Мысли вслух на Иез 37:1-28

Великое обетование Божие о том, что спасение принесет духовное обновление человека, что Дух Божий будет дан людям, для пророка Иезекииля в первую очередь означает новую, иную жизнь. Вся книга его была посвящена тому, как губителен грех Израиля. Он говорил, что жестокость и идолопоклонство, от которых не способен отвратиться народ Божий, являются непосредственной причиной его рассеяния и гибели Иерусалима. Теперь же, обновленные Духом, люди обретают благоденствие. Контраст между оккупацией и разорением с одной стороны, и благоденствием с другой, выражает несопоставимую разницу ветхой и новой жизни. Но понимает ли сам пророк свои слова буквально? И, еще более важный вопрос: кто воспользуется этим благоденствием, даруемым Богом в обновленной жизни? Справедливо ли, что одни — согрешали, другие были угнаны в плен, чтобы послужить основой очищения и обновления, а третьи будут жить на благословенной земле? Соседи и друзья Иезекииля говорили о себе и своем народе, как о груде сухих костей, оставленных в пустыне и не нужных никому, кроме шакалов. Что им обетование об избавлении, ведь их жизнь разрушена и они страдают под гнетом вавилонян?

Ответом на все эти вопросы становится пророчество, которое Иезекииль помещает в 37-ю главу. Здесь он рассказывает о видении, которое Бог дал ему. Бог повелевает Иезекиилю обратиться именно погибшим в страдании, уничтоженным собственным грехом людям со словами: «кости сухие, слушайте слово Господне!». И, по велению Божию, сухие кости одеваются плотью, и снова становятся человеческими телами. Пророк произносит слово от Господа, и Дух Божий входит в эти тела, и они оживают. То, что увидел пророк, мы называем воскресением мертвых, вера в него и надежда на него составляют неотъемлемую часть нашей веры. Но тогда, во времена пророка, не было даже термина, чтобы обозначить это, настолько невероятным было это обетование Божие.

Пусть дом Израилев отчаялся и утратил надежду — верен Бог, который воскресит их и они будут жить. Вот, оказывается, как далеко простирается смысл слов «Не хочу смерти... но чтобы обратился и жив был»! Над самым страшным и неумолимым врагом людей, над самой смертью Бог обещает одержать победу. Благоденствие, о котором говорил Иезекииль в предыдущей главе, оказывается уже ничем не ограниченным, потому что даже смерть побеждена. Не какие-то отдаленные потомки, но все мы сами обретем эту новую жизнь, и завет мира выведет нас из гробов.

Пророк в первой части своей книги много говорил о личной ответственности людей, и пророчество о воскресении мертвых существенно дополняет его слова. Коль скоро каждый сам отвечает за себя, то каждый сам и получает воздаяние. Если проклятие не падает на потомков, то и благословение должно быть обретено верными Богу людьми. И уже не имеет значения то, что множество их побеждено смертью — ведь Бог побеждает саму смерть.

Далее пророк говорит о еще одном важнейшем следствии избавления, о соединении разделенных людей. Две части народа Божия, разошедшиеся в истории и едва ли не враждебные друг другу, будут собраны воедино, и это для пророка символ воссоединения всех людей.

В конце главы пророк, как кажется, повторяет самое главное из того, что было сказано о грядущем избавлении выше. Он говорит о Царстве раба Божия Давида (имеется в виду, конечно, Мессия, потомок Давида), о Его Пастырстве над всеми людьми, и о вечном завете мира. Но это не простое повторение. Заключение Нового завета, завета мира, включает в себя и воскрешенных Богом людей, тех, кто не мог бы иначе участвовать в нем. Этим пророчество Иезекииля радикально отличается от всех иных, ведь спасение даруется в нем не только тем, кому суждено будет жить во дни прихода Мессии, но всем, кто жил и живет для Бога. И это придает смысл жизни, вере и надежде страдающих сынов Израиля, рассеянных среди народов. Сам Господь скажет об этом: «наступает время, в которое все, находящиеся в гробах, услышат глас Сына Божия; и изыдут творившие добро в воскресение жизни, а делавшие зло — в воскресение осуждения» (Ин. 5:28-29).

И наконец, как венец всего спасительного действия Божия, как кульминация обетования, Господь говорит об этой новой жизни в воскресении: «святилище Мое будет среди них во веки». Это обетование о вечном пребывании Творца среди людей, о новом Храме и его устроении, то есть, в сущности, о Церкви Нового завета, будет главной темой заключительной части книги пророка Иезекииля.

Видение возвращающихся к жизни мёртвых костей становится символом духовного возрождения и обновления еврейского народа, которое ожидает его после плена. А в центре этого процесса оказывается Мессия, аллегорически названный здесь Давидом, и новый (точнее — обновлённый) союз-завет с Богом, который Иезекииль называет «союзом мира». И речь идёт не только о всеобщем примирении, об отсутствии войн и вражды, хотя и это тоже предполагается. Но отсутствие вражды в данном случае лишь следствие. Понятие мира в Библии гораздо шире. Речь идёт прежде всего о внутреннем состоянии человека, пребывающего в постоянном богообщении.

Именно постоянном, а не эпизодическом, как это свойственно сегодня большинству из нас. А достигается такой внутренний мир, собственно, всего лишь последовательным соблюдением четвёртой заповеди, заповеди о шаббате. Ведь в этой заповеди речь идёт не только о том, чтобы не заниматься повседневными делами хотя бы один день в неделю, но и о том, чтобы вообще забыть о повседневных делах. Хотя бы на один день. Остановить тот круговорот, который постоянно кружится внутри нас. И остановиться самим.

Потому, что Бога иначе не услышать. Божье дыхание, дыхание жизни, данное Богом каждому из нас при сотворении, иначе не почувствовать. А почувствовать его необходимо: ведь иначе богообщение невозможно. Оно в сердце, в том самом духовном «я» человека, которое является центром человеческой личности. Но услышать голос собственного «я», услышать самого себя можно лишь тогда, когда в душе стихает шум, доносящийся извне. Вот для этого и нужен покой шаббата. Покой, обозначающийся тем же самым еврейским словом, которое означает также и «мир». На этом самом мире (или покое) и основан новый союз, связывающий Бога с Его народом, равно, как и с каждым, кто к этому народу принадлежит.

Тот внутренний мир, который обычно для нас оказывается чем-то эпизодическим, должен стать нашим обычным состоянием — тогда реальностью для нас станет и новый завет, новое качество отношений с Богом и новый уровень богообщения. А без этого невозможно никакое духовное обновление: оно ведь предполагает не только излияние благодати полной мерой, но и способность человека эту благодать воспринять. Тоже полной мерой. Тогда и завет с Богом станет поистине новым. Заветом мира. И заветом Царства.

Слова об оживлении сухих костей традиционно принято истолковывать как пророчество о грядущем Воскресении мёртвых и победе над смертью, в связи с чем этот отрывок читается на утрени Великой Субботы в канун Воскресения Христова. Но нет ли здесь натяжки, не произвольно ли составители православного богослужения отнесли к другому событию слова, которые, как можно понять из текста, являются аллегорией возрождения народа, раздавленного завоевателями?

Думается, что натяжки нет, поскольку сам исторический путь избранного народа во многом является прообрзом духовные пути всего человечества. Поэтому более верным оказывается обратное утверждение: возрождение народа пророчество уподобляет Воскресению, поэтому совершенно закономерно в образах Воскресения раскрываются пути народа. В свою очередь, пути древнего Израиля помогают понять смысл исторических путей других народов.

Должно быть, пророчество о соединении двух жезлов, раскрывающее предстоящее воссоединение расколотого народа, также не только указывает на это событие, но и даёт надежду также для нас. Мир полон вражды и разделений, и мы со странным упоением цепляемся за различия и самоутверждаемся за их счёт. Ссоры и разделения мы считаем нормой. Но рано или поздно всех нас Господь соберёт воедино.

Сегодняшнее чтение вновь возвращает нас к теме судьбы народа Божия и его духовного обновления. В видении пророка Израиль уподобляется мёртвым иссохшим костям, которые Бог чудесным образом возвращает к жизни (ст. 1 – 11). Это видение свидетельствует уже не о духовном обновлении, а о духовном воскресении народа после всего пережитого. Разница достаточно существенна: для падшего человека обновление само по себе ещё не означает полного изменения собственной природы, а, значит, и полного избавления от греха. Воскресение же достаточно рано начинает ассоциироваться в сознании верующих евреев именно с новым качеством не только жизни, но и самой природы человека. С воскресением в день Суда были связаны образы нового творения, преображённой природы, которая живёт по другим, немыслимым для непреображённого мира, законам. А со временем день Суда стал связываться и с днём пришествия обещанного Богом Мессии, так, что день Суда и всеобщего воскресения стал и днём наступления мессианского Царства. Не случайно Иезекииль говорит не просто о возвращении народа на землю отцов (ст. 12 – 14), но и о новом Царе, который явно ассоциируется с Мессией и которого пророк снова называет «Давидом» (ст. 22, 24). С правлением этого Царя связывает Иезекииль и заключение Богом со Своим народом нового союза-завета, названного «союзом мира» (ст. 25 – 26). Казалось бы, здесь налицо смешение перспективы собственно исторической с перспективой мессианской. Речь, с одной стороны, идёт о событиях, связанных с окончанием Вавилонского плена и с возвращением евреев на землю отцов, с другой же — о временах гораздо более отдалённых, когда в мир пришёл Спаситель. Но всё же такое соединение в одном пророчестве двух различных эпох едва ли стоит воспринимать лишь как аберрацию пророческого восприятия. Скорее, речь идёт об иной, не хронологической собственно, а духовной последовательности событий. Ведь и окончание плена, и само пришествие Мессии-Христа были бы невозможны без того духовного обновления, о котором говорил пророк. Именно в плену народ Божий стал общиной, какой Бог хотел его сделать с самого начала, со дня призвания Авраама. Конечно, в этой общине было немало проблем, которые особенно ярко высветило пришествие Мессии-Христа. Но язычеству, пронизывавшему всю жизнь народа в допленные времена, места в ней уже не было, как и предсказал пророк (ст. 23). А без этого первого шага, без решительного избавления от всего языческого, невозможны были и все другие шаги навстречу Мессии. Конечно, путь впереди предстоял ещё долгий. Но первый решительный шаг был сделан именно тогда, во времена плена. И сделан не отдельными людьми или отдельными общинами, как было прежде, а всем народом. Первый шаг по дороге, ведущей к Царству.

Иезекииль жил во времена катастроф. Мы тоже. Люди вообще живут во времена катастроф, которые устраивают друг другу. Перед пророком в видении предстает поле сухих костей. Всего лишь поле — тогда не работали с таким размахом, как теперь. Господь задает пророку все тот же вопрос, что встает сегодня перед нами: Оживут ли кости сии? Что будет с вами? Что будет с этими людьми? Как вы будете жить дальше? — Господи Боже! Ты знаешь это. Пророк видит, что и сухие кости могут снова стать людьми, если в историю вмешивается Божье творческое слово. Отцы Церкви усматривали в этом пророчестве прообраз воскресения мертвых в конце времен. В конце истории, несмотря на весь ужас и мрак, Бог может восстановить все, что было изуродовано, разрушено, уничтожено нами. Если мы верим в это, то, исполняя свое христианское пророческое призвание, мы должны обратиться к этому миру, полному человеческих костей: «Кости сухие, слушайте слово Господне!»...

Открывшееся Иезекиилю видение поля, усеянного мертвыми костями, которые Бог оживляет, вдувая в них дыхание жизни, обычно связывают с верой во всеобщее воскресение в конце времён, предполагая, что именно его Бог и показывает Своему пророку. Между тем, речь, очевидно, идёт всё же не об этом. Конечно, вера во всеобщее воскресение и в день Суда у евреев во времена Вавилонского плена, когда Иезекиилю было дано увидеть то, что он увидел, уже должна была существовать. Но пророку Бог открывает не образ последнего Суда, а нечто иное: судьбу народа Божия. Он показывает Иезекиилю тот духовный путь, который предстояло пройти народу. Мёртвые кости — вот чем был духовно еврейский народ тогда, когда он оказался в Вавилоне. Оно и понятно: если бы было иначе, то и историческая судьба народа была бы другой.

Во всяком случае, национальной катастрофы, которой стал плен, в таком случае, наверное, удалось бы избежать. Но духовной жизни в народе, судя по тому, что Бог дал увидеть Своему пророку, просто не осталось. Всё надо было начинать сначала. С небольшой вавилонской общины. С духовного обновления этой общины. А потом, после этого обновления, община вырастет, по сути, в новый народ. В то самое послепленное еврейство, история которого продолжается до сего дня. То самое, которому придётся встретить обещанного Богом Мессию.

Одними человеческими усилиями такое обновление, конечно, произвести невозможно. Тут нужно прямое вмешательство Бога. Нужно чудо. И то духовное обновление народа, которое произошло в Вавилоне, действительно стало чудом. Как чудом была и вся последующая еврейская история. История, которой, рассуждая по-человечески, просто не могло быть. Вавилонское царство поглотило и ассимилировало множество небольших народов, и в том числе соседей евреев — аммонитян, моавитян, филистимлян, финикийцев.

Тем более была обречена на ассимиляцию в таком мегаполисе, каким был в те времена Вавилон, небольшая община депортированных из Иерусалима евреев. Но она не только сохранилась, но и обновилась духовно, дав начало новому еврейству. Вот это чудо и дал увидеть Бог Иезекиилю. Дал увидеть тогда, когда всё это было ещё впереди. Но увиденное вселяло надежду — надежду на то, что кажущийся конец исторического пути народа является лишь началом его нового этапа. Этапа, ведущего народ прямо навстречу Мессии и к порогу Царства.

Мы узнаем, что Он – Господь, потому что мы живые. Потому что мы – живы. Сама наша жизнь - основание веры в то, что Он – Господь. Бог, в котором жизнь. Бог, дарующим нам жизнь. Бог, не согласный со смертью настолько, что умер страшной смертью крестной, чтобы разрушить ее. Бог, который верен нам, людям, говорит – и делает, и дает жизнь, дарует Духа животворящего, дает землю, от которой мы можем питаться, красоту которой мы можем созерцать и славить Его, Творца неба и земли, нашего Создателя.

Для Иезекиля сама возможность будущего возвращения народа Божия на землю отцов оказывается связана с духовным его обновлением, с тем дыханием Божиим, которое даёт человеку жизнь. Это, несомненно, то же самое дыхание, которое Бог «вдунул» человеку «в ноздри» при сотворении (хотя в рассказе Книги Бытия оно обозначается другим словом).

Падший человек живёт уже не столько этим дыханием, сколько, по слову Библии, «кровью», его жизненное начало («душа») оказывается после падения связано не с дыханием Божиим, как это было до падения, а с его собственной природой.

Так тоже можно, если не жить полной жизнью, то, по крайней мере, существовать. Как отдельному человеку, так и целому народу. Это будет именно существование по остаточному принципу, не столько жизнь, сколько выживание. Тут уж не до независимости, не до своей государственности, не до противостояния врагам: на всё это нужны такие духовные силы, которых не найти, полагаясь вместо Бога на собственную природу.

Как ни парадоксально, плен в таком духовном состоянии был лучшим выходом. Речь ведь не шла об уничтожении народа, даже тех, кто был депортирован в Вавилон, никто убивать не собирался. Даже об ассимиляции власти никак не заботились: если она отчасти имела место, то лишь как естественный в таких условиях процесс.

Именно естественность и лёгкость такой жизни ставила каждого еврея, оказавшегося в Вавилоне, перед выбором: сохранить верность Богу отцов или избавиться от нее, как от лишнего в новых условиях бремени, которое теперь не даёт никаких преимуществ, а проблемы (пусть и не катастрофические) создать может.

Однако для того, чтобы веру отцов сохранить, нужно было её обновить, и именно об этом духовном обновлении говорит пророк. Он прекрасно понимает, что получить возможность вернуться на землю отцов, а значит, фактически, получить шанс на ещё одну, вторую историю можно, лишь обретя необходимые для грядущего нового исторического пути духовные силы. Иначе эта вторая история не только не будет успешной, но просто не сможет начаться.

Иезекииль, прекрасно понимая сложившуюся духовную ситуацию, не случайно говорит об обновлении народа, как о его воскресении: ведь речь действительно идёт о возвращении к жизни, уже утраченной, так или почти так, как спустя столетия будут возвращаться к ней воскрешённые Иисусом. И как чудом можно считать последующую жизнь воскрешённых, пусть пока и в не преображённом ещё теле, так же чудом можно считать и всю послепленную историю еврейского народа. Чудом, кульминацией которого станет приход Мессии.

Как устроено это пророчество (и почти каждое пророчество в Ветхом Завете)? Иезекииль произносит его в определенной исторической ситуации (вавилонский плен), и оно касается в первую очередь именно этой ситуации (грядущее возвращение Израиля в свою землю). Заметим, что пророк использует развернутую метафору, где плен уподобляется пребыванию в могиле, а освобождение — воскрешению (между прочим, это едва ли не первое в Библии представление идеи о воскресении из мертвых). Это дает нам право и в дальнейшем подходить к этому пророчеству как к метафоре. Тогда мы можем увидеть здесь и второй смысл: нас, бывших мертвыми по греху своему, Господь оживотворяет Своим Духом и дает нам новую жизнь на этой нашей земле. Но ведь есть и третий смысл, может быть, самый НЕ метафорический. Бог обещает, что Он воскресит нас после нашей физической смерти, исполнит нас Духом, несущим жизнь вечную, и поселит на такой земле, которая будет действительно наша, и именно тогда мы по-настоящему познаем нашего Господа, войдем в ничем не замутненные отношения с Ним.

Видение Иезекииля о духовном обновлении народа Божия, конечно, вселяло надежду в сердца тех, кому оно было предназначено — депортированных жителей Иерусалима. Неудивительно, что впоследствии оно было переосмыслено в контексте новозаветного откровения, став символом всеобщего воскресения. Так же неудивительно и то, что спустя ещё несколько веков вокруг этого и подобных ему текстов выросла целая теология, связанная с учением о Святом Духе. Но важно всё же иметь в виду, что все такие богословские концепции относятся к совершенно другой эпохе и, в известной степени, к другой традиции. Пророк же говорит о дыхании Божием, которое возвращает жизнь мёртвым костям, делая их не просто народом, а народом Божиим. И здесь перед нами пророческое или, шире, общебиблейское представление о том, что такое жизнь, будь то жизнь отдельного человека или целого народа, который тоже представал перед Богом, как некое духовное целое. Как видно, жизнь оказывается здесь процессом не естественным, не биологическим, а духовным в полном смысле слова, по крайней мере, когда дело касается человека. Оно и неудивительно: ведь Бог уже при сотворении «вдувает» человеку «в ноздри» (в еврейском тексте именно так) дуновение (или дыхание) жизни, которое и оживляет человека. А в видении Иезекииля Он проделывает то же самое с целым народом. Как видно, мера жизни или, точнее, «жизненности» как отдельных людей, так и целых народов определяется мерой полноты дыхания Божия. А мера эта может разниться от той, что свойственна Царству (и здесь параллель со всеобщим воскресением вполне уместна, ведь воскресение в жизнь и предполагает вхождение в Царство), до минимума, характерного для шеола, где от жизни остаётся лишь её бледная тень. И только от отношений человека с Богом зависит, насколько полной и интенсивной окажется его жизнь. То же касается и народа Божия в целом: как видно, к моменту начала плена духовно он представлял собой груду костей, что и сказалось соответствующим образом на его исторической судьбе. А когда духовная жизнь народа снова обрела полноту, стало возможным и возвращение его на землю отцов. Но этому возвращению предшествовало другое: возвращение к полноте богообщения, которое произошло ещё тогда, когда народ жил в Вавилоне. Не будь его, возвращение в Иудею оказалось бы бессмысленным и, скорее всего, просто невозможным.

Все мессианские пророчества эпохи плена говорят о грядущем возвращении народа на землю отцов. Иезекииль не исключение: он тоже пророчествует о скором возвращении, о том, что Бог соберёт Свой народ на той земле, которую Он им дал, исполняя обещанное ещё Аврааму. Но возвращение это никогда не было возвращением в прошлое. Иезекииль, как и Иеремия, знал: у народа Божия нет пути в прошлое, у него есть один путь — вперёд, в будущее.

Без Бога будущее народа, впрочем, могло бы стать всё тем же прошлым, только на новом его этапе. Территория станет больше, народ многочисленнее, страна богаче, и вообще всего станет больше, чем было до плена, включая почёт и уважение соседей. У Бога же был свой, несколько иной, план. Он знал, что Его народ после плена, пройдя через все испытания и сохранив веру, станет и многочисленнее, и сильнее, чем был прежде. Но не ради этого возвращает Бог Свой народ на землю отцов. Он хочет, чтобы Его народ обрёл новое духовное качество. Оно неотделимо от Мессии и от мессианского Царства, но роль народа никогда не была в планах Божиих чисто служебной.

Речь не шла о том, чтобы, сыграв свою роль в контексте мессианской перспективы, еврейский народ ушел с исторической сцены. Так действительно, в известном смысле, произошло, если иметь в виду катастрофу 70 г. н.э., но произошло это не потому, что так было задумано Богом, а потому, что народ оказался не вполне адекватен в том, что касалось Мессии и Его служения. Но даже с этой точки зрения речь едва ли можно вести о наказании: просто упущенные возможности, в том числе (когда речь идёт о народе) возможности исторические, всегда оборачиваются впоследствии провалом, а иногда и катастрофой.

Так случилось и с еврейским народом. И случилось как раз именно потому, что мессианское Царство многим в евангельские времена виделось не таким, каким видели его пророки, включая Иезекииля, а таким, каким хотели его видеть те, для кого духовная жизнь сводилась к жизни религиозной. Им нужен был торжествующий победитель язычников, который восстановит сильное еврейское государство и сделает его ещё сильнее того, каким оно было при Давиде и при Соломоне, в золотой век древнего Израиля.

Иисус из Назарета на эту роль не подходил. Он умер и воскрес, а вместо Него нашлись другие, казалось, подходившие больше. Он не посмел бросить вызов римлянам — они посмели. Так погибла Иудея и был разрушен Иерусалим. Пришёл Мессия, явилось Царство, а народ прошёл мимо. За миражом, путь за которым оказался не путём жизни, а путём смерти.

Разным пророкам и образ Мессии, и мессианское Царство открываются по-разному. Иезекиилю, например, оно открывается как Царство, основанное на новом заключённом с Богом союзе-завете, который пророк называет «союзом мира». Конечно, в его описании мессианского Царства присутствует и образ Мессии, который назван Давидом (имеется в виду допленная традиция, связывающая происхождение царя-Мессии с родом Давида), и возвращение народа на землю отцов, и, конечно же, восстановленный (точнее, заново построенный) Храм. Но мир становится главной характеристикой мессианского Царства, каким оно открылось Иезекиилю. И речь идёт, конечно, не только об отсутствии войн и вражды.

Хотя, разумеется, и это важно. Но отсутствие войн и вражды возможно лишь тогда, когда мир пребывает в сердце человека. А с этим сложнее, чем с войнами или даже с личной враждой. Все войны так или иначе заканчиваются миром, любая вражда раньше или позже угасает (иногда вместе с земной жизнью). Но отсутствие войны и вражды снаружи не означает мира.

Гораздо чаще это, увы, лишь перемирие. Настоящий же мир возможен лишь как внешнее проявление того мира, который пребывает в сердце. Потому и идёт у пророка речь о «союзе мира». Идея обновления союза-завета с Богом в день прихода Мессии не нова, об этом говорил уже Иеремия. Но ведь обновление завета предполагает прежде всего изменение отношений с Богом, новое качество этих отношений.

Иеремия говорит о Торе, о данном Богом Законе, который с приходом Мессии окажется написан в сердце человека, а не просто выбит на камне, как это было прежде. Закон и заповеди становятся тем внутренним императивом, который определяет всю жизнь человека. А внутренний мир, о котором говорит Иезекииль, — следствие этого нового качества духовной жизни, иного уровня отношений с Богом. Ведь мир в сердце — следствие духовной цельности человека, не раздваивающегося между своими взглядами и убеждениями и своей жизнью.

Тора, написанная в сердце, и должна была помочь человеку обрести такую цельность. А тогда и Божье присутствие смогло бы войти в жизнь человека в такой полноте, которая сделала бы для него возможной жизнь в Царстве. Это ведь и есть главная задача ищущего Царства — встретить Мессию и войти туда, куда Мессия его позовёт. А Тора, написанная в сердце, и внутренний мир и есть то, без чего Мессию не встретить и в Царство не войти.

Как утешительно слышать строки пророка Иезекииля, особенно когда сознаешь, что сердце твое полно дурных помыслов, а жизнь - поступков. Господь устами пророка говорит о том, что будет у народа один Царь, а значит - воля, объединяющая множество людей. Эта воля, находя место в каждом сердце, обновит его, исцелит и очистит грехи. И уже не будет это сердце осквернять себя идолами, мерзостями и всякими пороками. Господь говорит также и том, что соберет Свой народ отовсюду, а в Евангелии от Иоанна мы читаем, что жертва приносится не только за народ Божий, т.е. за Иудеев, но и за всех нас - рассеянных чад Божиих. Иисус умирает на кресте и воскресает для того, чтобы собрать воедино всех живущих на земле, расширить "народ Божий". Кроме того, Господь обещает быть нашим Богом во веки, а нам остается захотеть стать Его сыновьями, перешагнуть границу понятия "народ Божий" и остаться там навсегда.

Великие пророки Израиля, начиная с Иеремии, немало говорили об обновлении отношений с Богом и о новом, мессианском союзе-завете, который станет реальностью с приходом Мессии и будет заключён при Его непосредственном участии. Нередко этот союз называют «союзом мира». Конечно, в понятие мира входит в данном случае и прекращение всех войн, включая те, которые столько веков не оставляли в покое народ Божий. Но в пророческой традиции от мира неотделимо то присутствие Божие, которое, собственно, и делает еврейский народ народом Божиим в строгом смысле слова. А мера полноты этого присутствия, в свою очередь, отличает мессианскую эпоху от предшествующей истории. Собственно, мессианское Царство уже Исайе Иерусалимскому открылось, как особая, новая эра в истории не только народа Божия, но и всего человечества. И новизна заключалась не столько в том, что Мессия открывался пророкам, как идеал праведного правителя (о праведном правителе, строго следующем Торе и принимающем меры для того, чтобы в его государстве она неукоснительно соблюдалась, думали и мечтали уже ранние пророки), а как раз в этой полноте божественного присутствия, которая делает чем-то совершенно особенным и эпоху правления Мессии, и даже саму Его личность. Мессия становится тем орудием Божиим, посредством которого Он делает Свой народ общиной верных в полном смысле слова, а остальным народам тем самым даёт пример праведности и святости во всей их полноте. Разумеется, такое обновление народа-общины требовало и обновления союза с Богом, без которого о новом духовном качестве народа говорить не приходилось. И ожидания пророков не оказались напрасными: с приходом Христа отношения Бога со Своим народом действительно полностью обновились. Только обновление это оказалось не совсем таким, каким его представляли допленные пророки. Они всё же ожидали Царства хоть и совершенного, но земного. А Царство оказалось «не от мира сего». Но в том, что новый завет станет заветом Царства, пророки не ошиблись.