Мысли вслух на Деян 6:1-15

Сегодня мы читаем, как Церковь преодолевает очередную кризисную ситуацию. Проблема не шуточная — в общине, где принципом отношений должна быть любовь друг ко другу, вдруг появляются обделенные, причем, как это обычно бывает в мире, ими оказываются члены «социально незащищенного меньшинства» — вдовы «неместных» эллинистов, евреев, приехавших в Иерусалим из диаспоры и уверовавших в Иисуса. Итак, самые слабые оказались не в центре всеобщего внимания и любви, а — наоборот. Для нас сейчас важным является не указание на такую беду в Церкви (нелюбовью и равнодушием христиан сейчас никого не удивишь), а то, как она решается — на сцене появляется Стефан, диакон и мученик, исполненный Святого Духа, мудрости, веры, силы, и остальные шесть диаконов, готовых восстановить мир и любовь в общине первых учеников. Бог, так или иначе, действует через людей, открытых к водительству Его Духом. И для нас с вами важнее всего оказаться именно такими людьми, людьми Духа, мудрости и веры, чтобы через нас Господь смог вести к совершенству мир, который Он сотворил для Своей Славы.

Сегодняшнее чтение описывает нам первые в истории Церкви проблемы, которые, как и все другие проблемы межчеловеческих отношений, были связаны с человеческой греховностью. Речь идёт о тех, кого евангелист называет «вдовицами эллинистов» (ст. 1). Эллинистами в Синагоге и в первохристианской Церкви называли евреев — выходцев из кругов грекоязычной диаспоры. В Синагоге всегда существовала определённая негласная иерархия, в рамках которой первое место отводилось еврейской общине Иудеи и Иерусалима, а выходцы из диаспоры, и особенно диаспоры грекоязычной, занимали менее почётное положение. Неудивительно, что такое отношение в конечном счёте проявило себя и во время церковных братских трапез, что вызвало закономерное возмущение «эллинистов»: ведь в Церкви они менее всего ожидали встретить подобного рода дискриминацию. Надо заметить, что соответствующее греческое слово означает не «раздаяние потребностей», как это отражено в Синодальном переводе (в таком смысле оно начало употребляться лишь в Средние века), а просто «служение», под которым, очевидно, предполагались именно церковные собрания, представлявшие собой братские трапезы, центром которых было хлебопреломление, широко распространённое в те времена не только в церковной практике, но и в практике иудейских религиозных братств. Апостолы решают эту задачу, предлагая самим членам первохристианской общины, уже значительно выросшей в числе, избрать себе тех, кто будет возглавлять их собрания, обещая в свою очередь возложить на них руки и помолиться (ст. 2 – 3), что, согласно обычаю того времени, означало принятие этих избранных служителей в апостольскую общину (ст. 5 – 6). Целью такого принятия было расширение апостольской общины за счёт тех, кто мог быть взять на себя «служение столов» с тем, чтобы сами апостолы могли бы и впредь посвятить себя «служению слова», т.е. проповеди и свидетельству (ст. 4). Конечно, «служение столов» включало не только административно-хозяйственную часть, оно предполагало также духовные и пастырские обязанности, ведь такой служитель должен был возглавить общинные собрания и благословлять хлеб и вино во время хлебопреломления, так что и ответственность за духовную жизнь общины тоже лежала именно на нём. Но никакой собственно миссионерской работы на такого главу общины, как правило, не возлагали, хотя первые служители (по-гречески их называли дьяконами) нередко, подобно Стефану, бывали не худшими проповедниками, чем сами апостолы (ст. 8 – 10). Так многочисленность Церкви и несовершенство падшей человеческой природы порождают церковную структуру. Но даже в этих условиях первохристианская Церковь (так же, как и Церковь последующих двух или трёх столетий) не превращалась в организацию с жёсткой иерархией, оставаясь общинным движением, объединённым, прежде всего, единством веры и духовной жизни.

Мы видим, как с увеличением количества людей в ранней Церкви (община насчитывала уже около 8 тыс. человек), «количество» любви на душу населения (если только любовь можно измерить) уменьшается. Какие-то из «неместных» вдов были забыты или не замечены в разделении еды и других необходимых для жизни вещей. Это не означает, что люди перестают любить и любовь уходит, но это говорит о том, что приходящие, вероятно, приносят с собой меньше любви и больше греха, чем нужно для поддержания общего уровня «горения». Да, каждый человек грешен, в том числе и присоединяющийся к Церкви. И каждый из нас, придя в Церковь, принес свою долю греха и свою долю любви. Ведь только Одного мы знаем, Кто чужд греху и принес в этот мир только любовь… Но все это совсем не означает, что не нужно идти в Церковь, чтобы не стало в Ней больше греха. Мы приходим в Церковь и к Богу для освобождения от тьмы внутри нас, каждый из нас — член Церкви, без которого Она не может быть полной (см. Кор.12:14-22). И Церковь нуждается в каждом из нас, как Христос нуждается в любви и признании каждого человека.

Община разрастается, и накапливаются повседневные заботы, с которыми всё труднее справиться. Многое в пути Новозаветной Церкви напоминает путь Ветхозаветной, и как когда-то Моисей, перестав справляться с нагрузкой, назначил достойных людей своими помощниками, так и теперь апостолы поставили служителей решать практические вопросы.

Всё бы хорошо, но поводом к введению новых служений послужили не столько сами организационные и хозяйственные заботы, сколько жалобы одной группы верных на несправедливость со стороны другой группы таких же верных. Брешь, пробитая Сапфирой и Ананией, расширяется, в общину внесена человеческая вражда, в Церкви появляется первая трещина. Она ещё не привела к расколу, конфликт вовремя удалось уладить грамотным распределением обязанностей. Но корни первого конфликта глубже, они в наших грехах, которые мы не только забываем отвергнуть, и перестаём замечать, но и слишком часто и легкомысленно вносим внутрь Церкви.

Община разрастается, и накапливаются повседневные заботы, с которыми всё труднее справиться. Многое в пути Новозаветной Церкви напоминает путь Ветхозаветной, и как когда-то Моисей, перестав справляться с нагрузкой, назначил достойных людей своими помощниками, так и теперь апостолы поставили служителей решать практические вопросы.

Всё бы хорошо, но поводом к введению новых служений послужили не столько сами организационные и хозяйственные заботы, сколько жалобы одной группы верных на несправедливость со стороны другой группы таких же верных. Брешь, пробитая Сапфирой и Ананией, расширяется, в общину внесена человеческая вражда, в Церкви появляется первая трещина. Она ещё не привела к расколу, конфликт вовремя удалось уладить грамотным распределением обязанностей. Но корни первого конфликта глубже, они в наших грехах, которые мы не только забываем отвергнуть, и перестаём замечать, но и слишком часто и легкомысленно вносим внутрь Церкви.

Мы привыкли к тому, что в Церкви, как и в организациях добровольного типа, каждый, кто готов брать на себя ответственность, оказывается ответственным сразу за всё. К священникам бегут с любыми вопросами. Большинство христианских лидеров занимается всеми проблемами, возникающими в общинах. Ответственный ответственен за всё. Но апостолы ставят вопрос совершенно иначе. Они знают, к чему призвал их Господь: проповедовать Слово Божие. Они понимают, что для них нереально совместить служение слова и «хозяйственные вопросы». Поэтому они делают выбор, и выбирают то, к чему их призвал Господь. При этом они не игнорируют проблему — просто они говорят, что для решения этой проблемы необходимы люди, которые будут заниматься именно этим вопросом. Апостолы молятся о тех, кого выбрала Церковь. Наверное, для каждого из нас важно понимать, что есть дела, к которым нас призывает Господь и которые необходимо делать нам — и есть другие дела, тоже важные и нужные, для которых Господь изберёт кого-то другого. Самое трудное, пожалуй, — это баланс. Будем молиться, чтобы Господь дал нам мудрость не делать того, к чему Он нас не призывал, и делать то, к чему Он призывает, и, конечно, не требовать от священников и лидеров, чтобы они прыгали выше головы.

Как видно, рост иерусалимской христианской общины проходил не без проблем. И главной проблемой стало то, что сохранить те «единое сердце и единую душу», о которых говорит священнописатель, характеризуя жизнь первых христиан, оказалось совсем не просто. Оттого и возникла проблема с вдовами тех, кого автор книги назвал «эллинистами». Скорее всего, речь идёт о евреях диаспоры, которых называли иногда этим словом. Хотя не исключено и то, что речь идёт об обращённых в иудаизм язычниках. Как бы то ни было, очевидно одно: в общине появились некие люди второго сорта, к которым стали относиться соответственно, отодвигая их на второй план во время церковного богослужения.

Надо заметить, что речь в оригинальном тексте идёт не о каком-то «раздаянии потребностей» («раздаянием потребностей» греческая «дьякония» стала лишь несколько столетий спустя), а именно о «ежедневном служении» (или о «повседневном служении» — соответствующее греческое выражение можно перевести и так тоже), которым было служение церковное, связанное с ритуальной трапезой и хлебопреломлением. Вот за этими-то трапезами вдовы «эллинистов», видимо, и стали чувствовать себя отодвинутыми на второй план. В чём именно это выражалось, автор книги не говорит, но факт остаётся фактом.

Духовный смысл происходящего апостолам был вполне понятен: с ростом общины в ней появились люди, ещё не готовые к серьёзной и полноценной духовной работе. Они стали обращать слишком много внимания на внешние признаки входящих в общину людей, и в том числе на их происхождение или на тот факт, что они не родились евреями, а стали ими, приняв иудаизм. Для духовной жизни всё это, разумеется, не имеет никакого значения, и человек, всё внимание обращающий на духовную жизнь и на духовную работу, таких вещей просто не замечает потому, что они ему совершенно не важны.

Иное дело тот, кто духовной работой всерьёз не занят: такой человек нередко подменяет духовную жизнь религиозной, а в жизни религиозной, разумеется, всё перечисленное выше важно и имеет большое значение. Как видно, в какой-то момент в жизни иерусалимской первохристианской общины религиозная составляющая если и не начала превалировать над духовной, то, по крайней мере, стала достаточно заметной для того, чтобы создать в общинной жизни совершенно не нужную напряжённость. С этим надо было что-то делать. И тогда, понимая, что нести «служение столов» им не под силу потому, что «слово Божье» (а словом Божьим в те времена называли Тору) занимает всё их время, апостолы предлагают общине избрать служителей («дьяконов»), которые возьмут на себя «служение столов».

Такой служитель должен был прежде всего взять на себя организацию собрания и затем возглавить его, став предстоятелем, на обязанности которого лежало руководство вновь возникшей небольшой общиной. Обычно во время ритуальной трапезы именно такой «дьякон» совершал хлебопреломление. Он-то отныне и должен был следить за тем, чтобы в его небольшой общине не было ничего такого, что нарушало или разрушало бы её духовную жизнь. Апостолы же отныне оставляли себе только «служение Слова»: свидетельство о Христе и обучение христиан Торе в контексте этого свидетельства.

Новоизбранных же служителей они принимали в свою общину, возложив на них руки и помолившись о ниспослании на них Святого Духа, того Божьего дыхания, которое делает человека способным нести служение и делать дело Божье. Так разрешили апостолы возникшую проблему, которая иначе могла бы породить в общине серьёзный духовный кризис. А первохристианская Церковь начала обретать структуру традиционного для тех времён религиозного братства: ведь служение предстоятеля, возглавляющего небольшую общину, объединённую ритуальной трапезой и хлебопреломлением, — традиционное братское служение того времени.

Повествование о расправе над Стефаном начинается сразу же после того, как было упомянуто его поставление на служение, и рассказ о его свидетельстве длится дольше, чем рассказ о служении, так что мы даже не знаем, долго ли Стефану дали нормально работать. Но из сказанного можно увидеть, что работником Стефан был хорошим, и похоже, что сделанного им было достаточно для того, чтобы именно на него ополчились противники Христа.

Оспорить Стефана невозможно, возразить ему по существу нечего, но заткнуть ему рот хочется любым способом, и тут со стороны обвинителей начинается беззаконие. В каждой неправедной расправе над учениками Христа есть что-то, напоминающее расправу над Самим Учителем. Снова обвинители возбудили народ и старейшин и книжников, снова представили ложных свидетелей... Но Учитель предупреждал заранее: «Если Меня гнали, будут гнать и вас...» (Ин. 15:20).

Изобретательность обвинителей, выступавших от лица Храма и Синедриона, была не слишком изощрённой. Обвинения, выдвинутые против Стефана, повторяют те, что в своё время эти же самые, вероятно, люди выдвигали против Самого Иисуса. Всё тот же знакомый почерк: придраться к словам, сказанным очевидно в смысле аллегории, и постараться подвести человека под обвинение в преступлении «против народа, Храма и Торы». В религиозном праве времён Второго Храма существовала определённая группа деяний, образовавших состав преступления «против народа, Храма и Торы». Сюда относилось всё, связанное с действиями против народа, против Торы и против Храма. Всякий, например, кто добровольно вставал на сторону властей, причиняющих народу какой бы то ни было вред, считался преступником против народа.

Всякий, кто рискнул бы выступить публично за то, чтобы отказаться от Торы как от закона, в соответствии с которым живёт народ, кто стал бы отрицать авторитет Торы или призывать публично к её нарушению, оказался бы преступником против Торы. А если бы известные слова Спасителя о разрушении Храма были поняты буквально, а не как аллегория, то Его вполне можно было бы обвинить в грехе против Храма, а значит, против святыни. Все такого рода преступления наказывались смертной казнью. Понимая это, враги и Стефана, и Самого Иисуса стремились подвести их под самое тяжкое обвинение, чтобы гарантировать смертный приговор.

А поводом должны были стать те самые слова о Храме, который Иисус, по собственным Его словам, мог построить за три дня, если бы кто-нибудь его разрушил. Обвинители тогда обратили внимание на форму: «разрушьте… и Я построю». При большом желании и очевидно обвинительном уклоне судебного следствия сказавшего их можно было обвинить в призывах разрушить Храм. Впрочем, обвинение было столь очевидно абсурдным, что в случае с Иисусом оно не сработало, и тогда первосвященник просто отказался от формального обвинения, придравшись к другим словам Иисуса и обвинив Его в богохульстве, которое уже не счёл нужным доказывать в рамках формальной судебной процедуры.

И вот теперь Стефана пытаются обвинить в том же самом и на таком же основании, в чём обвиняли Самого Иисуса. Вероятно, проповедуя, Стефан не раз повторял слова Спасителя о разрушении Храма, интерпретируя их так, как и его Учитель: в смысле Его крестной смерти и воскресения. И тогда, чтобы остановить проповедника, кто-то из людей Синедриона предложил попробовать сделать с ним то, чего не удалось сделать с Иисусом: обвинить в преступлении против Храма и попытаться довести это обвинение до конца в рамках именно формальной судебной процедуры.

Обвинение одного из братских служителей, к тому же активного проповедника, в столь серьёзном преступлении, если бы оно было доказано, оказалось бы серьёзным ударом по Церкви. Возможно, это даже стало бы поводом для формального запрета Церкви, существовавшей тогда в Иудее в форме одного из множества религиозных братств, зарегистрированных Синедрионом. Ставки были высоки, и испытание как самому Стефану, так и всей Церкви предстояло серьёзное.

В первый день после Рождества Церковь отмечает праздник святого Стефана, первого мученика. Не случайно его праздник — первый после Рождества. Стефан был первым, кто прошёл до конца путь Иисуса — до смерти. Путь полной отданности, полного забвения себя. И посмотрите, что происходит, когда Стефан говорит о своём видении. Окружающие затыкают уши. И дело здесь наверняка не просто в благочествиом стремлении правоверных оградить свои уши от того, что они считают богохульством. Они чувствуют в словах Стефана неведомую силу. Эти слова что-то могут изменить в их сердцах... и они затыкают уши и останавливают его — так, как могут остановить.

А для нас, наверное, важно задуматься о нашей реакции на слово, обращённое к нам. Не бывает ли такого, что очень хочется заткнуть уши?

Первые три дня после Рождества мы вспоминаем три разных пути исповедания Христа, отдавания Ему себя. Первым мы вспоминаем св. Стефана. Это самый ясный пример того, как мы должны себя вести, если быть последовательными в своем выборе и доверии Богу. Стефан один из тех, кто был верен в малом, потому ему и было доверено многое. Он трудился, проповедовал и свидетельствовал о Христе делами и чудесами. Работать для Иисуса, отвечать за то, что делаешь, за людей, которые тебе поручены — вот первый и самый простой путь ученика и брата. У каждого свой объем дел на этом пути, и Стефан, как человек до конца выполнявший свою работу, не отступивший ни на шаг, отдавший жизнь за Иисуса, всем нам пример и помощник на этом пути.

Сегодня перед нами — первая смерть среди христиан (если не считать христианами Ананию и Сапфиру — см. Деян. 5:1-11). И первый же умирающий христианин — мученик. Мир продолжает отвергать Христа и Его последователей. Причем, если Самого Христа первосвященники побоялись предать смерти самостоятельно, без римлян — из-за того, что Он был слишком любим многими в народе, то, расправившись с Ним, с учениками Его уже не церемонятся. Синедрион, перед которым предстает Стефан, в очередной раз выслушивает открытые обвинения в свой адрес — обвинения в смерти Праведника. И им это уже порядком поднадоело — от Петра и Иоанна они слышали это уже, по крайней мере, дважды (см. Деян. 4:5-12, 5:27-32). Но на этот раз они не устояли — их спровоцировало то, что Стефан честно сказал им о том, что он не просто знает, но и реально видит. Он, как и Христос, свидетельствовал миру об объективной реальности — мир во грехе, но Иисус принес спасение. А миру такая правда не нужна... Когда Христос говорил: «Если Меня гнали, будут гнать и вас», - то Он же сказал: «Раб не больше господина своего» (см. Ин. 15:20). Стефан — муж, исполненный «веры и силы», настоящий ученик Христа, перед смертью говорит практически те же самые слова, что говорил его Учитель на кресте — он просит Господа простить его гонителей… И Церковь, несмотря ни на что, продолжает расти и укрепляться, именно потому что продолжает поступать так, как заповедал ей ее Господь и как поступал Он Сам.