Мысли вслух на Иез 19:1-14

Сегодняшнее чтение предлагает нам песню, написанную пророком в жанре погребального плача. Казалось бы, человек, который прекрасно понимает духовные причины происходящего, должен переносить свалившееся на свой народ и свою страну несчастье легче, чем другие, тем более, что Иезекииль, в отличие от многих своих современников, знал, что история еврейского народа ещё не окончена, что у него есть будущее, а у вавилонских изгнанников есть надежда. Но, конечно, такое знание, хотя и смягчает боль, всё же не спасает от неё полностью.

По-человечески плач пророка об Иерусалиме и о народе вполне понятен. Но ведь речь идёт не просто об излиянии чувств самого Иезекииля: плакать о народе его побуждает Сам Бог (ст. 1). И тут возникает вопрос: зачем Богу плач Иезекииля? Ведь Бог не человек, и Ему-то уж во всяком случае прекрасно известно всё, что касается исторической судьбы Своего народа, тем более, что судьба эта всецело в Его руках. И всё же Бог плачет о Своём народе, плачет в Иезекииле. Придёт время — и Он, став Человеком, будет плакать об Иерусалиме уже буквально человеческими слезами.

Но теперь, пока это время ещё не настало, Он плачет в Иезекииле. Ведь никакие будущие духовные высоты и достижения, и даже само Пришествие Христово, не смягчают боли тех, кто страдает здесь и теперь, так же как грядущая полнота Царства не смягчает боли тех, кто страдает от зла и греха, в котором лежит мир, с Царством ещё не соприкоснувшийся. Эти слёзы и эта боль не обесценивают Царства, но они обесценивают всякую теодицею, все утверждения о том, что «всё к лучшему в этом лучшем из миров».

Царство становится возможным лишь потому, что в нём утихает всякая боль. Но сама по себе она не имеет никакого смысла, и теологам едва ли поэтому стоит искать то, чего нет. В боли самой по себе не видит смысла даже Бог. Но Он знает, как утешить каждого и утереть всякую слезу. И в Царстве Он сделает это. А пока Он плачет, глядя на человеческую боль. Пока — глазами Своего пророка. Но настанет день, когда Он будет плакать глазами Своего Сына.

Образная притча о князьях и царях Израиля и Иуды, как и притча о лозе — Иерусалиме, говорит о гибельности беззаконной и неправедной жизни как целого народа, так и отдельного человека. За грехом следует смерть. Но Евангелист напоминает нам слова пророка о том, что Бог хочет спасения грешников и открывает им путь к покаянию — возможность радикально изменить свою жизнь, которую дает нам Бог по Своей милости.

Плач об избранном народе, который пророк Иезекииль облекает в 19-й главе в форму своеобразной притчи, очень важен, если так можно выразиться, в эмоциональном контексте его книги. На протяжении почти все первой половины книги пророк приводит слова Всемогущего, с горечью и скорбью обличающего грех, призывающего к исправлению и предрекающего бедствия. И если ты не слишком хорошо знаешь Его, то в этих словах тебе могут послышаться оттенки мстительности и какого-то странного садизма. Ничего подобного там нет, просто мы не умеем воспринимать суть пророческих слов. Но этот плач ставит все на свои места. Невозможно точно сказать, приводит пророк этот плач от лица Иерусалима, скорбящего о своих грехах, или от лица Бога, плачущего о них же.

Важно однако, что в предыдущей главе Господь напрямую говорит о том, что Он не хочет гибели грешника, но чтобы он был жив. И плач важен, чтобы мы поняли: гибель человека в грехах своих — это не торжество высокой справедливости, а трагедия. Трагедия и для нас, и, что самое главное, для Бога. Он Сам будет совершать великое и нами непостижимое для нашего спасения и плакать об Иерусалиме потому, что «повернулось во Мне сердце Мое от жалости к тебе, народ Мой». Нам порой кажется, что Богу не могут быть присущи такие «переживания», как скорбь. Это трудно себе представить. Но плач Иезекииля говорит о том, что именно эта жалость и скорбь — проявления любви.

В этой притче виноградная лоза названа деревом крепким, ветви которой пригодны на царские скипетры. Такое сравнение противоречит недавним словам о хрупкости и негодности лозы, но не будем буквоедами. И не только потому, что в притче неизбежны условности (в конце концов, и в этой притче лоза одновременно является львицей), но и, тем более, потому, что Господь способен наделить слабых силой. Но вот лоза выдернута из плодородной земли, и выдернута из-за её детей, львят, поступающих нечестиво.

Не противоречит ли сказанное в этой притче сказанному накануне о том, что никто не должен быть наказан за грехи других людей, а только за собственные? Нет, ведь там речь шла о тех делах, которые каждый совершает самостоятельно. Но львица, неразрывно связанная со своими львятами и не сумевшая направить их на верный путь, не может отстраниться от своей доли ответственности за их грехи и беззакония.