Мысли вслух на Лк 16:1-31

Сегодняшнее чтение вновь возвращает нас к теме евангельской бедности, которую Иисус рассматривает, прежде всего, как состояние духовное. Вопрос о неправедном богатстве был актуален во все времена, и домоправитель из приведённой в отрывке притчи, разумеется, прекрасно знал, что должен делать человек, нарушивший восьмую заповедь: он должен был вернуть украденное, добавив ещё сверх взятого. Именно так и поступает вороватый домоправитель: когда хозяин уже готов прогнать его (ст. 1–3), он, задумываясь о своём будущем, не просто возвращает хозяину всё украденное, но и попутно облегчает бремя тех, кто был его хозяину должен с тем, чтобы заслужить благодарность должников (ст. 4–7). Тем самым вороватый домоправитель не только искупает собственный грех, но и делает добро ближним. Неудивительно, что такое поведение возвращает домоправителю доверие его хозяина: человеку, не просто вернувшему украденное, но и помогающему ближним, можно доверять, такое раскаяние заслуживает похвалы (ст. 8). Тем самым проблема богатства переносится в контекст вопроса об отношениях и о приоритетах. Даже в случае, когда богатство нажито нечестным путём (проще говоря, когда оно краденое), главное заключается не в перераспределении этого богатства самом по себе, а в том, чтобы помочь конкретным людям, тем самым установив (или восстановив) с ними отношения, не имея которых, человеку оказывается некуда идти.

В данном случае, как и во всех прочих, центральным оказывается вопрос о приоритетах, о том, что важнее: отношения с Богом и людьми или богатство, о чём в завершение притчи Иисус говорит прямо (ст. 9–13). То же касается и притчи о богаче и Лазаре (ст. 19–31), но здесь вопрос о богатстве рассматривается в контексте мессианской и эсхатологической перспективы. Путь богача и путь бедняка показаны в традиционном контексте общебиблейского представления о двух путях, из которых один приводит в Царство («на лоно Авраама», ст. 22), а другой — в шеол, в мир теней, откуда нет выхода и обитателям которого нет пути в Царство (ст. 23–26, шеол назван здесь «адом»).

Смысл притчи вполне прозрачен: богатство заслонило от его хозяина человека, а вместе с ним — и Царство. Для богача всё начинается и заканчивается в нашем ограниченном мире, в котором он получает всё, но где не обрести ни Царства, ни вечной жизни. И никакие доказательства не убедят того, кто не готов разорвать границы непреображённого мира (ст. 27–31). Потому, что каждый сам выбирает свой путь. И получает то, что выбрал.

Говоря о наступившей с Его приходом новой эпохе, Иисус характеризует её так: Тора и пророки — до Иоанна (речь идёт, очевидно, об Иоанне Крестителе), а теперь (и это «теперь» продолжается до сего дня) в Царство входят, прилагая к тому соответствующие усилия. Между тем, из этого вовсе не следует, что Тора потеряла силу и больше не нужна: скорее небо и земля исчезнут, чем исчезнет хоть одна черта в Торе.

Из этих слов Спасителя становится очевидно, что мы живём в эпоху наступающего Царства. Прежний порядок вещей ушёл в историю, осознаём мы это или нет. Эпоха наступающего Царства предполагает возможность приобщиться к Царству для каждого ищущего, но для приобщения нужно приложить соответствующие усилия. Очевидно, что когда-то должен наступить и момент полного торжества Царства, связанный с явлением Христа во славе. Главным же духовным содержанием нынешней эпохи является как раз процесс вхождения Царства в мир.

Тора при этом не остаётся в прошлом. Оно и понятно: ведь Тора — феномен не религиозный собственно, а духовный. Это не просто данное Богом законодательство или установленный Им моральный кодекс, это откровение тех духовных законов, которые определяют отношения человека с Богом и с другими людьми. В таком качестве Тора, разумеется, не может потерять своей значимости ни в какую эпоху, даже тогда, когда Царство раскроется во всей полноте.

На нынешнем же историческом этапе, в эпоху наступающего Царства, Тора оказывается необходимой ищущим Царства как средство выстраивания своей духовной жизни. Царство ведь входит в мир с участием человека. С участием тех, в чьём сердце ему нашлось место. Но чтобы сердце было готово не только вместить, но и удержать в себе то дыхание Царства, без которого нет христианства, ему нужна Тора. Та внутренняя Тора, которая собственно и придаёт некую форму нашему существованию, оформляет нашу духовную жизнь.

Иначе Божье дыхание, дыхание Царства, коснувшись нас и даже войдя в наше сердце, оставит нас так же легко, как пришло к нам. В нашем сердце просто не найдётся того сосуда, в котором оно могло бы поместиться. И тогда каждое касание Божьего дыхания будет означать для нас начало новой жизни с нуля. И после каждого радостного приобщения к этой новой жизни будет следовать откат назад, к прежнему состоянию. Вот для избежания такого отката и нужна внутренняя Тора. До последней черты. До полноты.

Еще один смешной анекдот про находчивого негодяя и, как всегда, странный и страшный вывод: «сыны века сего» лучше знают свое дело, чем «сыны света». Всегда и во все времена люди, стремящиеся к богатству, славе, власти умеют добиться своего — правдами и неправдами, обманом, силой, хитростью, смекалкой, а те, кто стремится к «Царству Божьему и правде его», тонут в лени, расслаблении, равнодушии. Получается, что деньги и власть — более сильный стимул, если ради них человек готов отказаться от чего угодно, придумать какую угодно комбинацию, только бы добиться своей цели. Вот вам и «духовность». Впрочем, духовности тоже находится место — она служит одной из разновидностей досуга: нельзя же все время работать на «богатство неправедное». Конечно, как и всякая притча — этот анекдот рассказан не столько для обличения, сколько для того, чтобы человек, порадовавшись за находчивого ворюгу, задумался над тем, чего он хочет в жизни и как он этого добивается.

Эта притча в Евангелии от Луки почти всегда вызывает недоумение. По другим притчам Иисуса мы привыкли ассоциировать хозяина, господина с Богом. Здесь же получается, что хозяин хвалит управляющего, который мало того, что ворует («расточает имение»), но и пользуется хозяйским добром в критической ситуации, чтобы заручиться поддержкой должников. Неужели Бог может ставить в пример такое, мягко говоря, безнравственное поведение? Во-первых, отметим, что хозяин — это вовсе необязательно Бог. Во-вторых, хвалит он управляющего не за все его поведение, а за догадливость, за активность в критической ситуации. В-третьих, вывод, который делает Иисус из притчи, направлен не на то, чтобы собирать богатство неправедное, а на то, чтобы от него правильно избавляться — приобретать друзей. В-четвертых, Иисус подчеркивает тему верности Богу, отвергая верность богатству. А в-пятых... что ж, можно и попристальней вглядеться в притчу. Как управляющий обкрадывал своего хозяина? Давая в долг 50 мер масла, он заставлял должников писать «100». Остальные 50 он брал себе, а долг для должника становился неподъемным и не возвращался. Хозяин терпел ущерб, должники стонали, управляющий богател. После того, как от него потребовали отчета, управляющий приводит долги должников в соответствие с реальностью (за что должники ему благодарны), и тем самым открывает перед хозяином свое фактическое воровство (а возможно, и частично возвращает украденное). Тем самым, управляющий, пусть из-за страха, но совершает покаяние перед хозяином, и хозяин может похвалить его, не кривя душой. Так что и притча не о поощрении безнравственности, а о покаянии.

Среди всех евангельских текстов притча о неверном управителе, пожалуй, в наибольшей степени способна сбить с толку. Да неужели христианство одобряет воровские махинации и потуги выкрутиться за чужой счёт?

Конечно же, нет, и чтобы прочувствовать, как воспринимали притчу её первые слушатели, не надо упускать из вида, что рассказывалась она с юмором. В Библии о многом повествуется с юмором, но мы, к сожалению, не всегда его улавливаем.

Так вот, господин не за то похвалил управителя, что тот его обокрал, да ещё и выкручивается, причём опять же за счёт хозяина. Нет, похвала относится к сообразительности, а она, прямо скажем, не худшая человеческая черта, хотя в пропитанной грехом повседневности слишком часто оттачивается на сомнительных комбинациях. Но этого мало: проворовавшись, управитель, может быть, впервые подумал о других. Безусловно, о себе он беспокоится неизмеримо больше, чем о должниках своего господина. Тем не менее, он, хотя бы из корыстных соображений, готов облегчить положение должников, а ведь мог и вычистить у них всё до последнего гроша для возмещения хозяйских убытков.

Так что для верного понимания совета "приобретайте себе друзей богатством неправедным" логическое ударение следует ставить не на богатстве, а на друзьях. Тогда мы увидим, что перед нами не рекомендация неправедно наживаться, а наоборот, увещание не жалеть на помощь нуждающимся тех материальных средств, которые могут поработить того, кто привык гнаться за его накоплением. Поэтому совершенно закономерно и ничуть не в противоречии с притчей, а в раскрытие заложенного в ней смысла, Иисус завершает обращение к ученикам словами о невозможности служить двум господам, Богу и богатству.

Удивительную притчу рассказывает сегодня Христос Своим ученикам. Отношения между Богом и человеком Он сравнивает с отношениями между хозяином и неверным управителем. При неминуемой угрозе отставки этот управитель решился (быть может, впервые) оказать милосердие к бедным должникам Владыки. Так перед выборами регулярно объявляют о повышении зарплат, пенсий и пособий. В сущности, управитель делает это за счет Владыки, но Господь не осуждает его, а лишь делает ироническое замечание о догадливости сынов века сего. Гораздо важнее, что облагодетельствованные за счет Владыки должники принимают управителя не просто в дома свои. Здесь Господь выходит за рамки притчи и говорит о вечных обителях. Таким образом, милость, оказанная людям, оборачивается совершенно незаслуженной, но реальной возможностью войти в вечные обители самого Господа. И еще поразительно, что не хозяин допускает туда управителя, но те, кого пожалел управитель. Поэтому так важно для нас быть благодарными и молиться о тех, кто так или иначе помог нам.

Рассказанная Иисусом притча о домоправителе, обманывавшем хозяина, может вызвать недоумение. И прежде всего встаёт вопрос: что же именно сделал домоправитель? Что он имел в виду, позволив тем, кто был должен своему хозяину, уменьшить сумму долга? Едва ли он рассчитывал, что хозяин ничего не заметит или позволит себя обманывать.

Дело, очевидно, в другом: домоправитель снимает со своих должников часть долга, беря её на себя. А расплачиваться за них он будет всем своим имуществом, в том числе и тем, которое было нажито нечестно. Тем самым домоправитель убивает двух зайцев: он, с одной стороны, возвращает хозяину украденное, а с другой — помогает тем, кто, если хозяин его уволит (что более, чем вероятно), сможет его поддержать, когда он останется без места. А хозяин между тем, всё поняв, вовсе не собирается увольнять домоправителя. Он, наоборот, хвалит его за находчивость. Несомненно, эта притча Спасителя, как и все Его притчи, — о Царстве.

Так что же Он хочет сказать? Едва ли можно сомневаться, что так или иначе каждый из нас не хозяин, а лишь управляющий своей жизни: ведь, в конечном счёте, получаем мы её от Бога. И в конце её нам придётся за свою жизнь отчитаться перед Тем, Кто нам её дал. Это справедливо для всякой жизни, но тем более для жизни христианской, чем более отличается она от жизни того, кто не знает ни Христа, ни Царства.

Но христианская жизнь, в известном смысле, всегда жизнь взаймы: ведь Царства не заслуживает никто, каждый из нас получает его даром, и дар этот — всегда аванс: предполагается, что мы вернём полученное, когда будем давать отчёт Тому, от Кого мы свой аванс получили. Более того: вернуть долг, судя по другим притчам Спасителя, надо будет с процентами.

А между тем у всякого, кто оказывается распорядителем в Царстве, замещая временно отсутствующего Хозяина (ситуация в нашу эпоху, эпоху наступающего, но ещё не раскрывшегося до конца Царства довольно обычная) всегда находятся должники, должные, разумеется, не самому управителю, а Хозяину. И самое лучшее, что можно тут придумать — отказаться от своих прав взыскания долгов в пользу собственного долга перед Хозяином. Конечно, тут перед нами формальная, юридическая аналогия, фактически переуступка долга в пользу кредитора.

Но за аналогией стоит простая и уже собственно духовная реальность: единственный способ «заработать» себе право на Царство — отказаться от взыскания чужих долгов, уменьшить их за собственный счёт. Мы не можем сделать ничего для того, чтобы заслужить право войти в Царство, но мы можем уменьшить претензии к тем, кто идёт туда вместе с нами, тем самым облегчая путь нашим ближним. И тогда Хозяин нас примет и похвалит за то единственное, что мы могли сделать для того, чтобы сделать Царство ближе к тем, кто его ищет.

Часто можно услышать, как люди жалуются на работу. Мол, как можно ей серьезно заниматься, все надоело, рутина. Вот если бы бросить все и заняться чем-то полезным для человечества, чем-то светлым и прекрасным. Но таких занятий нет, а пока их нет, надо пересидеть и переждать на скучной и неинтересной работе, относясь к ней соответственно. Иисус же говорит нам, что не может доверить большого и важного дела, если мы в маленьком и не важном для судеб человечества проявить себя не можем. Как доверить людей, если человек за вещи отвечать не может? Если не начать относиться к каждому дню, как к тесту, который выясняет, годны ли мы делать большое и важное, то так можно всю жизнь просидеть в тоскливом ожидании.

«Итак, если вы в неправедном богатстве не были верны, кто поверит вам истинное?» Зачем быть верным в неправедном богатстве? Это звучит странно. Дело в том, что сегодня Церковь определила нам чтение несколько особым образом, предлагая лишь последние строчки из притчи о неправедном богатстве, которое нужно раздавать. Таким образом, как мы читаем это сегодня, мы, выходит, несколько отделены от этого смысла - хотя и вольны, конечно, вновь обратится к нему. Но если не обращаться, то можно вспомнить весьма «оригинальное» (по слову арх. Захария (Захару)) толкование «неправедного богатства» старцем Софронием (Сахаровым), учеником старца Силуана Афонского:

«Бытийное соединение наше с Богом Любви предполагает слияние двух воль: Бога и человека. Само соединение совершается в состоянии любви. Бог — Личный Дух, и человек — личность (персона) соединяются во-едино в вечном Акте Божественной Жизни. Так познается нами Бог. Стяжать сию Любовь есть конечная цель христианского подвига. Достижение сей цели связано с долгим и трудным путем. Но испытывать посещение Божие в великой силе возможно по дару Свыше в какие-то моменты, когда душа, в порыве раскаяния в грехах, становится восприимчивою к сходящему на нее от Бога Свету. Однако эти первые посещения еще не суть на веки стяженное состояние спасенных. Это только еще “неправедное богатство”, которое еще может быть отнято за неверность. Сохранить же сию благодать, пребыть верным всему, чему она нас научила, невозможно без глубокого плача годами» (арх. Софроний (Сахаров). «Видеть Бога как Он есть», гл. «О духовном плаче»).

Так всякое наше ощущение благодати есть еще неправедное богатство, в котором мы должны быть верну только Господу, а не самим себе, хотя сие состояние и настолько бывает упивающе. И вот если мы останемся верны Богу в этом – когда-то получим истинное богатство.

«Не можете служить двум господам» — это о чём? О теле? О мире? О сребролюбии? А главное: если двум господам служить нельзя, как вообще жить в мире, который, как известно из того же Евангелия, «лежит во зле»? Что делать? Бежать от мира, бежать в пустыню, как во все времена поступали монахи, отшельники, пустынники? Но действительно ли это выход? Ведь и в пустыне, и в лесу придётся думать о том, чтобы как-то себя прокормить, хотя бы по минимуму. А там это может оказаться, пожалуй, ещё проблематичнее, чем в городе. Да и не в одном пропитании дело, а в принципе: если двум господам служить нельзя, значит, и по законам того мира, в котором мы живём, жить тоже нельзя. Куда ни беги, он всё равно с тобой: ведь любой из нас — его часть, и зло, в котором он лежит, имеет к нам отношение. Но, если Царство существует, если оно уже вошло в наш мир с тем, чтобы его преобразить, значит, ещё не всё потеряно. Если есть альтернатива, значит, можно жить в этом мире, не подчиняясь ему, жить по законам Царства и не раздваиваться, не служить двум господам. Так, конечно, жить не просто, но принципиально такая жизнь возможна. И, значит, миру, лежащему во зле, альтернатива есть. Главное — найти её, а, найдя, не потерять.

Слова Христа о невозможности служить двум господам — один из самых ярких образов того выбора, который совершает человек, становясь христианином. Этот выбор не допускает компромиссов и условий. И этот выбор, который должен быть сделан. Нелепо предъявлять Богу претензии, если ты не сделал этого выбора или предпочел служить своему благосостоянию. Это твое, только твое собственное решение. Это удивительное благо для нас, и страшная правда одновременно. Так хочется возложить на Бога ответственность за свое мертвое состояние... Но это твой собственный выбор, который никто, даже Бог, не сделает за тебя. И тем более поразительна милость Сына Божьего, Который умирает за нас всех, независимо ни от чего, «когда мы были еще грешниками», как говорит апостол Павел.

Вера и верность — однокоренные слова не только в русском языке, но и в языках Библии. Вера в библейском смысле всегда подразумевает верность. Если христианская вера — это то, что открывает нам возможность соединения со Христом и, следовательно, путь в жизнь вечную, то именно верность этой вере сохраняет нас на этом пути, а неверность — сбрасывает в тьму внешнюю. Так, вся наша участь определяется принятием Божьего спасения верой и верностью.

Но возможно ли нам совмещать верность в этом, предельно важном для нас, направлении жизни и неверность в чем-то частичном, менее важном? Помните шутку советских времен: «Сегодня ты изменил жене, а завтра — Родине!»? Слова Иисуса показывают, что Он вряд ли отнесся бы к этому, как только шутке. Верность — это общее свойство человеческой личности, не столько врожденное, сколько воспитываемое и развиваемое, и уровень развитости этого свойства отражается на всех сторонах человеческого поведения. Сколько раз приходилось с грустью наблюдать, как люди, неверные своему слову, затем оказываются неверными в дружбе, в браке, в своей принадлежности церкви.

Слова Спасителя об ответственности за своё и чужое могут на первый взгляд показаться странными: всем ведь известно, что к своему человек всегда относится ответственнее, чем к чужому, идёт ли речь об имуществе или о чём бы то ни было другом. Но так кажется именно лишь на первый взгляд, если не задумываться о том, что такое вообще ответственное отношение к чему бы то ни было, будь оно своё или чужое.

Что такое, в самом деле, ответственность? Откуда она берётся? Настоящая ответственность невозможна без свободно и осознанно сделанного выбора, когда человек духовно самоопределяется относительно собственной жизни. Ответственность — обратная сторона реализованной человеком свободы выбора.

Но чтобы выбор в конкретной ситуации был действительно свободным, вся жизнь человека должна быть осознанной. Человек для этого должен осознавать каждое своё желание и стремление, каждую интенцию, обращённую к кому-то или на что-то. Если ничего подобного нет, то и осознанного желания в жизни человека не будет. Но ведь, казалось бы, все чего-то желают, и большинство — весьма даже сильно, а вот осознают себя и свою жизнь, увы, совсем немногие. Что же тогда думать о желаниях большинства? Как видно, осознанными их назвать вряд ли возможно.

Но такие желания вряд ли можно считать желаниями в собственном смысле слова: ведь настоящее желание — всегда духовно, это волевой акт, в котором человек отдаёт себе отчёт полностью и до конца. А неосознанное желание — всего лишь страсть, эмоция, аффект, сила, захватившая человека, которую он не может ни осознать, ни контролировать. И когда она охватывает человека, то, к чему он страстно стремится, кажется ему безусловно своим, абсолютно необходимым и даже абсолютно от него самого неотделимым.

Человек не мыслит себя без «своего» — не потому, что понял и осознал, какое место в его жизни должен занять предмет его желаний, а потому, что слился с ним до почти полной неразличимости и уж точно до совершенной неразделимости. Отнять у человека такое «своё» — всё равно, что отрезать у него руку или ногу, или даже ещё хуже — часть души. В таком вот случае чаще всего и говорят «оторвал от сердца».

Вот только ни о какой ответственности в таком случае, конечно, говорить не приходится: какая может быть ответственность там, где охваченный желанием заполучить или удержать «своё» человек даже не владеет собой? А вот с чужим, с тем, что «не своё», ничего такого не может быть по определению. Чтобы ответственно относиться к тому, что не является объектом собственной страсти, что тебе безразлично, нужна именно настоящая ответственность.

И если она есть, человек сумеет, во-первых, отличить своё от того, что ему только кажется таковым, и, во-вторых, относиться к своему так же осознанно и ответственно, как и ко всему, что ему поручено. Оно и неудивительно: ведь человек, живущий осознанно, не может не понимать, что и своё ему лишь поручено Богом, что оно дано ему в пользование, а не в безраздельное и безусловное владение. И относится к нему соответственно — так же, как и ко всему, что ему дано и что поручено.

Неужели настолько несовместимы богатство и благочестие? Разве мы не встречали добрых, щедрых и в то же время богатых христиан? Разве мы не встречали озверевших от нищеты преступников? Наверное, здесь ключевые слова – «служить», «любить», «усердствовать». Что главенствует в нашем сердце? Чему или кому мы служим? Богатство, — да какое тут у нас богатство! — вообще деньги, — это для нас цель или средство? Если цель, то нам надо лечиться от клептомании, а не считать, что у нас все в порядке. А если средство, то средство для чего? Деньги приносят в нашу жизнь новые возможности, и не все эти возможности полезны для нашей души. Мы можем направить эти деньги на приобретение власти над другими людьми (самый страшный наркотик — это власть!), на разнообразное самоуслаждение (еда, секс, уют, путешествия и т.д.), на успокаивание своей совести (милостыня, благотворительность), так или иначе на себя. Как деньги могут стать для нас способом служения Богу (и не стать одновременно самооправданием) — вот, наверное, тот вопрос, который каждый из нас должен решать в своих отношениях с Богом. На троне не могут сидеть сразу двое...

Евангелист прямо указывает на сребролюбие фарисеев как на причину неприятия ими слов Христа. Увы, очень часто причина тех или иных наших поступков, выбора принципов, готовности прислушаться к разумным речам или заткнуть уши проста: нами движут самые элементарные страсти, для обоснования которых мы задним числом придумываем логически выверенные объяснения. Поэтому одной из выдающихся антизаслуг фарисеев всех времён и народов стало опошление и прагматическое использование высоких принципов, прикрытие ими вовсе не обязательно высоких желаний.

Для того, чтобы войти в Царствие Божие необходимо приложить усилие... Что же это за усилие? Может быть, оно должно быть направлено на соблюдение правил церковной жизни и норм поведения? Такое усилие, конечно же, необходимо, особенно тогда, когда лень диктует нам, что можно и пропустить богослужение, и сократить пребывание на молитве, мол, достаточно "внутренней духовности"... Но этого мало, такое усилие было доступно и фарисеям. Но Господь хочет видеть нас не правильно поступающими, а спасёнными и преображёнными. И значит, нам необходимо сделать усилие, чтобы раскрыться навстречу Ему, чтобы принять от Господа благодатные силы, а это вряд ли произойдёт, если мы будем пассивными.

Трудно укладываются в сознании современного человека слова о разводе. В наше время, когда практически преобладают семьи, составленные супругами, имеющими опыт развода, многим хотелось бы возразить против этих слов, тем более, что можно привести немало удачных примеров повторных браков. Это так, но даже самые удачные повторные браки не отменяют того, что не затем Господь сотворил нас мужчинами и женщинами, чтобы мы расставались, не научившись жить в единении. Господь - не формалист, Он видит нашу неспособность абсолютно верно следовать Его словам и не оставляет нас Своей любовью. Но, думается, Он скорбит от того, что мы вытворяем.

Фарисеи, высмеявшие Иисуса, когда Он сказал, что невозможно служить Богу и богатству, думают о Царстве Божьем так, как обыкновенно думаем и мы. Лишь когда кто-то умирает, мы говорим «Царство ему Небесное», пожелать же «Царства Небесного» живому человеку для нас психологически невозможно. Сложившийся за века стереотип полагает Царство «потом», за пределами этой жизни. Так же думали и фарисеи, чаявшие воскресения мертвых и ожидавшие Царства в историческом, но отдаленном будущем. Фарисеи считали единственным (во всяком случае, главным) проявлением Божьего благоволения в этой жизни богатство, почет среди окружающих и семейное благополучие. Наша стереотипная религиозность и здесь совпадает с фарисейской. Это видно, когда мы упрекаем Бога в несправедливости, видя процветание жуликов и страдание праведников.

Но Господь говорит фарисеям и нам, думающим одно с ними, что возвещение о Царстве Божьем как о деле отдаленного будущего было справедливо лишь до времени Иоанна Крестителя. С момента, когда прозвучало Его свидетельство об Агнце Божьем, Возлюбленном Сыне, в Котором дано людям благоволение Отца, с этого момента Царство Божье возвещается как реальность настоящего времени. И поэтому, говорит Господь, чтобы войти в него, требуется лишь усилие: усилие веры и решимости. Фарисеи не хотят этой близости и открытости Царства, для них оно пришло слишком неожиданно и рано. Увы, мы и здесь не отличаемся от них. Ученикам же Своим Господь говорит о необходимости прощать людей без ограничений, как прощает Бог. Это существенный признак Царства, войти в которое мы призваны здесь и сейчас.

Есть удивительное свойство Вести, которую принес Христос. С одной стороны в ней непререкаемо крепко, твердо и свято стоит Закон. «Но скорее небо и земля прейдут, нежели одна черта из закона пропадет», говорится в сегодняшнем евангельском чтении. А с другой стороны, тот, кто его преступает, прощается. Причем прощается не только Богом. Но Господь и нас призывает уподобиться Ему в этом всепрощении: «если же согрешит против тебя брат твой, выговори ему; и если покается, прости ему; и если семь раз в день согрешит против тебя и семь раз в день обратится, и скажет: каюсь,- прости ему». Нам, обладающим лишь человеческим умом, очень трудно бывает охватить именно бесконечность отстояния этих черт Христова провозвестия. Ибо если мы утверждаем себя в каком-то принципе столь же твердо, как стоит Закон, то уж все, что в этот принцип не вписывается, все, что ему противоречит, мы стремимся изъять, уничтожить, подавить. Нам не дано понять этот сложный духовный дуализм, когда и Закон есть, и тот, кто его нарушил прощен. А порой напротив, мы настолько привыкаем к мысли о милосердии Божием, что перестаем удивляться чуду и как бы противоестественности подобного дуализма. Впрочем, в таком случае Господь всегда найдет способ обновить наше упование.

В словах Спасителя о Торе и о пророках, а также о Царстве, которое, по Его словам, «благовествуется», кратко, но ёмко изложена вся духовная история народа Божия в её отношении к тому Царству, которое Он принёс в мир. Судя по сказанному Им, прежняя история, история, частью которой, если говорить о народе Божием, были такие значимые для этого народа (да и для всего мира тоже) события, как дарование Торы и пророческая проповедь, заканчивается с началом проповеди Иоанна Крестителя, провозгласившего близость Мессии и Царства.

Дальше начинается новая эпоха, эпоха наступающего Царства, которое, по слову Христа, «приблизилось» с тем, чтобы войти в мир и преобразить его. Не заметить этого невозможно: не замечает лишь тот, кто не хочет видеть, кто по тем или иным причинам не принимает Царства и Мессии, идущего в мир. Не случайно Иисус говорит слушающим его людям, отвергающим Его слова, что они следуют не данным Богом заповедям, а собственным представлениям о Боге и о Торе.

В качестве примера Он приводит то разрешение на развод, которое Тора действительно содержит, но которое, так же, как и право на месть, является не столько разрешением, сколько ограничением: и то, и другое крайне нежелательно, но дано, как говорит Иисус, «по жестокосердию» (речь идёт не о жестокости, а о жёсткости, неуступчивости): поскольку было совершенно очевидно, что падший человек не в состоянии полностью изменить свою греховную природу, эту греховность нужно было, по крайней мере, ввести хоть в какие-то пределы (к примеру, ограничить право на месть или право на развод известными рамками, чтобы месть не превращалась в откровенное насилие или беззаконное убийство, а развод не становился поводом для разврата).

Такими рамками и было, к примеру, ограничение мести ущербом, адекватным нанесённому (правило «око за око, зуб за зуб»), а развода — запретом разводящимся вступать друг с другом в повторный брак. Абсолютизировать такие нормы означает искажать смысл Торы, извращать её дух.

Тора в подлинном смысле слова, имея в виду её настоящее духовное ядро, и прежде всего заповеди Декалога, разумеется, остаётся незыблемой: она, становясь внутренним, духовным стержнем человека, идёт вместе с ним в Царство. Такая Тора действительно сохранится даже тогда, когда изменится мир, исчезнут нынешние небо и земля, уступив место новому порядку вещей: ведь она, как и само Царство, принадлежит не времени, а вечности.

Центром той благой вести, которую принёс Спаситель, стало провозвестие Царства Божьего. Конечно, о Царстве говорили и раньше, ещё со времён ранних пророков. Но в те времена Царство Божье виделось тем, кто о нём говорил, как реальность в первую очередь религиозно-политическая. Это было, в сущности, вполне земное Царство, общественное устройство, воплощающее Тору, данный Богом Закон.

Но поскольку Тора в те времена воспринималась в первую очередь как законодательство и как моральный кодекс, то и Царство виделось именно как земное государство. Иногда, впрочем, речь шла не о светском государстве, а о теократии или об иерократии, но, как бы то ни было, предполагалось общество вполне земное, созданное людьми, хотя и руководствующимися Божьим законом.

Позже, в контексте опыта, связанного с храмовым богослужением, на Царство стали смотреть как на реальность скорее духовную, чем религиозно-политическую. С Царством стали связывать тот Престол славы, который открывался в Храме пророкам, а возможно, и не только им. Этот Престол славы воспринимался как центр Царства, и предполагалось, что именно он откроется в конце времён народу Божьему, и тогда мир станет Царством — ведь именно тогда Бог зримо воцарится над миром, став видимым каждому так, что уже никто не сможет отрицать Его власть или даже самое Его существование, как бывало прежде.

А на землю Бог пошлёт Мессию, Который получит Свою власть у Престола славы, от Восседающего на нём. Зримый для всех Престол славы на небесах и Мессия — праведный Царь — на земле — таким виделось многим Царство в евангельские времена. Само Царство оставалось во многом земным, но центром его был Престол славы, находящийся не на земле, а на небесах, Престол, открывающийся в Храме как месте Божьего присутствия.

Но вот приходит Мессия и говорит, что не только Престол славы, но и всё Царство существует и раскрывается миру как реальность духовная, ни к каким земным институтам и установлениям отношения не имеющая. «Тора и Пророки» (так в те времена называлось то, что сегодня мы называем священным Писанием) — до Иоанна Крестителя. Дальше — новая эпоха, эпоха наступающего Царства. Царство входит в мир, и теперь каждый, если захочет, сможет в него войти.

Правда, это не просто, тут нужно приложить усилие, но ведь без усилий в духовной жизни (да и в жизни вообще) не бывает ничего. И дело тут не в том, что священные книги, которые мы сегодня называем ветхозаветными, каким-то образом «устаревают». Дело в том, что всё, в них описанное, произошло. Ведь и Пятикнижие, и особенно пророческие книги центром имеют не только собственно Тору, но и Мессию, и Царство. Там много сказано о приходе Мессии и о наступлении Царства. И вот теперь всё это произошло: Мессия пришёл и принёс с Собой Царство. У Мессии, конечно, будет Своё служение, а у Царства — своя история, но о них расскажут другие книги, книги новозаветные.

Притча о богаче и Лазаре — одна из самых сложных для нашего понимания. Во многом это связано с тем, что мы читаем написанный текст, в то время как Христовы притчи — жанр устный. Это при чтении книги мы можем возвращаться назад и рассматривать разные оттенки смысла, слушатели же такой возможности не имели и воспринимали один-два существенных образа. Поэтому Иисус, желая сообщить нечто действительно новое, фоновую информацию подавал в соответствии с той системой представлений, которую имели Его слушатели. Проверьте, так построены все Его притчи. Два наиболее существенных момента в этой притче — это, конечно, ее последняя фраза о том, кто воскреснет из мертвых, и связь между существованием здесь и в посмертии. В остальном Иисус опирается на традиционные представления: лоно Авраама, шеол, - пока не пытаясь их изменить. Все еще впереди: ведь сойдя после Своей крестной смерти в ад, Иисус отменяет представление о шеоле — месте, где нет Бога.

Христос рассказывает страшноватую притчу о том, как один равнодушный человек, не обращавший внимания на страдания ближнего, совершенно бесповоротно угодил в ад. Но дело в том, что притчи рассказываются не об аде или рае, а о нас с вами, о том, как нам жить на этой земле. Ведь суть не в том, что нас запугивают адскими муками, а в том, что перед нами ставится определенная альтернатива: постараться «получить все доброе в жизни» или увидеть боль и одиночество того, кому повезло в этой жизни меньше, чем нам. И решение здесь нужно принять совершенно свободно, потому что, если человек глух к голосу совести, к человеческому и Божьему закону, то его можно сколько угодно запугивать адом или чем-либо другим: если даже кто из мертвых воскреснет — не поверит. А всего-то нужно: оторваться от своего счастья (или несчастья) и поделиться «хотя бы крошками» своей жизни, ведь она для того нам и дана...

Размышляя над сегодняшним текстом, можно заметить одну его особенность. Имя богача не названо. Имя же Лазаря, напротив, названо. Казалось бы, ну что в этом особенного? Но потом мы стали думать о других притчах и историях Евангелия и поняли, что имена дурных людей почти нигде не упоминаются, за теми редкими исключениями, когда не упомянуть их невозможно, как то в случае Иуды, Каиафы, Понтия Пилата, ибо это фактологическое свидетельство исторической подлинности. В отличие от Ветхого Завета. Если так несколько условно начертить две таблицы для Ветхого и Нового Заветов, в каждой из которых были бы две колонки со злыми и добрыми именами людей, то, наверное, в первом случае эти колонки были бы сравнимы по длине (тоже с долей условности, просто как тенденция). А вот в случае Нового Завета... Кажется, колонка добрых имен будет гораздо длиннее, чем злых. Не потому, конечно, что зла было гораздо меньше. Но в этом, кажется, примета нового богословия Нового Завета. И тому можно указать несколько причин. Имя нечто очень важное для христианина. Почему? Для кого-то из суеверия, кто-то видит в имени какой-то сакральный смысл, часто слышишь от наших современников, что, давая своему ребенку имя, ты влияешь на его судьбу. Но суеверия не дают место истинной вере, а она в том очень важном обстоятельстве, что, присвоив Адаму право давать имена, сотворенным Им вещам, Господь призвал человека к соучастию в Его Творении. Дать имя значит разделить с Богом творчество в мире, имя служит словно бы иконой Синергии. Почему, постригаясь в монахи, человек меняет имя? Существует мнение, что для того, чтобы полностью порвать со своей жизнью в миру. Нам такое толкование кажется сомнительным. Жизнь в миру, с точки зрения православного вероучения, ни в какой мере не считается чем-то низшим по отношению к жизни в монашестве. То, что монах меняет имя, напротив, нам кажется, свидетельствует о смысле имени как иконы Соработничества. И вот Иисус приходит и словно обновляет этот момент, когда Адам давал имена зверям и птицам. Такая малая величина отношения количества злых имен к добрым в Евангелии словно бы рисует икону Царствия Небесного, где зла уже не будет. (Заметим в скобках, что иконы тем и отличаются от картин, что над каждым изображенным на ней святым или святой, и главное, над Господом, всегда стоит имя!) Зло описано, но не названо и ему как будто тем самым меньшая степень существования отведена, подобно тому, как, давая имена, Адам довершал создание вещей в мире.

Притча Иисуса о богаче и Лазаре касается очень важного вопроса: вопроса о свидетельстве и о доказательствах. То, что она прозвучала из уст Спасителя, неудивительно: ведь многие из слушавших его людей требовали от Него не столько свидетельства о Царстве (их-то было более, чем достаточно), сколько доказательств Его мессианства, таких доказательств, которые были бы достаточно убедительны, прежде всего, в их собственных глазах.

Иисус в ответ, как видно, прибегает к притче, в основе которой — традиционные для евангельской эпохи представления о посмертной участи праведника и грешника. Надо заметить, что изначальные представления о мире теней, о царстве мёртвых, которое по-еврейски называется в библейских книгах шеолом, а по-гречески (как в рассказе евангелиста) аидом (от которого и происходит в русском языке слово «ад»), не предполагали никакого различия в посмертной участи праведников и грешников, равно как и не предполагали никаких посмертных наград или наказаний.

Такие представления были свойственны всем народам без исключения, включая, разумеется, и народы ближневосточные: египтян, вавилонян, греков, римлян, евреев. И лишь впоследствии, у разных народов в разное время (а у евреев позже, чем у всех остальных), начинают развиваться представления о благом и дурном посмертии как следствии соблюдения или нарушения духовно-нравственных законов во время земной жизни.

Противопоставление нечестивого богача благочестивому бедняку было для яхвизма, а позже для иудаизма традиционным, и неудивительно, что богач попадает в «место мучения», а Лазарь — «на лоно Авраама». Речь идёт о традиционном для евангельской эпохи понимании «лона Авраама» как места покоя, где праведники пребывают вплоть до Суда в состоянии, напоминающем то ли глубокий безмятежный сон, то ли спокойное созерцание Бога, и шеола, который для нечестивца становится местом мучения.

Смысл же притчи заключён в просьбе богача о свидетельстве, о том, чтобы сам Авраам пришёл бы к его братьям и рассказал им о том, что их ждёт после смерти. Авраам же в ответ указывает ему на «Моисея и пророков», т.е. на св. Писание в том объёме, в котором оно существовало в ту эпоху, включая Пятикнижие, Ранних пророков и Поздних пророков (другое распространённое название — «Тора и пророки», или, как передано это выражение в Синодальном переводе, «Закон и пророки»).

Смысл ответа достаточно прозрачен: соблюдающий Тору и прислушивающийся к голосу пророков поймёт всё, Торы и пророков достаточно для того, чтобы встать на путь праведности и, пройдя этим путём до конца, найти в конце пути Христа и Царство. А если Торы и пророков мало, не помогут никакие свидетельства: ведь мало Торы и пророков обычно бывает тем, кому нужно не свидетельство, а доказательство, не указание пути, а средство для самооправдания. А тут уже, воистину, даже воскресшие из мёртвых никого ни в чём не смогут убедить.

Евангелие мало говорит о том, какова "жизнь после жизни", и скорее всего такое умолчание вызвано тем, что путь на небо проходит по земле, на которой нам следует прожить в соответствии с нашим призванием. Но вот перед нами рассказ, приоткрывающий таинственную завесу, однако и здесь в центре нашего внимания оказываются не подробности загробного существования, они упомянуты кратко, а смысл рассказа применительно нашей жизни.

И вот мы видим, как человек, бездумно живший в своё удовольствие, попадает в ад потому, что уже всё получил в земной жизни. Казалось бы, что он плохого делал? Ну, правда, не кормил Лазаря, который, как грязный бомж, валялся около дома, но ведь всех не накормишь. Об этом богаче больше ничего плохого не говорится, не упомянуто, чтобы он кого-нибудь ограбил или зарезал, за что же он попал в ад?

Должно быть, не за что, а почему: не потому, что пользовался земными удовольствиями, а потому, что они заслонили ему Бога. Как одни и те же вещества способны, в зависимости от дозы и пропорций, быть и лекарством, и ядом, так и те дары, которые Господь сотворил для удовлетворения наших нужд, могут оказаться губительными, если мы перестаём из-за них замечать Творца.

А ещё в этом рассказе содержится важное пророчество о том, что если люди не прислушиваются к хорошо известным пророческим словам, то не поверят и тому, кто воскреснет из мёртвых. До сих пор тем, кто надеется на нескончаемую жизнь посреди земной роскоши, трудно поверить Воскресшему. Но, сойдя в ад, Он преодолел великую пропасть, до той поры непроходимую.

Очень часто атеисты и скептики, утверждающие свое неверие в Бога, апеллируют к тому, что те чудеса, о которых говорят верующие – это вымысел, что они не хотят в них верить, что именно это – главное, что отторгает их от веры. Сегодня Господь им и нам говорит очень важные слова: если Моисея и пророков не слушают, то если бы кто и из мертвых воскрес, не поверят. То есть на самом деле они заблуждаются о причинах своего неверия. Даже если бы на их глазах произошло чудо, они бы в него не поверили.

Научиться разглядеть чудо позволяет только слово Божие, "Моисей и пророки". Чудо можно увидеть только сердцем, исполненным божественного глагола, потому что "самого главного глазами не увидишь", как говорил герой Сент-Экзюпери. Как не помогли бы глаза пятерых братьев богача увидеть в человеке, который мог прийти к ним воскресшего Лазаря, так не помогают сегодняшним неверам их глаза увидеть, что "вся земля в дыму от любви Господней".

Это заключительные слова, которые Господь вкладывает в уста Авраама в притче о богаче и Лазаре. Конечно, притча в первую очередь повествует о посмертном воздаянии, хотя едва ли это составляет ее единственный смысл. Мы, вообще говоря, привыкли к этой мысли, однако для иудеев, первых ее слушателей, это было важным и новым откровением. Но в заключительных словах притчи Господь говорит о свидетельстве Воскресшего из мертвых: «…если бы кто и из мертвых воскрес, не поверят». Конечно, речь идет о Его Воскресении, и для нас исключительно важно, что поверить Воскресшему человек способен только тогда, когда «слушает Моисея и пророков». Во-первых, под выражением «Моисей и пророки» подразумевается Библия в том виде, как она была известна и признана во времена земной жизни Христа. А во-вторых, «слушать» в данном случае означает не столько слуховое восприятие, сколько послушание, исполнение слова Божьего. Если не исполнять слово Божие, то и великое знамение Воскресения не приведет тебя к обновлению жизни.