Мысли вслух на Гал 4:28-5:10

Художественная литература не раз описывала проблему освобожденного раба. Оказываясь один на один со своей свободой, с новой жизнью, где нет никаких обязанностей, где все решаешь сам, человек чаще всего начинает сожалеть о рабстве. Привычка к положению раба, к жизни, где все детерминировано, все время заставляет искать привычных путей. И становится необходимым найти способ вновь стать рабом.

Выход из духовного рабства и обретение Христа гораздо болезненнее. Духовная свобода, которую мы вдруг начинаем ощущать, обычно не проявляется в чем-то внешнем. Тем сложнее сохранить в себе дарованное вдруг, незаслуженное, но обладающее невероятно высокой ценностью. Когда мы обнаруживаем в себе желание к прежней, спокойной жизни, нам кажется, что это наша личная, никому не понятная проблема. Однако, призыв апостола Павла стоять в свободе, которую мы обрели, уже две тысячи лет является одним из самых актуальных для всех христиан. И только потому, что мы недостаточно последовательны в исполнении этого наказа, наша жизнь так часто выглядит совершенно не так, как должно выглядеть свидетельство о Христе.

Говоря об обрезании как о пути назад в рабство, Павел, очевидно, имеет в виду ту духовную динамику, которая связана с действием Торы в человеке. Он прямо говорит сторонникам обязательного обрезания: если вы обрезываетесь, то вы должны исполнить Тору во всей полноте. И дело тут не только в том, чтобы исполнять все религиозные предписания иудаизма, а в том, чтобы пройти весь обозначенный в Торе духовный путь, от чисто внешнего, морального и религиозного, её понимания до той духовной работы, которую предполагает понятие внутренней Торы.

Иначе, понятая только религиозно, Тора вообще теряет всякий духовный смысл, а обрезание становится своего рода религиозной игрой, которая сама по себе никуда человека не ведёт, лишь отвлекая его от подлинного духовного пути. Апостол не выступает против Торы, он лишь не хочет, чтобы следование Торе превращалось в род религиозного развлечения, которым многие ещё и успокаивали себя в том смысле, что теперь-то они делают для Бога и для Христа всё, что нужно. Наверное, многие, обрезываясь, ощущали себя «правильными» христианами, а в христианстве они начинали видеть не духовный путь и не жизнь Царства, а «правильную» религию.

Вообще в таком случае религиозная жизнь незаметно подменяла жизнь духовную, и как раз от этой подмены и предостерегает Павел галатийских христиан. Он говорит им: вы всерьёз хотите стать иудеями, пройти весь духовный путь, которым шли лучшие представители Синагоги? В таком случае следуйте Торе во всей её полноте. От внешней Торы переходите к Торе внутренней, попробуйте сами стать живой Торой, на собственном опыте узнайте, как это бывает и что выходит из таких попыток. Апостол знал, о чём говорил: в другом своём послании, в Послании к римлянам, он сам описал свои попытки осуществить в жизни идеал живой Торы.

Полный провал, духовный кризис, наконец, встреча с Воскресшим на Дамасской дороге — всё это путь самого Павла, которым, однако, никто из обрезывавшихся галатийских христиан идти не собирался. Путь Торы им был неинтересен, им просто хотелось немного религии для разнообразия жизни и для душевного спокойствия. Неудивительно, что у апостола такая позиция не могла вызвать ничего, кроме возмущения: он ведь совершенно серьёзно относился и к Торе, и ко Христу, и к Царству, и к собственному духовному пути. И, видя, как некие «учителя» профанируют всё то, что было ему абсолютно важно, он не мог оставаться спокойным.

В своем послании церкви Галатии Павел достаточно решительно высказывается об обрезании: кто обрезывается, тому от Христа никакой пользы нет. На первый взгляд такое утверждение может показаться явной несообразностью: ведь среди христиан в те времена обрезанных было едва ли не большинство, в которое входил, среди прочих, и сам Павел. Речь явно идёт не о самом факте обрезания. Впрочем, судя по контексту послания, нетрудно убедиться, что тут речь идёт о недавних язычниках, которые обрезывались, уже став христианами. А это было уже совсем другое дело: для них обрезание становилось своего рода обязательным религиозным обрядом, без которого в Церковь не войдёшь и христианином не станешь.

Так, по крайней мере, утверждали те, кто призывал новообращённых христиан обрезаться. А вот с этим Павел смириться уже никак не мог. И дело тут не в позиции и не в богословских мнениях, а в опыте апостола. Он слишком хорошо знал, что никакая религия и никакие усилия, предпринимаемые в религиозных рамках, по большому счёту не приводят ни к чему. Павел (ещё в бытность Шаулем) сделал всё, что мог, чтобы достичь идеала и стать тем, что тогда называли живой Торой. Он стремился следовать Торе совершенно искренне и во всей полноте — и потерпел полное поражение.

От духовного краха его спасла лишь встреча с Воскресшим на дамасской дороге. И вот теперь он слышит утверждения людей, уверенных, что отношений со Христом для спасения мало, что их непременно надо дополнить обрезанием, иначе ничего не получится! И это при том, что даже в Торе обрезание названо всего лишь «знаком союза» («знамением завета»)! Не смыслом его, этого союза-завета, и даже не каким-то основополагающим условием, а всего лишь знаком!

Конечно, отказ от знака заключённого с Богом союза — отнюдь не доблесть. Но полагать в знаке спасение? Для Павла это было просто абсурдом. Но он понимал: для кого-то оно действительно так. И означает такое положение вещей лишь одно: люди больше надеются на свою религиозность, чем на Христа. И тут на помощь и вмешательство Христа действительно рассчитывать не приходится. Можно, будучи религиозным человеком, искать и найти Христа.

Можно даже строить с Ним отношения, оставаясь (не слишком, впрочем) религиозным человеком. Но найти Христа, а затем пуститься на поиски ещё какой-то религии, без которой якобы не обойтись, — означает просто не понимать, Кого встретил. Для христианина отношения со Христом по определению самоценны, необходимы и достаточны, никаких дополнений и «восполнений» они не требуют. И если человек этого не понимает, значит, он не совсем ещё христианин. Или совсем не христианин.

В своем послании церкви Галатии Павел достаточно решительно высказывается об обрезании: кто обрезывается, тому от Христа никакой пользы нет. На первый взгляд такое утверждение может показаться явной несообразностью: ведь среди христиан в те времена обрезанных было едва ли не большинство, в которое входил, среди прочих, и сам Павел. Речь явно идёт не о самом факте обрезания. Впрочем, судя по контексту послания, нетрудно убедиться, что тут речь идёт о недавних язычниках, которые обрезывались, уже став христианами. А это было уже совсем другое дело: для них обрезание становилось своего рода обязательным религиозным обрядом, без которого в Церковь не войдёшь и христианином не станешь.

Так, по крайней мере, утверждали те, кто призывал новообращённых христиан обрезаться. А вот с этим Павел смириться уже никак не мог. И дело тут не в позиции и не в богословских мнениях, а в опыте апостола. Он слишком хорошо знал, что никакая религия и никакие усилия, предпринимаемые в религиозных рамках, по большому счёту не приводят ни к чему. Павел (ещё в бытность Шаулем) сделал всё, что мог, чтобы достичь идеала и стать тем, что тогда называли живой Торой. Он стремился следовать Торе совершенно искренне и во всей полноте — и потерпел полное поражение.

От духовного краха его спасла лишь встреча с Воскресшим на дамасской дороге. И вот теперь он слышит утверждения людей, уверенных, что отношений со Христом для спасения мало, что их непременно надо дополнить обрезанием, иначе ничего не получится! И это при том, что даже в Торе обрезание названо всего лишь «знаком союза» («знамением завета»)! Не смыслом его, этого союза-завета, и даже не каким-то основополагающим условием, а всего лишь знаком!

Конечно, отказ от знака заключённого с Богом союза — отнюдь не доблесть. Но полагать в знаке спасение? Для Павла это было просто абсурдом. Но он понимал: для кого-то оно действительно так. И означает такое положение вещей лишь одно: люди больше надеются на свою религиозность, чем на Христа. И тут на помощь и вмешательство Христа действительно рассчитывать не приходится. Можно, будучи религиозным человеком, искать и найти Христа.

Можно даже строить с Ним отношения, оставаясь (не слишком, впрочем) религиозным человеком. Но найти Христа, а затем пуститься на поиски ещё какой-то религии, без которой якобы не обойтись, — означает просто не понимать, Кого встретил. Для христианина отношения со Христом по определению самоценны, необходимы и достаточны, никаких дополнений и «восполнений» они не требуют. И если человек этого не понимает, значит, он не совсем ещё христианин. Или совсем не христианин.

В евангельские времена на Тору (Закон) смотрели по-разному. Для большинства верующих евреев Тора была своего рода моральным и юридическим кодексом, который подлежал безусловному принятию и исполнению. При этом как нечто само собой разумеющееся предполагалось, что кодекс этот исполним. И на том уровне, которым ограничивалось религиозное большинство, с исполнением Торы действительно не было неразрешимых проблем. Конечно, это требовало усилий, но люди искренне религиозные обычно таких усилий не жалеют. А приложив усилие, исполнив Тору, как им казалось, до конца, такие люди естественно считали себя праведниками.

В самом деле: с их собственной точки зрения, с точки зрения религиозного человека, им не в чем было себя упрекнуть. Чего бы ещё мог Бог от них потребовать? Свои требования Он изложил в Торе, а её они исполнили. Однако был в те времена и иной взгляд на Тору и на духовную жизнь. Взгляд, уже, в сущности, выходивший за рамки традиционной иудейской религиозности, да и за рамки всякой религиозности вообще. Речь в этом случае шла о внутренней Торе. О Торе, которая воспринималась не как юридический или моральный кодекс, а как откровение Божьей воли.

Божьей воли в самом буквальном смысле. В смысле Божьих интенций, обращённых к человеку. Интенций, которые должны определять собой всю духовную жизнь человека, да и всю его жизнь вообще. Стать тем духовным стержнем, который только и может сделать человека праведником, если определит его жизнь всецело. Говоря о Торе, Павел нередко противопоставляет внутреннюю Тору внешней. И дело не в том, что он принципиальный противник всякой религиозности. Он просто слишком хорошо знает на собственном опыте, что праведником религия ещё никого никогда не сделала, да и не может сделать.

Религиозный человек может многое сделать для Бога. Но в духовной жизни главное не делать, а быть. Нужен не набор добрых и благочестивых дел, а качественное изменение жизни. И тут религия оказывается бессильной: ведь она меняет человека извне, через предлагаемые ею нормы и правила. А настоящие изменения всегда происходят изнутри. Тут нужна именно внутренняя Тора — но её-то падший человек и не в состоянии довести до полноты.

Мешает первородный грех. И это апостол тоже понимает прекрасно: он сам пробовал так жить и потерпел полный провал, вполне откровенно описанный им самим в Послании к Римлянам. Остаётся лишь надежда на то дыхание Божье, дыхание Царства, которое только одно и может сделать человека праведником. Конечно, это признание собственной духовной несостоятельности. Но лучше уж признать очевидное и обрести полноту жизни Царства, чем пытаться делать хорошую мину при плохой игре и потерять всё.

В своих посланиях Павел нередко сравнивает христианскую жизнь с забегом, а христиан — с бегунами на стадионе, соревнующимися между собой. Так и здесь апостол сравнивает адресатов своего послания с бегунами, которые начали свой забег хорошо, но затем что-то их остановило так, что голоса истины они больше не слышат. Исходя из ближайшего контекста становится понятно, что речь идёт об увлечении той самой религиозностью, которой никогда не было достаточно для подлинно праведной жизни.

Символом этой религиозности становится обрезание, с которым, по-видимому, некоторые члены Галатийской церкви связывали свою духовную жизнь даже больше, чем со Христом. И тут их духовный путь заканчивается. Заканчивается именно как путь, которым им предстояло идти или бежать и который должен был проходить в непосредственном общении и единении со Христом. Путь христианина — путь Царства, а не путь религии. Но дело не только в этом.

Павел не случайно говорит адресатам своего послания, что они остановились. Не свернули на другой путь, не повернули назад, а именно остановились. Оно и неудивительно: ведь религиозность может и помочь человеку на духовном пути, и помешать. А религиозная жизнь как таковая к жизни духовной прямого отношения не имеет, хотя и связана с ней. Связана прежде всего как форма с содержанием. Или, точнее, как источник форм для того содержания, которым наполнена духовная жизнь в той её части, что связана с богообщением.

Вот тут религия действительно может оказаться полезной. Но не тогда, когда она превращается в самоцель. Не тогда, когда религиозная жизнь подменяет собой жизнь духовную, ту динамику связывающих человека с Богом и с другими людьми отношений, которую не заменит никакая религия. Тут речь действительно может идти лишь об остановке на духовном пути. А если остановка продлится достаточно долго, то, может быть, и об отказе от этого пути: ведь человек может и удовлетвориться одной религией, если сделает соответствующий выбор. Но тогда уже надо будет говорить только и именно о религии, а не о христианстве.

Что такое свобода и существует ли она на свете? В сегодняшнем отрывке из послания к Галатам апостол Павел подчеркивает: «...стойте в свободе, которую даровал нам Христос… ибо во Христе ίσχύει (имеет силу, имеет значение)… вера, действующая любовью» (в греческом тексте «δι’» — через любовь ). Свобода, таким образом, есть подчиненность жизни главной и единственной истине, вере, действующей любовью, а не преходящим и зависящим от обстоятельств вариациям образа жизни. Быть свободным означает, следовательно, верить и действовать любя. Для апостола здесь неуместны рассуждения о правах человека, потому что свобода и несвобода имеют место перед лицом Всемогущего. Поэтому он не говорит о наличии или отсутствии свободы исповедания: она не даруется миром сим в форме свободы совести, но реализуется лично каждым в следовании за Иисусом.

Говоря об обрезании, Павел сравнивает его с рабством, призывая своих читателей оставаться свободными людьми (ст. 1). Он прямо говорит галатийским христианам, что, если они будут обрезываться, то никакой пользы от Христа им не будет (ст. 2). На первый взгляд, такое заявление противоречит собственным словам апостола, сказанным, впрочем, в другое время и по другому поводу, о том, что обрезание не препятствует ни спасению, ни пребыванию в Царстве. Ключом для понимания столь жёсткого высказывания Павла служит требование апостола к обрезывающемуся исполнять всю Тору полностью (ст. 3). Павел, как видно, не против обрезания, он не против религии как таковой, если только она не мешает войти в Царство, и, уж конечно, он не против Торы. Но он решительно против той игры в религию, которой, как видно, увлеклись христиане Галатии. Он напоминает галатам, что во Христе вопрос об обрезании теряет всякий смысл, что он вообще не имеет отношения к Царству (ст. 6). Торой не оправдаешься, и галатийские христиане должны об этом знать (ст. 4 – 5).

Но дело не только в этом. Дело в том, что и к обрезанию они относятся вовсе не так, как предписано Торой. Для верующего еврея, соблюдающего Тору, вопрос об обрезании становился иногда вопросом жизни и смерти, как это было, к примеру, во время правления Антиоха Эпифана, когда обрезание делали тайно и за него полагалась смертная казнь. В такой ситуации обрезание становилось следствием глубинного, духовного выбора, и на него решался не каждый. Но в данном случае ситуация была другой: обрезание использовалось как раз именно для того, чтобы избежать проблем, которых сам Павел, очевидно, вовсе не стремился избегать таким образом (ст. 11). Для апостола, как видно, обрезание — слишком серьёзная вещь, чтобы использовать её, как прикрытие. И христиан Галатии он призывает относиться к ней так же серьёзно. Он напоминает им о том, что, соглашаясь на обрезание, они избирают другой путь, не тот, о котором свидетельствовал им Павел и по которому они шли прежде (ст. 7 – 8). Это не пустяк, измена начинается с малого (ст. 9). И если кто-то из тех, кто проповедует обрезание в галатийской церкви, не понимает всей серьёзности ситуации, тем хуже для него (ст. 10).

Обрезание, как и религия вообще, само по себе не хорошо и не плохо. Всё зависит от того, чем оно является для человека: выбором пути или игрой, в которую играют отчасти и для того, чтобы избежать неприятностей. В первом случае не исключено, что выбранный путь всё же приведёт человека к порогу Царства, как это случилось с самим Павлом, ведь он и сам до встречи на Дамасской дороге подумать не смел о том, что обрезание могло быть духовно бесполезным. Второй путь не приведёт никуда, потому что он никуда и не ведёт: он больше всего напоминает круг вокруг детской площадки, по которому можно бегать бесконечно. И апостол совсем не хочет, чтобы для его галатийских братьев бег по кругу стал главным занятием.

Вы знаете, что происходит с человеком, попавшим в трясину? Он медленно погружается в жидкую грязь, и чем энергичнее он пытается выбраться, тем быстрее его засасывает болото. Это очень похоже на существование грешного человека: медленное умирание и полная невозможность справиться с ситуацией, предельная несвобода. Для апостола Павла очевидно, что человечество находится в рабстве у греха и нуждается в освобождении, которое может дать только Бог и которое приносит в этот мир Христос. Уже принес, а тем, кто уверовал в Него, уже дал! Началась новая жизнь, не в болоте, и движения не затруднены и не приближают к погибели. И вот с горечью Павел видит, как люди опять начинают связывать себя по рукам и ногам, только бы не сделать лишнего движения, «как бы чего не вышло», за что потом придется отвечать. Опять люди воздвигают заповедь на заповедь, опять предания старцев ставят выше Слова Божьего. О, несмысленные галаты! Помните, был такой фильм «Это сладкое слово: свобода»? Сладкое? Может быть... Трудное — да, но иначе — недостойно человека, сотворенного по образу и подобию Божьему.

Почему Павел говорит о «сыне, рождённом по плоти»? Не потому, что хочет унизить завет Бога с народом Израилевым. Тот завет был отнюдь не теорией, это был настоящий договор Бога Живого с Его народом. Однако Новый Завет — это новое обетование, и вот теперь Ветхий без Нового не имеет силы. Бог не забрал назад Свои слова, Свои обетования — но их уже нельзя рассматривать вне контекста Нового Завета. Кроме того, только Новый Завет, только Церковь Христова даёт нам возможность непосредственного контакта с Ним — через таинства. Если с ветхозаветными праведниками Бог говорил из облака — то с нами Он может говорить непосредственно в нашем сердце, в которое Он входит через таинства.

Как видно, главная проблема галатийских христиан заключалась в том, что они, по слову самого Павла, хотели быть «под властью Торы» («под законом», ст. 21). Такое желание вполне могло у них возникнуть после того, как Павел, которого, по собственному его свидетельству, они приняли, «как вестника Божия» (ст. 12 – 14), их покинул. Та свобода Царства, о которой, по-видимому, свидетельствовал им апостол, могла показаться галатам чрезмерной, как это случается иногда с неофитами, ищущими «твёрдой руки». И тогда место Павла вполне естественным образом заняли те, кого апостол называет «нечистыми ревнителями» (ст. 17 – 18). В таком случае становится вполне понятным и объяснимым уже упоминавшиеся в послании властолюбие этих новых «пастырей» и их притязания на исключительность, равно как и тот факт, что, несмотря на всё перечисленное, в галатийской церкви к ним относились с уважением и, кажется, даже с некоторым страхом.

Павел же между тем предлагает им притчу, основанную на материале Книги Бытия. Он напоминает им известную историю рождения Измаила, который появился на свет раньше Исаака, хотя и не был сыном Авраама от Сарры, о котором говорил Аврааму Бог. Потому-то апостол и говорит, что один из двоих сыновей был рождён «по плоти», т.е. исключительно по человеческой воле, а другой — «по обетованию», в соответствии с данным Богом обещанием (ст. 22 – 23). Этих двоих сыновей Павел сравнивает с двумя союзами («заветами»): прежним, в основе которого лежала Тора и следование закону, и новым, основанным на верности Богу и на тех обещаниях, которые даны были ещё Аврааму, а исполнились, по слову апостола, только теперь, после прихода Мессии (ст. 24 – 31).

Такое противопоставление, на первый взгляд, разделяет прежний и новый завет так же, как прежний и новый народ Божий. Но апостол говорит не о разделении, он хочет лишь подчеркнуть тот факт, что прежний союз, заключённый ещё с Авраамом, свою полноту может обрести лишь в том новом, мессианском союзе, который заключается с Богом через Иисуса Христа. Прежние союзы не отменяются и не обесцениваются, но, чтобы воспользоваться всем, что они могут дать, необходимо обратиться к Тому, в Ком они получили свою полноту.