумает. Изменит своё решение, пусть даже в последний момент. Иуда ведь всё же раскаялся, он прямо сказал первосвященнику, что предал невинного. Правда, сказал слишком поздно, тогда, когда всё уже было сделано. Решение оказалось запоздалым, а раскаяние — неполным. Эта неполнота и привела Иуду к самоубийству. Но свой последний шанс он получил. И использовал так, как захотел и смог.

Уходя от учеников, Христос назвал их детьми. Первое, что приходит в голову при таком обращении — мысль о Его близких отношениях с учениками, о любви, принесённой Им в мир. Но, если не забывать, Кого Христос постоянно называл Своим Отцом, с Которым Он пребывает в нерасторжимом единстве, то необходимо признать: за уподоблением Его отношений с учениками отношениям отца и детей стоит ещё одно свидетельство о Себе как о Боге.

Слова Христа о том, что Он даёт новую заповедь, нередко вызывают недоумение. Что же нового может быть в заповеди о любви, ведь вроде бы и раньше великие мудрецы и учителя призывали к ней? Вообще-то говоря, даже у тех мудрецов, которые признавали ценность любви, её понимание в той или иной степени отличалось от евангельского. Но дело даже не в этом. Новизна заповеди, данной Христом, состоит в её тесной связи с Его самопожертвованием. Идя на крест, Он заповедует нам любить друг друга так, как возлюбил нас Он Сам. Ранее Иисус уже призывал учеников следовать за Ним, взяв крест. Это не значит, что от каждого буквально требуется идти на страдания, но готовность к жертвенной самоотдаче, движимой любовью, должна стать не исключительностью, а нормой.

Это крайне трудно и до сих пор видится невозможным. Господь знает, что мы слабы и в массе своей неспособны соответствовать столь высоко показанному уровню. Но высота показана. Он поможет подняться на неё.

Господь дал нам новую заповедь (см. Ин.13:34). Заповедь, которой не было раньше в Ветхом Завете. Мы можем вспомнить заповедь о любви к ближнему (см. Лев. 19:18), но это не то же самое, как, впрочем, и говорит Иисус. Это новая заповедь. Но в чем же разница? Ведь и тут, и там Господь призывает каждого из нас к любви... Однако во втором случае говорится о взаимной любви — любви друг ко другу. «Любите друг друга», — эти слова Иисус обращает к Своим ученикам, к общине людей. И именно потому, что взаимная любовь предполагает труд каждого. И нельзя спихнуть все на ближнего с мыслями о том, что тебе сложно, а он-то обязан любить, будучи христианином. Да, эти слова сказаны группе людей, чтобы никто не мог отвернуться и прикинуться незнающим, непонимающим, о чем идет речь. Именно так Господь поворачивает нас друг к другу, заставляя открываться и трудиться, слыша Его голос: «Любите друг друга».

Слова Спасителя о любви как о новой заповеди могут на первый взгляд показаться несколько странными. Что же, в самом деле, тут нового? В евангельские времена было известно каждому, что суть Торы сводится к двум заповедям: возлюби Бога всем сердцем, всей душой и всеми силами и возлюби ближнего, как самого себя. Это было общим местом раввинистической традиции той эпохи. Так что же нового в заповеди Иисуса о любви? Прежде всего: это любовь Царства. Любите друг друга так, как Я люблю вас — вот главный смысл данной Иисусом заповеди. Но что означает любовь Царства? В Библии о любви говорится немало. И если осмыслить всё сказанное, можно сделать вывод, что любовь в Библии — прежде всего отношение.

Обращённая к человеку или к Богу интенция. Воля прежде всего, а не эмоции и не размышления. Но также и отношения в том смысле, в каком о них говорят, что они соединяют людей между собой. Любовь — стремление к общению, ненависть — нежелание общаться. А если нет отношений, нет интенции, то нет ни любви, ни ненависти. Но среда, внутри которой происходит общение, в нашем мире остаётся природной. Психической. А психика — часть природы, хотя и совершенно особенная часть.

И общение наше в этом мире остаётся во многом природным процессом благодаря той среде, в которой происходит. Интенция как основа общения духовна, а среда — природна. В Царстве же всё иначе. Природные структуры существуют сами по себе в соответствии с законами природы. Но Царство — не природа, его структуру формируют отношения. Отношения его жителей с Богом и со Христом, отношения их между собой, наконец, отношения Самого Христа с Его небесным Отцом как основа Царства и образуют его, Царства, структуру.

А вот природой Царства (или, вернее, тем, что в нём заменяет природу) является любовь. Божье дыхание, наполняющее Царство, становится в нём любовью. И все отношения в нём возможны лишь как отношения любви. Любовь — среда Царства, в которой происходят все взаимодействия между собой его обитателей. И смысл данной Иисусом новой заповеди заключается как раз в том, чтобы Его последователи жили в этой среде. Пребывали в Царстве. Вместе с Ним. Вот эта новая жизнь и есть христианство.

До отречения, сразу после Тайной Вечери Петр думал, что может служить Богу, что его любви достаточно, что у него все есть для того, чтобы положить душу за Христа, для того, чтобы идти за ним. Мы тоже часто думаем: «ну уж на это у меня точно есть силы, ну уж до такого я никогда не дойду» и т.п. А потом поступаем еще хуже, или не справляемся с чем-то еще менее сложным.

Петр потерпел поражение, он ведь не сказал Иисусу: «Помоги мне выстоять, дай мне силу идти за Тобой». Он сказал, как часто делаем и мы, что сделает, понадеявшись на собственные силы. После отречения, после покаяния и прощения, Петр стал главой Церкви, он уже знал, что все упование нужно возлагать на Бога.

Часто даже самые неуверенные в себе люди на самом деле крайне самонадеянны. Мы не осознаем до конца, что без Бога не могли бы ничего, в том числе, и особенно, следовать за Ним. Но если попросить Его о том, чтобы он не допустил отречения, попросить у Бога верности, Он подарит ее.

В Страстную пятницу, в Страстную пятницу, которая не далека от нас, а близка как никогда, пусть нас и не было тогда на свете, владыка Антоний митрополит Сурожский говорил с амвона такие слова. «<...> Мать стояла у Креста; Ее Сын, преданный, поруганный, изверженный, избитый, истерзанный, измученный, умирал на Кресте. И Она с Ним со-умирала... Многие, верно, глядели на Христа, многие, верно, постыдились и испугались и не посмотрели в лицо Матери. И вот к Ней мы обращаемся, говоря: Мать, я повинен – пусть среди других – в смерти Твоего Сына; я повинен – Ты заступись. Ты спаси Твоей молитвой, Твоей защитой, потому что если Ты простишь – никто нас не осудит и не погубит... Но если Ты не простишь, то Твое слово будет сильнее всякого слова в нашу защиту... <...>Вот, встанем перед судом нашей совести, пробужденной Ее горем, и принесем покаянное, сокрушенное сердце, принесем Христу молитву о том, чтобы Он дал нам силу очнуться, опомниться, ожить, стать людьми, сделать нашу жизнь глубокой, широкой, способной вместить любовь и присутствие Господне. И с этой любовью выйдем в жизнь, чтобы творить жизнь, творить и создавать мир, глубокий и просторный, который был бы, как одежда на присутствии Господнем, который сиял бы всем светом, всей радостью рая. Это наше призвание, это мы должны осуществить, преломив себя, отдав себя, умерев, если нужно – и нужно! – потому что любить – это значит умереть себе, это значит уже не ценить себя, а ценить другого, будь то Бога, будь то человека, жить для другого, отложив заботу о себе. Умрем, сколько можем, станем умирать изо всех сил для того, чтобы жить любовью и жить для Бога и для других.» Так близка нам эта пятница, когда владыка говорил эти слова, как все Страстные пятницы, что были и будут. «Я повинен». Меня тогда не было на свете, но я повинен. Нельзя воспринимать сегодняшний день как символическое воспоминание о когда-то бывших событиях. Нет. Ибо Тело и Кровь, которых мы причащаемся не символ, а Само Тело и Сама Кровь. Вот я, и я виноват здесь и сейчас. Пугает, когда люди заранее начинают поздравлять друг друга с Пасхой (это действительно бывает и бывает часто!). Сегодня я ничего не знаю о Пасхе, я знаю только одно – я виновата или я виноват, ибо Он умер, а я ничего не сделал, чтобы это предотвратить.