Мысли вслух на Лк 7:17-30

Когда задумываешься над сегодняшним отрывком, то все в нем кажется странным. Странно, почему Иоанн Креститель посылал спросить Иисуса, если ему был дан знак с Неба, ему большему из пророков, рожденных женами, — невозможно помыслить, чтобы этот знак не был им понят и принят. Ответ Иисуса тоже понять непросто. Почему Он не мог ответить прямо, ведь перед ним не фарисеи, жаждущие поймать Его на слове, а человек, как мы узнаем из других Евангелий, ожидающий скорой смерти, безраздельно преданный человек, но по какой-то причине на время утративший веру? Иоанну нужна поддержка Иисуса. А Он ничего нового не говорит, только то, что все и так знают, что «слепые прозревают, хромые ходят, прокаженные очищаются, глухие слышат, мертвые воскресают, нищие благовествуют». И, наконец, почему Иоанн не приходит сам, а только присылает своих учеников? Может быть, в этом-то и разгадка.

Может быть, в том причина, что Иоанн больше ради учеников это спрашивает, а его собственная вера по-прежнему сильна. И Иисус это понимает. Поэтому и не дает прямого ответа. Но хоть ответ непрямой, он исчерпывающе полный. Нам надо научиться видеть чудо. Это непросто, но только тогда мы поймем, что никого другого нам ждать не надо. У нас есть наш любимый Господь Иисус Христос.

Когда мы читаем в Евангелии от Луки рассказ о том, что заключенный в темницу Иоанн Креститель посылает своих учеников вопросить Господа Иисуса: «Ты ли Тот, Которому должно придти, или другого ожидать нам?», чаще всего у нас возникает встречный вопрос: а почему Иоанн сомневается. Этот вопрос стал общим местом и регулярно задается самыми разными людьми. Может быть, он возникал и у сопровождавших Иисуса Христа учеников, некоторые из которых были прежде учениками Крестителя и были направлены к Иисусу им самим. Отчасти этим объясняется то, что ответив посланным от Иоанна, Господь обращается к народу и говорит о Крестителе удивительные слова: «из рожденных женами нет ни одного пророка больше Иоанна». Во всяком случае, в этом отрывке, в особенности в ответе посланным, нет упрека в маловерии, с которым порой Господь обращается и к ученикам, и к народу.

Видимо, вопрос Иоанна Крестителя глубже, чем мы думаем, да и задан он человеком, который, в отличие от нас, не читал Евангелия и не знает о воскресении. Смысл вопроса мы можем попытаться восстановить по ответу Христа, как это нередко приходится делать, читая Евангелие. Скорее всего, Иоанн, хорошо знающий и дух, и букву Ветхого завета, спрашивает о чем-то, связанном с пророчествами о Царстве Мессии, в котором Свет Божий преобразит весь мир, в котором будет побеждено всякое зло и Бог Сам отрет всякую слезу людей. Пророки Ветхого завета возвещали духовный смысл того, что будет даровано Богом через Христа, но тайна первого и второго Его пришествия не была открыта им, и они не различали того, что совершится в Новом завете и в конце времен. Вероятно, Иоанн Креститель как раз и спрашивает, следует ли ожидать исполнения этих пророчеств, и каким образом оно совершится. Нельзя забывать также, что в то время среди иудейских богословов была популярна теория двух Мессий — Царя и Священника, служение которых будет различным. Эта теория возникла из толкования некоторых пророчеств в условиях, когда тайна Воплощения Сына Божьего еще была недоступна людям. Наконец, Господь Иисус в тот момент, судя по свидетельству евангелистов, еще не говорил о Новом завете. Евангелисты единодушно свидетельствуют, что Новый завет заключается на только Тайной вечере, но для Крестителя это остается еще сокрытым.

Итак, дело не в том, что Иоанн сомневается в том, является ли Мессией Иисус из Назарета. Ему, вестнику Царства Божьего, важно увидеть происходящее в контексте пророчеств. Именно поэтому Господь отвечает на его вопрос указанием на пророчества, которые уже исполняются в том, что происходит в этот момент и этот ответ, по-видимому, удовлетворяет Иоанна. И понятно также, почему Христос добавляет: «блажен, кто не соблазнится о Мне». Тем самым Господь обращает мысль Иоанна к тому, что пророчества глубже их буквального понимания, и не все верно в их расхожих толкованиях.

Наконец, евангелист Лука сообщает нам, что, выслушав Христа, весь народ воздал славу Богу, крестившись крещением Иоанновым. Значит, Господь подтвердил Своим словом служение Иоанна Крестителя как последнего вестника Нового завета. Возможно, что в этом и был, на самом деле, подтекст вопроса Иоанна: он обращается к Самому Сыну Божьему с вопросом о своем служении. Вся жизнь Иоанна была посвящена проповеди покаяния и приготовления к приходу Христа — и вот теперь он приносит это служение на суд Сына Божьего. И Господь отвечает словами о том, что в возвещенном Иоанном Крестителем Царстве Небесном дар Божий людям несравненно превосходит все, что мы можем помыслить. Меньший в Царстве будет обладать большим, чем обладает сейчас Иоанн. В этой связи вспоминаются слова апостола Павла о том, что ныне мы видим Бога как бы сквозь тусклое стекло, гадательно, в Царстве же Свет Божий беспрепятственно достигнет наших очей.

Иоанн Креститель посылает учеников к Иисусу спросить, не Мессия ли Он. Господь выслушивает посланников, но не дает прямого ответа, а указывает на те чудеса, которыми сопровождается Его проповедь. Он не выдает им готового ясного ответа, но предлагает на основе каких-то фактов решить этот вопрос самим. "Слепые прозревают, хромые ходят, мертвые воскресают, нищие благовествуют", - вот то, что ученики должны передать Иоанну как свой собственный опыт, то свидетельство, которое сможет коснуться его сердца. Часто мы пытаемся искать Бога в каких-то богословских трактатах или длинных службах. Куда сложнее в свободе посмотреть на те вещи, которые происходят вокруг нас, как на часть божественного промысла. Этот путь пугает нас потому, что таит в себе возможность оказаться слепыми и нечуткими. Но без этого риска невозможны подлинные отношения с Богом.

Слова Иисуса «блажен, кто не соблазнится о Мне!» можно понять по-разному. Самое распространённое, ставшее уже общепринятым их понимание оказывается и самым прямолинейным: Иисуса нужно принимать, как Сына Божия и как Мессию, тем, кто примет Его в этом качестве, будет очень хорошо, они войдут в Царство, и спасение им гарантировано.

Формально такое понимание можно считать абсолютно правильным, но исходит оно из реалий позднейших христианских эпох, эпох, когда каждый (в христианском мире, разумеется) с детства знает все правильные слова, написанные и сказанные об Иисусе теми, кто всё сказанное пережил на собственном опыте. В таком случае «не соблазниться» означает всего лишь сохранить верность общепринятым, с детства известным истинам веры.

Сам же Иисус обращался к аудитории, которой то, что она должна была принять, было совсем не очевидно. Судя по Его словам, в сердцах тех, кто должен был «не соблазниться», должно было быть нечто такое, что позволило бы им узнать Его именно в таком качестве, в каком Он пришёл в мир.

О чём же идёт речь? Если всмотреться в ситуации, описывающие принятие Иисуса теми, кто ищет Его помощи, а с другой стороны, посмотреть на тех, кто Его отвергает, многое прояснится. Не случайно принимают Его чаще всего те, кто оказался в безвыходной ситуации.

Дело тут не в том, что все эти люди были сломлены свалившейся на них бедой, а в том, что критическая ситуация сама по себе легко и быстро смывает с сердца и души человека всё наносное и искусственное, так, что остаётся лишь главное. Следовательно, чтобы «не соблазниться», надо в первую очередь оставить все искусственные интеллектуальные построения, все заранее придуманные концепции, все априорные представления о Мессии и о Царстве, да и о духовной жизни вообще, оставив лишь главное: Тору, заповеди, путь праведности.

Если же посмотреть на тех, кто не принимает Иисуса, станет ясно, что отвергают Его или из всё тех же «идейных» соображений, предпочтя очевидной реальности собственные богословские концепции, в рамках которых «такое невозможно», или из обычного человеческого страха, не столько страха гонений, сколько страха потерять то, что стало привычной и неотъемлемой частью жизни, будь то имущество, социальный статус, просто сложившийся и столь любимый жизненный уклад. Сюда же относится и опасение потерять привычную религиозность: ведь само появление Иисуса таким, каким Он пришёл в мир, многие привычные религиозные представления разрушало.

Стало быть, чтобы «не соблазниться», нужно решительно избавиться от двух вещей: от привычных и полюбившихся мнений и концепций, нередко превращающихся в удобные штампы, и от тех страхов потерять привычные формы жизни, которыми падший человек пронизан с головы до пят. Это нелегко, но наградой будут Царство и спасение.

Сам Иисус даёт чрезвычайно высокую оценку как личности, так и служению Иоанна Крестителя. И вместе с тем даёт понять, что люди, слушавшие Иоанна, до конца никогда его не понимали. Одни считали его Мессией, хотя сам Иоанн говорил о себе вполне однозначно, что он таковым не является.

Другие, можно думать, считали его или пророком, или, возможно, даже лжепророком (это во многом зависело от того, как относились слушающие к призыву Иоанна обратиться и омыться от греха). А сам Иоанн, в своё время узнавший в Иисусе обещанного Богом Мессию, между тем вдруг начал сомневаться в правильности своего выбора.

Как видно, и он тоже был не до конца свободен от тех народных представлений о Мессии, согласно которым Мессия должен был быть великим воином и великим земным царём, которому суждено освободить народ от языческой власти и восстановить независимое еврейское государство, управляемое на основании норм Торы.

Иисус же, как видно, указывает Иоанну на те очевидные проявления Царства, о которых говорили уже древние пророки, начиная с Исайи Иерусалимского. Он как бы говорит Иоанну: разве тебе мало свидетельств Моего мессианства, вполне соответствующих тому, о чём говорили служители Божии? Почему тебя смущает то, на что не стоит обращать внимания? А окружающим Его людям Иисус снова напоминает о том, о чём говорил им Иоанн: о том, что он, Иоанн, лишь предтеча Мессии. Но это «лишь» — тоже много, настолько много, что слушающие Иисуса люди далеко не вмещают того, что услышали от Иоанна, и, по сути, не понимают его.

Ситуация на первый взгляд кажется парадоксальной: никто не видит ни подлинного смысла, ни подлинной глубины служения Иоанна, кроме Того, Чей приход он должен был засвидетельствовать и засвидетельствовал. Одни возвеличивают Иоанна, будучи готовы увидеть в нём даже Мессию, другие уничижают, толком не понимая того, о чём он говорит, и лишь Сам Иисус даёт ему адекватную оценку. Но если вдуматься, ситуация становится понятной: ведь Иоанн как никто другой был близок к Царству. Неудивительно, что и понять его до конца мог лишь Тот, Кто принёс ожидаемое Иоанном Царство в мир.

Иисус настойчиво обращает внимание учеников на суть служения Иоанна, на его призвание — приготовить пути Господу. В чем же смысл этого приготовления — казалось бы, мы никогда не можем быть окончательно готовыми к Его приходу. И в другом месте Христос говорит (Мф 24:36-39) о том, что мы не можем знать дня и часа пришествия Сына Человеческого. Действительно, сколько бы мы ни трудились над собой, наша грешная природа с трудом бывает нами побеждаема. И Христос через Иоанна указывает нам один-единственный способ быть готовыми к встрече с Ним — покаяние, осознание своих грехов. И покаяние — вовсе не значит облечься навсегда в черные одежды и бесконечно плакать о своем недостоинстве. Покаяние — это встреча с реальностью нашего греха, нашей изуродованности (в которой чаще всего повинны мы сами). И осознание этого — начало нашего пути к Богу, «спрямление» этого пути.

Но следующая встреча, которая должна с нами произойти — осознание милости Бога, Его прощения, превосходящего любую глубину нашего падения. В жизни каждого из нас бывают такие ситуации, когда кажется, что мы безнадежно отпали от Бога, когда мы думаем, что наш грех окончательно отделил нас от спасения. Но сколько бы мы ни отворачивались от Бога, сколько бы мы ни грешили — Он ждет нас, нашего покаяния. Потому что «горы сдвинутся и холмы поколеблются,- а милость Моя не отступит от тебя, и завет мира Моего не поколеблется, говорит милующий тебя Господь». И первый шаг навстречу Ему — крещение Иоанна, то есть покаяние.

Сегодняшнее чтение затрагивает очень важную тему, связанную со служением и свидетельством не только Иоанна Крестителя, но и Самого Иисуса. Для Иисуса совершенно несомненно то, чего не увидели многие из приходивших к Иоанну — он был величайшим из всех пророков, когда-либо проповедовавших народу Божию (ст. 28). Между тем, не принимают Иоанна как раз те, кто считал себя мессианским остатком, о котором говорили пророки — фарисеи и учителя Торы («книжники») (ст. 30). И в сегодняшнем отрывке мы видим, как объясняет это неприятие Иисус. Он сравнивает отвергающих Иоанна с детьми, обиженными на своих сверстников, не желающих играть по установленным ими правилам (ст. 32). Потому-то их и не устраивает ни строгий аскетизм Иоанна, ни доступность и открытость Иисуса (ст. 33–34).

Суть проблемы Иисус выражает одной фразой: премудрость оправдана её детьми (ст. 35). Для лучшего понимания этой фразы важно иметь в виду, что понятие мудрости у евреев издавна ассоциировалось не столько с теорией и абстрактным знанием, сколько с практикой. Вначале имелись в виду практические навыки того или иного мастерства, позже — практика межчеловеческих отношений, столь необходимая правителям, судьям и государственным людям, а после Вавилонского плена с мудростью стали связывать и практику следования Торе, также требовавшую определённого навыка, который в известном смысле можно было бы назвать навыком праведной жизни.

Иисус имеет в виду другой навык и другую практику — практику тех богословских диспутов, которые так любили и учёные раввины, и просто образованные верующие. В евангельские времена такого рода диспуты были излюбленным занятием и времяпрепровождением многих жителей Иерусалима. И случилось так, что для многих, как видно, эти диспуты превратились в самоцель. Речь шла уже не о том, как, читая Писание, понять через него волю Божию, а о том, какие еще интерпретации прочитанного можно придумать.

Конечно, сами по себе такие интеллектуальные упражнения достаточно безобидны, а иногда они могут быть даже полезны. Но если ими слишком увлечься, они порой уводят от реальности. Ведь все такие упражнения всегда в известной степени условны. И, если приучить себя видеть мир исключительно через призму богословских концепций, хотя бы и основанных на Писании, очень легко за ними не увидеть Бога и Того, Кого Он посылает в мир. Тем более, что, принимая Христа, от многих концепций придётся отказаться. А хотелось бы, конечно, чтобы реальный Мессия им соответствовал, так, чтобы не надо было ни от чего отказываться. Но соответствия нет, и тогда приходится выбирать. Для кого-то собственная мудрость может оказаться важнее Царства. И тут ничего не поделать даже Богу: такова цена человеческой свободы.

Почему Иоанн, который сам свидетельствовал об Иисусе и видел Духа, сходящего на Него, вдруг посылает учеников к Иисусу с таким вопросом? Может быть, он хочет укрепить веру учеников? А может быть он сам проходил в темнице через последние испытания веры? В любом случае, этот вопрос чрезвычайно важен для нас: «Ты ли Тот, Кто должен прийти?» Ведь мы призваны не просто «верить», а сделать очень решительный шаг — взять крест и последовать за Ним. А для этого нужно быть уверенным, что это — именно Он. Иисус отвечает словами мессианского пророчества — пусть ученики Иоанна судят по самим делам, которые совершает Иисус. Похоже, нам не остается ничего другого: смотреть на то, что Он совершает в нашей жизни и в жизни наших знакомых, и — делать правильные выводы.

В Евангелии от Луки мы еще не раз прочтем о различных чудесах, совершенных Иисусом Христом. Настало время евангелисту объяснить читателю, для чего он приводит в своей книге все эти рассказы. Тайна открывается нам, когда Иисус, в ответ ученикам Крестителя, цитирует пророчества Исайи (35:5-6; 61:1-2), предвозвещавшие День Господень, наступление мессианского Царства Божьего. Слепые и хромые этого Царства — люди, которых исцелил Иисус, но не только они: это и те, кто прозрел сердцем, исцелился духом, увидел свое призвание и цель своей жизни. Ведь не случайно Господь противопоставляет их не захотевшим прозреть и исцелиться фарисеям и законникам, неспособным ответить на Евангелие, понять Весть Крестителя и Иисуса о наступающем Царстве. Стало быть, смысл мессианских чудес распространяется и на жизнь тех, кто не хромал и всю жизнь хорошо видел — на читателей Евангелия, древних и современных.

Многие в народе считают Иисуса только пророком, не понимая, что Он Мессия. Но почему вопрос о том, Кто Он, исходит от Иоанна, признавшего Его во время крещения? Традиционно принято считать, что Иоанн посылал учеников, чтобы их сомнения рассеялись от ответа Самого Иисуса, а Иоанн, будучи пророком, и так прозревал верный ответ. Но мы знаем, что и пророкам не всё время была открыта истина, и им доводилось терзаться сомнениями, поэтому даже такой человек, как Иоанн, мог заново задуматься о том, что недавно казалось само собой разумеющимся, тем более находясь в темнице, будучи ограниченным в получении достоверных сведений с воли. Впрочем, можно также предположить, что даже духовно прозревая истину, Иоанн хотел получить у Христа прямое подтверждение того, в чём не сомневался. Если так, то здесь можно вспомнить и «неверие» Фомы, желавшего лично удостовериться в Воскресении.

Некоторые из читателей Евангелия высказывали недоумение: где же подтверждающий ответ? Иисус многое просил учеников Иоанна передать своему учителю, но прямо не сказал, что Он и есть Мессия. А между тем всё, что Христос просил пересказать Иоанну — это и есть указанные ветхозаветными пророками признаки наступления мессианского времени. Для знакомых с образами пророческих речей всё это и было прямым подтверждением.

А далее Иисус называет Иоанна не просто пророком, но и тем, кто больше пророка. Величие и духовная глубина Иоанна будут превзойдены любым, удостоенным войти в Царство Божие, но для того, чтобы оно наступило, была необходима жертвенная проповедь Иоанна — один из признаков прихода Мессии.

Вопрос Иоанна Крестителя может показаться странным: он ведь первым узнал в Иисусе Мессию, а теперь, кажется, засомневался в полученном откровении. Почему же? Вероятно, по той же самой причине, по которой в Нём не увидели Мессию и многие современники Иоанна. В самом деле: от Мессии ждали неких вполне определённых действий, а Иисус всё никак этих действий не совершал. Он как бы постоянно намекает на Своё мессианство, но никак не делает того, чего все в те времена ждали от Мессии. По крайней мере, не делает всего ожидаемого.

Он не начинает мессианского восстания, не пытается строить земное царство. Наверное, Иоанн тоже ждал от Мессии чего-то подобного: он ведь разделял представления о Мессии своих современников. Конечно, в тех ессейских кругах, где скорее всего прошла юность Иоанна, на Мессию смотрели несколько иначе, но ессейским мессианским представлениям поведение Иисуса тоже не отвечало, да и неизвестно, разделял ли их Иоанн в зрелом возрасте. Как бы то ни было, вопрос Иоанна скорее всего был связан с несбывшимися мессианскими ожиданиями.

Он мог подумать, что Иисус всё же ещё не Сам Мессия, а кто-то из великих пророков, кому Бог поручил подготовить приход Мессии, как и ему самому. Иисус же в ответ указывает Иоанну на те явные признаки близости Царства, которые были очевидны: чудеса, исцеления, воскрешения. Это и было то самое Царство, которое Он принёс в мир, и Иисус хотел, очевидно, дать понять Иоанну, что другого Царства нет. А вместе с тем Он указывает и на то, что мешает окружающим Его людям это Царство увидеть. И определяет проблему одной фразой: оправдана мудрость её детьми, имея в виду тех, кто эту самую мудрость разделяет и её придерживается.

Здесь-то и коренится проблема: каждый из нас, людей падшего мира, привык видеть реальность не такой, какая она есть, а такой, какой мы себе её представляем. Человеческая премудрость может быть сложной мировоззренческой концепцией, а может быть набором простейших положений, не всегда даже осмысливаемых до конца теми, кто их придерживается. Но во всяком случае человек оказывается именно чадом собственной премудрости, а то и её рабом.

Именно она формирует мировоззрение и мироощущение человека. И преломляет в себе как в призме ту реальность, которая окружает человека, чтобы она соответствовала «премудрости». А то, что не вмещается в её границы, отсекает. И даже Иоанн оказался от этого не свободен до конца, хотя, по свидетельству Спасителя, он был «больше, чем пророк». А Царство между тем не вмещается ни в какие границы никаких концепций. И войти туда можно, лишь отказавшись от человеческой мудрости — той, которая позволяет человеку быть жителем мира сего, но которая не даст ему стать жителем Царства.

Для иудеев смерть и все, что с ней связано, считалось нечистым: покойников хоронили до заката солнца, кладбища находились вне города, правоверный иудей не должен был дотрагиваться до мертвого тела. Но, встретив погребальную процессию у городских ворот Наина, Иисус неожиданно для окружающих нарушает традиционные запреты. Он обращается к незнакомой женщине со словами утешения и касается покойного мальчика. Само по себе это должно было вызвать у окружающих удивление. Но для Господа нет никаких запретов, когда речь идет о самых бедных и обездоленных, к разряду которых относится потерявшая единственного кормильца вдова. Он не ждет, что женщина сама обратится к Нему, но Сам идет к ней навстречу, не только утешает ее, но и творит настоящее чудо – возвращает ей сына, которого она оплакивает. Иногда мы так глубоко погружены в свое горе, что не можем разглядеть Иисуса, Который идет рядом. И замечаем Его лишь тогда, когда Он уже сотворил с нами чудо Своего Воскресения, когда в месте скорби и боли неожиданно прорастает радость Его присутствия.

В воскрешении сына наинской вдовы можно видеть мессианское знамение, данное народу, а можно увидеть зримое пророческое действие, грядущее воскресение. Такие толкования вряд ли будут неверными, но всё-таки стоит обратить внимание на то, что воскрешённый был единственным сыном вдовы, не имевшей другого помощника в старости. Ещё не настал час всеобщего воскрешения и победы над смертью, единичные воскрешаемые возвращаются к временной жизни, и кому-то на этом основании их воскрешение может показаться бессмысленным. Но не бессмысленна Его милость и подлинная любовь к людям, уже в земной жизни показывающие, что у жизни и милосердия один Податель.

Слава Иисуса растёт. Но люди всё ещё считают Его пророком и не видят, что Он больше, чем пророк. От Него ещё долго будут требовать практических чудес, не желая понимать, что то, что Он принёс в мир, больше чего бы то ни было, что доступно человеческому воображению. Но можем ли мы утверждать, что и сегодня понимаем это во всей подлинности?..

Евангелист Лука придает особенное значение исцелениям, которые совершил Господь Иисус. Для него, как для врача, быть может, лучше, чем для других людей, заметен и важен чудесный характер этих исцелений. Тем более, воскрешение сына Наинской вдовы, не могло не привлечь его внимания, и он, единственный среди евангелистов, сообщает о нем. Очень важно поэтому вчитаться в его рассказ, чтобы понять, что главное для самого евангелиста. Лука говорит о власти Господа Иисуса Христа над смертью, и мы ясно видим божественный характер этой власти. Слова Христа звучат как повеление: «Юноша, тебе говорю, восстань» (славянское «востани» гораздо точнее передает здесь смысл греческого egertheti, которое является повелительным наклонением от «воскресать»). Здесь нет ничего общего с тем, что раньше называли «гальванизацией трупа», не встать повелевает Господь, но вернуться к жизни из-за порога смерти. Представив себя в окружавшей похороны толпе, мы легко поймем, почему евангелист подчеркивает страх, который объял всех. В этом воскрешении Сам Бог входит в нашу жизнь, и евангелист специально обращает на это наше внимание.

Читая его рассказ, важно присмотреться к отдельным деталям. Евангелист говорит, что этот юноша был единственным сыном у матери, которая была вдовой. Следовательно, с его смертью эта женщина теряла все. Мало того, что сын ее умер, и это само по себе — невыразимая трагедия для матери, но с его смертью она лишается всех прав состояния. Женщина в то время не была самостоятельным членом общества, как это имеет место и теперь в некоторых исламских странах. Не будучи под покровительством отца, мужа, брата или сына, она вообще не считалась за человека. Именно поэтому, в частности, Господь с Креста поручает Свою Мать любимому ученику. И здесь евангелист Лука говорит, что Господь сжалился над осиротевшей женщиной. Три ключевые момента предлагает нам евангелист: «ужасная трагедия — Иисус сжалился — воскресни!». Так одновременно с Его Божеством и нераздельно от него мы видим в Господе то, что знакомо нам и что мы поэтому называем человеческим. Старые богословы времен христологических споров любили разделять в действиях Христа божественное и человеческое. Здесь мы видим, насколько на самом деле одно неотделимо от другого.

И, конечно, в нашей практической жизни для нас огромное значение имеет то, как поступает Христос. Господь не пускается в объяснения, Он не говорит об очистительном смысле страдания или неизбежности смерти, ничего, подобного нашему «Бог дал — Бог и взял» не исходит из уст Его. Ведь все это — слова, которые не могут утешить рыдающую женщину. Что ей до этих богословских глубин... Иисус жалеет ее и ее сына, и Его сострадание переворачивают все законы этого мира. Ведь юноша, наверное, чем-то болел, или была еще какая-то «естественная» причина этой смерти. Но все это оказывается несущественным, потому что Сын Божий жалеет этих людей и дарует им жизнь. Собственно, это и есть главное в Евангелии, Благая Весть о милости Творца.

Евангелия полны описаний чудесных исцелений и даже воскрешений. Но описание исцеления слуги римского центуриона (сотника) у Луки явно занимает особое место, ему уделено даже больше внимания, чем воскрешению Спасителем сына вдовы из Наина. Не потому ли, что речь идёт о язычнике, римлянине, о котором тем не менее Сам Иисус сказал, что такой веры, как у него, Он не видел даже в еврейском народе? Может быть: Лука — евангелист, своё евангелие писавший для язычников. Но вряд ли дело только в этом. Дело ещё и в несколько необычном, так сказать, дистанционном исцелении.

На первый взгляд это может показаться странным: ведь для исцеления важно приобщение человека к тому Царству, которое принёс в мир Спаситель. А тут больной даже не видит Иисуса, быть может, вовсе и не знает о Нём. О каком же приобщении может в таком случае идти речь? Между тем, дело, видимо, обстоит не так просто. В самом деле: что такое, в сущности, христианство? Жизнь со Христом в том Царстве, которое Он принёс в мир. А что такое христианское свидетельство? Это Царство, которое каждый из нас, христиан, берёт с собой, когда идёт в мир.

Такое, конечно, возможно, если мы в Царстве, а оно в нас. Если его дыхание пребывает в нашем сердце. А этого, в свою очередь, не будет без полного и абсолютного доверия к Иисусу. Того самого личного доверия, без которого не бывает любви и близкой дружбы. Если же доверие есть, то есть и Царство. Его сила и его дыхание. Тогда эта сила и это дыхание может действовать даже на расстоянии: ведь для Царства расстояний, подобных тем, которые во многом определяют жизнь нашего мира, не существует.

И доверившийся Иисусу язычник, римский центурион, стал частью Царства и понёс его с собой. В своём сердце. А в сердце его был не только Иисус, но и его больной слуга. И этот слуга оказался в Царстве, быть может, совершенно для себя неожиданно, но совершенно реально. А в Царстве больных нет, там все здоровы. Так и происходит исцеление. Но не только исцеление: так в мир входит Царство. Тихо и внешне незаметно, но абсолютно реально. Не опираясь ни на какую религию и ни на какую традицию, а только на сердце, обращённое ко Христу.

Сегодня мы вновь обращаемся к такому фундаментальному понятию, как вера. Это слово чаще всего означает в Библии не просто доверие какой-либо информации, а способность в критическую минуту «схватиться» за Бога, опереться на Него, как на твердую колонну или скалу. Сегодняшний рассказ о римском офицере, просившем Иисуса исцелить своего слугу и которого Христос ставит в пример Своим ученикам, хорошо это иллюстрирует. Он, военный человек, воспитанный на армейской дисциплине, абсолютно уверен, что его приказ будет исполнен, так же, как готов исполнить приказ своего командира. В его отношениях с Богом такая уверенность основывается не на дисциплине и воинском порядке, где за непослушание солдат карается смертью, а на чем-то не менее сильном — а именно, на вере. Собственно говоря, когда Писание говорит о вере, то речь идет о вере, которая даже сильнее смерти — так, что больные исцеляются и мертвые воскресают.

Все мы верим, что Господь, сотворивший этот мир, имеет полную власть над природой. Это ведь так же просто, как представить офицера, командующего солдатами на плацу: захотел — все пошли направо, захотел — налево! А верим ли мы, что Господь может на наших глазах исцелить больного человека — вот прямо так просто — сказал и выздоровел? «Ну, — скажем мы, — теоретически тоже верим...» Видим ли мы эту громадную разницу между теоретической верой во всемогущество Божье и верой в чудо, которое касается непосредственно нас самих? В военном сознании римского центуриона этого зазора не оказалось — его вера была не теоретической, а живой — и произошло чудо. Пожалуй, Господь не нашел бы такой веры не только в Израиле...