Мысли вслух на Ин 15:18-21

И вот опять слова утешения… Впрочем, не только утешения, но той Господней милости и любви, в которых так нуждается каждый человек. Иисус уже страдает, принимая отчуждение и неприятие со стороны находящихся вокруг людей. А чего же ждать тем, кто Ему последует? Да, умножения Церкви, радости язычников и прочей благодати (см., напр., Деян. 4:33, 6:7, 13:48), но и непринятия. Это сказано не для того, чтобы мы зацикливались на борьбе, но для того, чтобы у дев было масло в светильниках (см. Мф. 25:1-13). И Господь в сегодняшнем отрывке говорит, что ситуация, когда христиане гонимы — нормальна, потому что Сам Он гоним. Мир остается миром и всегда в нем есть люди, которые противятся Его Слову. В этих же строках мы видим удивительную поддержку и ободрение. Ведь если тебя не принимают, то ты разделяешь с Ним Его участь, ты — Его.

Иисус говорит: раб не больше господина своего. Совершенно очевидно, что из этого следует: если гнали Иисуса – то с какой стати не будут гнать Его учеников? Не очевидно другое. Он говорит, что раб не больше господина – и продолжает: «Если Моё слово соблюдали, будут соблюдать и ваше». Получается, что по милости господина раб получает и Его привилегию: говорить со властью. В какой же ситуации слово учеников может быть «со властью», как слово Учителя? Ответ прост: если это – то же самое слово, а точнее, То же Слово, Которое стало плотью и обитало с нами. Если через них говорит и действует Он Сам.

Говоря о неизбежности ожидающих христиан гонений, Иисус вместе с тем чётко определяет их причину. Из Его слов становится понятно, что религиозными эти гонения назвать нельзя, так же, как и христианство нельзя назвать религией. Иисус ведь ничего не говорит ни о какой новой религии. Он говорит о новой жизни. О жизни того Царства, которое принёс в мир. И о том, что эта новая жизнь несовместима с жизнью мира в его наличном состоянии. Если бы речь шла о религии, противостояния, возможно, и удалось бы избежать.

Любая религия обладает обычно некой мерой адаптивности. Все религии так или иначе в известной степени приспосабливались и приспосабливаются к требованиям мира сего, и религии, выросшие на христианской почве, не исключение. Но вот приспособить жизнь Царства к жизни мира сего ещё никому никогда не удавалось. Ни в какой его, этого мира, форме: ни в светской, ни в религиозной. Не случайно ведь и иудаизм, ставший религиозной средой, а в известной степени и религиозной формой существования первохристианской Церкви, христианства не принял.

То, что в иудаизме выходило за рамки собственно религиозные — традиция живого Откровения, учение о внутренней Торе и о живой Торе — христианством было принято и усвоено (хотя кое-что было впоследствии потеряно). Но вот иудаизм как религия так и не стал органической частью христианской жизни. И дело тут не в новообращённых язычниках, а в том, что христианство как новая жизнь не вмещалось ни в какие религиозные рамки. Даже в те, которые были частью почвы, его взрастившей. Но и та религиозность, что выросла на почве исторического христианства, для христианской жизни оказалась тесной.

Не случайно столь частыми были в христианской истории случаи, когда христианские праведники (или, как их называют в некоторых церквях, святые), искавшие полноты жизни Царства и её находившие, оказывались гонимы именно религиозными людьми и религиозными властями, теперь уже христианскими. Религия — часть мира сего, и при встрече с Царством и его жизнью эта её особенность непременно проявится. Потому-то и говорит Иисус о неизбежности гонений. До конца времён. До полного торжества Царства. И до полного преображения самой природы этого мира.

Христос не обещает идущим за Ним удобств в земной жизни и благополучия. Мы ясно предупреждены: если кому-то хотелось бы видеть в христианстве способ решения накопившихся проблем и средство достижения комфорта, тот ошибся дверью. Причём Господь вовсе не отказывает нам в помощи, когда решение этих проблем необходимо, Он готов откликаться на наши прошения и даёт нам право и возможность пожинать и земные плоды. Но ставя в центр внимания не Бога, а Его дары, мы от Него отворачиваемся. Может быть, невольно, не задумываясь о том, но дела это не меняет.

Если же мы выбираем Христа, то необходимо быть готовым сталкиваться с противодействием. Призыв нести свой крест, обращённый к каждому из учеников, вытекает из ясного видения реальности зла, господствующего в мире. Уклониться от призыва при желании можно, однако тогда мы будем побеждены злом. Зло нередко выглядит привлекательным и соблазнительным, но его тяжесть, в отличие от тяжести креста, и раздавит, и вдавит в грязь.

Предупреждены мы и о том, что многие из гонителей будут уверены, что служат Богу, но о таких Христос ясно сказал, что они не познали ни Отца, ни Сына. Сами гонители не согласятся с таким упрёком и в ответ будут приводить собственные богословские познания. Но знание представлений о Боге — ещё не знание Бога, и здесь предупреждение относится ко всем нам. Не только гонители рискуют совершить такую подмену. Да и гонимые при перемене обстоятельств не раз становились гонителями...

В Страстную пятницу, в Страстную пятницу, которая не далека от нас, а близка как никогда, пусть нас и не было тогда на свете, владыка Антоний митрополит Сурожский говорил с амвона такие слова. «<...> Мать стояла у Креста; Ее Сын, преданный, поруганный, изверженный, избитый, истерзанный, измученный, умирал на Кресте. И Она с Ним со-умирала... Многие, верно, глядели на Христа, многие, верно, постыдились и испугались и не посмотрели в лицо Матери. И вот к Ней мы обращаемся, говоря: Мать, я повинен – пусть среди других – в смерти Твоего Сына; я повинен – Ты заступись. Ты спаси Твоей молитвой, Твоей защитой, потому что если Ты простишь – никто нас не осудит и не погубит... Но если Ты не простишь, то Твое слово будет сильнее всякого слова в нашу защиту... <...>Вот, встанем перед судом нашей совести, пробужденной Ее горем, и принесем покаянное, сокрушенное сердце, принесем Христу молитву о том, чтобы Он дал нам силу очнуться, опомниться, ожить, стать людьми, сделать нашу жизнь глубокой, широкой, способной вместить любовь и присутствие Господне. И с этой любовью выйдем в жизнь, чтобы творить жизнь, творить и создавать мир, глубокий и просторный, который был бы, как одежда на присутствии Господнем, который сиял бы всем светом, всей радостью рая. Это наше призвание, это мы должны осуществить, преломив себя, отдав себя, умерев, если нужно – и нужно! – потому что любить – это значит умереть себе, это значит уже не ценить себя, а ценить другого, будь то Бога, будь то человека, жить для другого, отложив заботу о себе. Умрем, сколько можем, станем умирать изо всех сил для того, чтобы жить любовью и жить для Бога и для других.» Так близка нам эта пятница, когда владыка говорил эти слова, как все Страстные пятницы, что были и будут. «Я повинен». Меня тогда не было на свете, но я повинен. Нельзя воспринимать сегодняшний день как символическое воспоминание о когда-то бывших событиях. Нет. Ибо Тело и Кровь, которых мы причащаемся не символ, а Само Тело и Сама Кровь. Вот я, и я виноват здесь и сейчас. Пугает, когда люди заранее начинают поздравлять друг друга с Пасхой (это действительно бывает и бывает часто!). Сегодня я ничего не знаю о Пасхе, я знаю только одно – я виновата или я виноват, ибо Он умер, а я ничего не сделал, чтобы это предотвратить.

Отрывок из Последней беседы Христа с учениками, который мы читаем сегодня, открывает нам, как Сам Господь смотрит на учеников. Дело в том, что Он фактически уподобляет их Себе. Мир возненавидел сначала Христа, а потом и Его учеников. Они не принадлежат миру. Слово Христа соблюдали, будут соблюдать и слово учеников. Наконец, свидетельствовать об Иисусе будут Дух истины, Который от Отца исходит, и ученики.

И все это Господь говорит, разъясняя заповедь: «Любите друг друга». Значит, богоподобие и усыновление (а речь ведь идет именно об этом), проистекают не от особых сверхчеловеческих достоинств этих галилейских рыбаков, а от того, что они исполнят эту заповедь. Следовательно, слова Христа относятся и ко всем, кто следует за учениками Христа в Церкви, Которую Он Сам основал именно через этих учеников.

Иисус строит Свой разговор с учениками на контрасте: Я даю вам заповедь любить друг друга, потому что мир вас ненавидит. В мире — ненависть, между вами — любовь. Здесь сразу возникает два вопроса. Во-первых, может ли любовь учеников пересилить ненависть мира, если мир всегда больше, а ученики и сами толком не умеют любить? И во-вторых, очевидно, что ситуация вовсе не так полярна: в мире (не верующем во Христа) всегда присутствует любовь (ведь люди не могут совсем без любви), а среди христиан — любовь тоже не самая частая гостья (это — мягко говоря). Относительно первого, можно лишь заметить, что речь идет не о собственной любви учеников, а о милости Отца, а кто сильнее — Бог или мировое зло — это вопрос, обращенный в самую глубину нашего существа, поскольку на него нет «внешнего» ответа. А что касается полярности — видимо, дело не в разделении «верующих и неверующих» (непонятно, как их делить), а в противостоянии Христа и «мира» опять-таки, внутри каждого человека.

Иисус нередко предупреждал Своих последователей о том, что в мире их ждёт неприятие вплоть до гонений. И причину этого Он видит отнюдь не в религиозных или каких-то иных разногласиях с большинством, а в самой сути христианства. Ведь Он принёс в мир Царство, и Своих последователей Он хочет видеть не сторонниками и последователями какого-то нового учения, религиозного, этического, политического или какого-нибудь иного, а жителями Царства. И Он, конечно, прекрасно понимает, что мир таких людей будет отторгать всегда, они будут оставаться ему чужими до конца времён, вплоть до полного его преображения. Но что же может Церковь противопоставить миру? Иисус Сам указывает это средство: любовь. Конечно, любовь (не как эмоция, а как отношение) сама по себе является падшему миру чуждой, она нелогична и нецелесообразна, ведь любить означает желать ближнему блага и стремиться сделать его жизнь лучше, ничего не ожидая взамен. Любой не только циник, но и просто прагматик скажет, что жить так неразумно и нецелесообразно, любовь должна быть, как минимум, взаимовыгодной с тем, чтобы быть хоть сколько-нибудь приемлемой для падшего мира. Но она такой быть не может по определению. А ведь Иисус говорит о любви не только как о межчеловеческих отношениях, Он говорит о ней как о той духовной среде, которая составляет природу Царства. И если обычная, человеческая любовь (если она настоящая) вызывает обычно насмешки и недоверие, то любовь Царства может вызвать настоящую ненависть. И неудивительно: ведь падший мир сохраняет иллюзию не только устойчивости, но даже незыблемости во многом потому, что его адептам удалось убедить если не всех, то очень многих в безальтернативности существующего положения вещей. И когда появляются те, кто может такую альтернативу предложить, естественным желанием сторонников существующего положения вещей оказывается желание эту альтернативу уничтожить. Вместе с Тем, Кто принёс его в мир и с теми, кто свидетельствует о ней сегодня.

Говоря ученикам о Царстве, Иисус постоянно призывает их к взаимной любви (ст. 9 – 12, 17). Это неудивительно, если вспомнить, что христианство и есть не что иное, как жизнь в Царстве, а значит, жизнь в любви. Конечно, любовь не единственная характеристика Царства. Жизнь Царства — это и пронизывающее его дыхание Бога, и те проявления силы Божией, которые повсюду сопровождают Иисуса во время Его земного служения. Но, как видно, в нашем, ещё не до конца преображённом, мире, именно любовь, свойственная носителям Царства, оказывается наиболее ярким свидетельством. В самом деле, сила, например, хорошо известна и непреображённому миру. Более того, в мире, лежащем во зле, её порой бывает даже слишком много. Силой иногда можно подчинить себе людей, но заставить их полюбить себя силой невозможно. И отношения, навязанные силой, а значит недобровольные, для Царства не годятся. Сила в падшем мире едва ли будет воспринята как альтернатива существующему порядку вещей. То же самое можно было бы сказать и о духовных явлениях самих по себе: ведь и падшему миру известна своеобразная духовность. Конечно, духовные явления, свойственные падшей природе, по сути качественно отличаются от духовных воздействий, исходящих из Царства, но внешне они иногда могут быть похожи, и человеку, видящему лишь внешнее, разница может показаться незаметной. Таким образом, оказывается, что и духовность сама по себе ещё не означает непременно появления альтернативы законам мира сего. Для того, чтобы такая альтернатива появилась, важно, чтобы каждый мог не только ясно увидеть наличие у учеников и последователей Христа некой духовности, но и разглядеть, что она собой представляет. А в этом отношении свидетельство той любви, которая пронизывает собой все отношения в Царстве, оказывается лучшим свидетельством: ведь взаимная любовь наглядно демонстрирует миру как раз именно то, чего в нём нет и чего ему так не хватает. Потому-то в отличие от силы и духовности как таковой любовь и может стать альтернативой существующему миропорядку, которой мир так хочет и так боится. Боится потому, что отношения любви с точки зрения законов нашего, ещё не преображённого, мира действительно противоестественны; и природа, и общество, не столь далеко от неё ушедшее, следует иным принципам, полагаясь на силу, выгоду, эффективность. Неудивительно, что те, кто хотят в этом мире жить иначе, оказываются в нём инородным телом (ст. 18 – 19). Но есть и такие, кто готов хотя бы попытаться найти альтернативу, и потому живущих по законам Царства ждут не только гонения: будут и те, кто готов будет прислушаться к их свидетельству и последовать их путём (ст. 20). Впрочем, как видно, ученикам и последователям Христа вряд ли стоит пытаться избежать гонений, так же как и надеяться на массовый успех своей проповеди: ведь, по словам Иисуса, «слуга не выше господина». Принципиально важно лишь свидетельство. А как к нему относиться, каждый решает сам.

Как пронзительны слова о любви, которая жертвует «душу свою за друзей своих»… Собственное ощущение от этих слов - растерянность и понимание, что это невозможно человеческими силами и, соответственно, осознание, что сам не любишь… Да и как же нужно любить, чтобы умереть за других? Перед нами только один пример, самый главный и самый важный для каждого из нас: Иисус Христос. Как же любит Он каждого из нас, что пошел ради нас на смерть? И не просто на смерть, а на муку, превышающую всяческие границы. Без греха и без вины. Но здесь-то и кроется самое главное: смотреть на Него, понимая, что только Он может так любить и делить эту любовь с верующими в Него. Радоваться своему спасению, пришедшему через Господа и Его жертву, а не сокрушаться, что сами так не можем. И тогда Он в нас, как и во многих других, сможет сделать что-то, достойное Его имени. Так, например, Он действовал через Максимилиана Кольбе и мать Марию, находящихся в концентрационных лагерях и заменивших своим присутствием в газовых камерах тех, кого приговорили к смерти.