Мысли вслух на Дан 9:1-19

Историки, социологи, психологи, экономисты во все времена пытались понять, что же движет историей, что и как направляет исторический процесс. Библия говорит о Боге и о Божьем промысле как главной действующей силе истории. А что же человек? Может ли он участвовать в истории и как именно? Казалось бы, великие люди дают ответ на этот вопрос: ведь именно о них обычно и говорят, что они «делают историю».

Хотя, наверное, вернее было бы сказать, что это история делает их: ведь, в сущности, все великие люди становились великими не потому, что отличались выдающимися качествами — такие качества могли стать им помощниками в том, чтобы стать великими, а могли и не стать — а скорее, на обычный человеческий взгляд, случайно. Мало обладать свойствами и задатками великого человека, мало даже самой воли к победе и целеустремлённости — надо ещё оказаться в нужном месте в нужное время и вдобавок остаться в живых, чтобы стать великим человеком в обычном человеческом понимании этого слова.

История несёт своих великих людей, проявляя через них мощь и масштабность исторических процессов. Но проявлять и выявлять ещё не значит направлять. Чтобы делать историю, надо стать частью Божьего промысла. Казалось бы, от человека тут зависит не слишком много: в конце концов, Бог ведь Сам выбирает тех, кто Ему нужен для решения Его задач. Но есть одно непременное условие, без которого никакое участие в Божьем деле невозможно в принципе: покаяние.

Такое, какое есть у главного героя Книги Даниила. Покаяние не такое, о котором мы нередко говорим сегодня — как келейное или публичное самобичевание, индивидуальное или даже коллективное, в котором обычно нет ничего, кроме скоропреходящих эмоций, — а настоящее, предполагающее прежде всего осмысление и осознание того, что было сделано, и, будучи сделано, разделило нас с Богом. В самом деле: действовать вместе с Богом означает действовать осознанно, не предполагая, а точно зная, чего Бог хочет от нас здесь и теперь, в той конкретной ситуации, в которой мы оказались.

Грех мешает такой ясности, и покаяние предполагает, что мы разберёмся в том, что нам мешает и откуда оно взялось. И только после этого можно говорить о какой-то возможности осознанного участия в истории. Конечно, масштаб участия бывает разный, но ведь всякий, осознанно действующий вместе с Богом по Его плану, в истории участвует. Какую роль сыграла в освобождении народа из плена молитва Даниила, ведомо одному Богу. Ясно одно: он был не игрушкой истории, а человеком Божьим. И потому — делал историю.

У каждого человека бывают моменты, когда он сознает, что грешен. Даниил говорит об общей вине (Дан 9:5), не отнекиваясь и не оправдываясь тем, что он не один согрешил. И противопоставляет эти грехи не «чужому дяде», а святости, красоте Самого Бога. Даниил смотрит на Господа, очищаясь под Его милосердным взглядом. Который будет явлен миру в Иисусе.

Иисус тоже говорит о милосердии Бога, напоминая иудеям о ветхозаветных истинах. Но Он идет дальше: «Будьте милосерды, как и Отец ваш милосерд», - призывая к действию и подражанию. Стих 38 кажется противоречивым, но так и выглядит милосердие Божие, Его закон. Во второй части стиха мы читаем о вечном неравенстве наших отношений с Богом, Он просто не может дать меньше – меньше, чем Его Воплощение, Любовь и Крест. Именно этими Его дарами мы и поверяем все, что делаем в мире.

Приведённая в книге молитва Даниила — типичный пример покаянной молитвы. Прежде всего в ней звучит то главное, без чего не бывает покаяния: страх Божий. Не страх наказания, которое можно получить от Бога за нарушение данных Им заповедей, а осознание того, что сделано нечто могущее разрушить отношения с Ним, разрушить раз и навсегда. С этого, собственно, и начинается всякое покаяние.

До тех пор, пока человек уверен, что ничего катастрофического не произошло, что налицо лишь небольшое недоразумение, которое легко и просто исправить своими силами, настоящего покаяния ещё нет. Есть лишь осознание некоторых сделанных ошибок, которые, однако, человек легко может исправить, не обращаясь к Богу. Между тем, без обращения к Богу исправить в духовной жизни нельзя ничего. И не потому, что человек после падения стал совсем уж бессильным.

Конечно, после падения человек уже не тот, что раньше, но кое-что он всё-таки может. Дело в другом: в отношениях с Богом. Грех ведь не тем страшен, что он аморален и не нравится Богу. Ему многое в нас не нравится, но Он не бросает нас из-за этого. Грех страшен тем, что он ставит стену между человеком и Богом, отделяя нас от Него.

А сломать эту стену может лишь совместное встречное движение-усилие Бога и человека. Именно совместное — иначе ничего не получится. Ведь человек свободен, и отсутствие усилия с его стороны может означать лишь одно: человеку Бог безразличен, его вполне устраивает существующее положение вещей, он не собирается разрушать отделяющую его от Бога стену. В таком случае и Бог не будет её разрушать. Он не станет навязывать человеку ни Своего присутствия, ни Своего общения.

И второй очень важный момент: надежда на милосердие Божье. На то милосердие, которое неотделимо от любви и которое проявляется в готовности Бога сделать гораздо больше того, что грешник заслужил и на что он имеет право. Только при таком условии человек может на что-то рассчитывать. Надеяться на свои заслуги и качать права перед Богом — духовный тупик. И даже не потому, что у Бога заслуг в любом случае больше, а потому, что такая позиция ограничивает Его возможности.

Человек свободен, и если он согласен получить от Бога лишь заслуженное им или то, на что имеет право, он и получит ровно столько, сколько просит. И тогда уже пенять будет не на что — разве что на свою самонадеянность. Поэтому покаяние — это ещё и полнота доверия к Богу. Вопреки собственной греховности. И готовность получить от Него ничем не заслуженный подарок — освобождение от власти греха, которой подпал по собственной глупости и легкомыслию, а то и вполне сознательно. И не только этот подарок, но и ещё больший — полноту жизни Царства, без которой спасения нет.

Говоря о покаянии, мы порой подразумеваем под ним то, что с библейской точки зрения покаянием не является. Само слово «покаяние» мы понимаем чаще всего, как признание своей греховности и своего ничтожества с последующим непременным самобичеванием и робкими обещаниями впредь (если получится) исправиться и начать (если удастся) новую жизнь.

Между тем, и еврейское, и соответствующее ему греческое слово, переводимое на русский язык как «покаяние», означает «обращение». Стало быть, в покаянии главное не самобичевание и не обещания, и даже не осознание своего греха (которое, конечно, тоже необходимо), а решимость обратиться к Богу. Обратиться таким, какой есть, без желания как-то приукрасить ситуацию или «стать лучше» своими силами.

Конечно, желание выглядеть попрезентабельнее в глазах Божьих очень понятно, тут вовсе не обязательно речь должна идти о страхе наказания: в конце концов, в глазах того, кого любишь, всегда хочется выглядеть наилучшим образом, иногда даже лучшим, чем на самом деле. Только вот попытки эти бесполезны: Бог всё равно знает каждого из нас, как облупленного, Он видит нас насквозь, и скрыть от Него всё равно не удастся ничего.

Даниил и не пытается ничего от Него скрыть и как-то приукрасить ситуацию; обращаясь к Богу, он прямо говорит Ему: вся правда и вся праведность у Тебя, а у нас ничего, кроме наших грехов. Тут не самоуничижение, а простой, трезвый взгляд на себя, на свой народ и на свою историю. И — в то же время — надежда на то, что новая жизнь всё-таки возможна, возможна потому, что желание этой новой жизни есть не только лично у Даниила, но и у всего народа.

Так что же: одного желания новой жизни достаточно? Обо всех грехах прошлого можно забыть и не вспоминать о них? И да, и нет. Свои грехи и ошибки осознавать совершенно необходимо, прежде всего, для того, чтобы их не повторять. Но какой смысл казнить себя за них?

Богу не нужно наше самобичевание ни в каком виде и ни в какой форме, Он не садист, желающий как можно строже наказать грешника. Нам самим оно тоже не поможет: чтобы уйти от греха, нужно лишь понимание того, что произошло, и решимость больше так не поступать, — а остальное дело Божие, Он знает, как поддержать нашу готовность противостоять своим грехам. Главное — чтобы готовность эта была. Даниил понимает, что она есть. И обращается к Богу с просьбой о поддержке тех, кто готов отказаться от греховной жизни и следовать за Ним, избрав Его путь, путь, ведущий в жизнь.

Покаяние — это начало исцеления, это обращение к Богу за прощением и спасением. Поэтому, если нас волнует участь нашего народа, то нам следует проверять себя именно по этому стиху. Есть ли стыд на наших лицах, не разучились ли мы испытывать стыд? А цари наши, а князи, а отцы наши? Не кажется ли вам, что в нашей стране многие проблемы связаны именно с этим?

Мы умеем даже свое бедственное положение сделать предметом гордыни. Россия находится на втором месте в мире по количеству убийств после ЮАР. Наша реакция? Как, разве не на первом?! Где же стыд на лицах наших, где наш вопль: «Согрешили мы пред Тобою»? Господь сказал: «Не хочу смерти грешника, но чтобы грешник обратился от пути своего и жив был» (Иез. 33:11). А мы не только не обращаемся, но, кажется, уже забыли, что мы — грешники.

Сейчас уже невозможно узнать, откуда взял автор Книги Даниила ту молитву об избавлении, которую он вложил в уста своего героя. Вероятнее всего, она действительно восходит к концу пленной эпохи, ко времени проповеди Исайи Вавилонского, которая началась с провозвестия скорого крушения Вавилонской империи и освобождения народа Божия. Настрой молитвы очевидно покаянный: здесь звучит трезвая и самокритичная духовная оценка всей допленной эпохи, как эпохи всеобщего отступничества и нарушения данных Богом заповедей. Но есть и надежда на прощение, надежда, порождённая словами допленных пророков, обещавших, что плен — не навсегда, что настанет время, когда народ Божий раскается в своих грехах и обратится к Богу, став народом Божиим не только по названию, но и по сути, превратившись в общину верных, которой уже не страшно будет доверить землю, обещанную Богом ещё Аврааму.

Однако надежда эта связывается уже не с какими-то особыми правами или заслугами перед Богом, как бывало нередко в допленные времена, и даже не с тем, что Бога удастся как-то уговорить закрыть глаза на совершённые народом грехи. Речь идёт лишь о планах Божиих, о свидетельстве и антисвидетельстве, о том, что дом Божий, лежащий в руинах, заставляет окружающие народы думать, будто план Божий провалился, а история Его народа окончилась навсегда. На праведность больше рассчитывать не приходилось, оставалось надеяться лишь на снисхождение («милосердие») Божие, на то, что Бог, исполняя Свой замысел о мире, о Своём народе и о спасении, всё же не пренебрежёт теми, с кем возился столько времени, пытаясь сделать из них совершенный инструмент для реализации Своих планов.

Теперь народу оставался только один путь, путь полного предания себя в волю Божию, путь общины верных, для которой любая попытка свернуть с пути равнозначна исторической гибели, исчезновению, ассимиляции: ведь для исторических экспериментов, подобных тем, которые делались в допленную эпоху, попыткам устроить свою историческую судьбу без Бога, жить как все, уже не было ни душевных и физических сил, ни исторического времени. История уже выходила на финишную прямую: следующим великим событием в истории народа, по свидетельству пророков, должен был стать приход Мессии и наступление мессианского Царства.