Мысли вслух на Дан 9:20-27

К молитве конца пленной эпохи автор Книги Даниила прибавляет современное ему пророчество, которое он, как и молитву, влагает в уста своего героя. Пророчество это, как видно, принадлежит неизвестному нам сегодня по имени человеку, получившему от Бога откровение о конце времён и о приходе Мессии. Несложный подсчёт показывает, что появления Мессии неназванный по имени пророк ожидает спустя 490 лет («семьдесят седьмин») после указа Кира Великого о возвращении евреев на землю отцов, последовавшего в 538 г., т.е. в 48 г. до н.э (ст. 24 – 25). Конечно, говорить о точной датировке в данном случае не приходится, но по историческим меркам срок указан достаточно точно (требовать от пророка абсолютной, до года хронологической точности, разумеется, невозможно). Упоминание об Иерусалиме, который будет восстановлен, но «в трудные времена» (ст. 25), вполне соответствует тем историческим реалиям, которые известны нам сегодня: Храм был восстановлен в 515 г., что же касается городских стен, то их удалось отстроить заново лишь к 443 г.

Но для эпохи, в которую жил автор Книги Даниила и неизвестный нам по имени пророк, чьё пророчество он включил в свою книгу, всё это было уже делом давно минувших дней. Гораздо актуальнее как для них, так и для их современников звучали слова о грядущем Мессии. Особое впечатление на слушателей и читателей, несомненно, должно было произвести упоминание о смерти Мессии и о последующем новом разрушении города и Храма (ст. 26). Прежде о страданиях и смерти Мессии говорил лишь Исайя Вавилонский (Ис. гл. 53), и вот теперь некий безымянный пророк не только подтверждает его свидетельство, но идёт ещё дальше, как бы предваряя пророчество Самого Спасителя о конце Иерусалима (Мф. 24 : 15 – 21). «Народ вождя, который придёт» — это, очевидно, римляне, которые в 63 г. до н.э. под командованием Помпея захватят Иудею и всю Палестину, а в 70 г. н.э., при императоре Веспасиане, после антиримского восстания сравняют с землёй город и Храм.

Но приходу Мессии, как видно, будет предшествовать осквернение Храма неким правителем, который назван «опустошителем» и о котором сказано, что его постигнет заслуженная кара (ст. 27). Под «опустошителем», оскверняющим Храм, несомненно, имеется в виду Антиох Эпифан, который был таковым в глазах всех верующих евреев. Под «седьминой, утверждающей завет», по-видимому, имеются в виду годы, отделяющие пророчество от очищения Храма после изгнания Маккавеями сирийцев из Иерусалима в 166 г. Возможно, оно прозвучало в 171 г., после убийства по приказу Антиоха первосвященника Онии III, активно противодействовавшего проводимой сирийскими властями религиозной политике. И тогда пророку было открыто, что гонения усилятся, что «в половине седьмины» Храм будет осквернён (что и произошло в 168 г.), но к концу «седьмины» завет укрепится. Так и случилось: после победы восставших под предводительством Маккавеев сирийцы были в 166 г. изгнаны из Иерусалима, а Храм очищен. Но это были события довольно близкого будущего. А в более отдалённой перспективе неизвестному нам по имени пророку приоткрылся образ не только страдающего Мессии, но и той катастрофы, которая обрушится на народ вскоре после крестной смерти и воскресения Спасителя.

Так называемое «пророчество седмиц» достаточно чётко определяет хронологические рамки и Вавилонского плена, и послепленной эпохи, и тех событий, которые происходили при Антиохе Эпифане, во время написания книги. Тут и окончание плена, и восстановление Иерусалима, и гонения времён Антиоха Эпифана, когда, собственно, и была написана Книга Даниила.

И, конечно, приход Мессии — пророчество о скором Его появлении в апокалиптической картине, нарисованной автором книги, оказывается главным элементом, своего рода композиционным центром, вокруг которого эта картина и выстроена. Такое её строение, разумеется, не случайно: ведь и вся история для апокалиптика (по крайней мере, для апокалиптика-яхвиста) существует вокруг Мессии и мессианского Царства, стремясь к нему как к своему духовному и экзистенциальному центру. И автор Книги Даниила в этом не сомневается.

Конечно, отнесение собственных апокалиптических видений к эпохе плена и приписывание их эпическому герою, в известном смысле, приём традиционный. По крайней мере, его можно считать традиционным для жанра апокалиптической литературы. Но есть тут и нечто большее, связанное с осмыслением и осознанием автором книги тех исторических и духовных процессов, завершение которых ему пришлось увидеть.

Как видно, он понимал: то, что происходит у него на глазах, те гонения, свидетелем которых он стал, и та религиозная война под мессианскими лозунгами, в которой, вполне вероятно, ему пришлось прямо или косвенно участвовать, в духовном смысле непосредственно связаны с завершением эпохи плена, с возвращением народа на землю отцов, с восстановлением Иерусалима и Храма, осквернённого теперь по указу правителя-самодура. Ему было ясно, что мессианская эпоха начинается не с гонений Антиоха, а с возвращения народа на землю отцов.

И в самом деле: ведь первые репатрианты, возвращавшиеся в Иудею после указа Кира Великого, правителя Персидской империи, позволившего евреям вернуться и восстановить город и Храм, были мессианистами и ехали в Иудею, чтобы подготовиться к встрече с Мессией, приготовить Ему место, куда бы Он смог прийти. И вот теперь место уже вроде бы было готово, но Бог позволил язычникам его осквернить. История повторялась. Но теперь всё произойдёт быстрее: Храм, согласно пророчеству, будет очищен очень скоро, ещё при жизни тех, кто был свидетелем его осквернения. И тогда Мессия точно придёт — ведь всё, что могло и должно было произойти перед Его приходом, уже произошло.