Мысли вслух на 1 Тим 4:4-5

Трудно определить, как звучат одни и те же слова Священного Писания в разные века. Возможно, сегодняшнее чтение часто было актуально за 2000 лет истории христианства, но для нас оно может стать ежедневным чтением. Ешьте то, не ешьте это. Считавшееся человеческим на протяжении всей истории, теперь считается вредным, и наоборот. Брак и семья зло, жизнь ни во что ни ставится. Главное не благочестие, а зарядка, диета и белозубая улыбка. Но всем, кто упрекает Церковь и христиан в поклонении ритуальным, обрядовым, а значит внешним вещам, можно предъявить только слова апостола, до сих пор остающиеся законом жизни верующих в смерть и воскресение Иисуса: "...телесное упражнение мало полезно, а благочестие на все полезно, имея обетование жизни настоящей и будущей".

Говоря о последних временах, Павел упоминает неких лжеучителей с «сожжённой совестью», которые, по его словам, будут пытаться запретить верным то, чего Бог им отнюдь не запрещает (ст. 1 – 5). По-видимому, кто-то из таких лжеучителей уже пытался проповедовать в Церкви нечто подобное, если допустить, что упомянутые апостолом «бабьи басни» (ст. 7 – 9) имеют отношение к лжеучениям, о которых он говорит. Павел, как видно, не случайно упоминает здесь физические упражнения: соответствующее греческое слово могло обозначать не только гимнастику в том смысле, в котором мы говорит о ней сегодня, но и вообще некую систему поддержания тела в определённом состоянии, включая, возможно, и такую, которую сегодня мы назвали бы скорее не гимнастикой, а аскезой.

Конечно, здесь явно присутствует свойственное иудаизму сдержанно-скептическое отношение к аскезе в том виде, в каком она существовала в некоторых языческих, и в том числе греческих, религиозно-философских системах. Впоследствии такого рода практики частично вошли в церковную жизнь, но произошло это заметно позже, уже в Средние века. Первохристианская же церковь, судя по всему, что мы знаем о ней сегодня, их избегала, ориентируясь больше на традиционное иудейское благочестие, где ключевую роль играла не внешняя, телесная аскеза, а практика непрерывной молитвы и усилия, связанные с обретением внутренней Торы.

Но дело, по-видимому, было не только в этом. Павел, судя по всем его посланиям, вообще не придавал особого значения религиозности и благочестию, считая их не слишком важными для духовной жизни. Но он всегда выступал решительно против того, чтобы религия или традиционное благочестие вставали на пути того, кто хочет жить жизнью Царства во всей её полноте. И теперь апостол, как видно, выступает не против одной разновидности благочестия в пользу другой, а против тех ограничений, которые совершенно не нужны человеку на пути в Царство. Он прекрасно понимает, что аскеза нередко связана не столько с желанием исполнить волю Божию, сколько с желанием самоутверждения, для которого аскетические достижения являются прекрасной питательной почвой. И потому апостол выступает резко против тех, кто делает аскезу центром и смыслом духовной жизни, справедливо указывая на то, что такое смещение акцентов не имеет ничего общего с христианским откровением. И неудивительно: ведь подобным образом понятая аскеза предполагает не ту, по словам Спасителя, «жизнь с избытком», которую Он принёс в мир, открыв миру Царство, а вечный недостаток и самоограничение. Такого рода религиозность невольно наводила на мысль, что Бог вовсе не любящий Отец, у Которого ни в чём нет недостатка, а строгий и не очень-то милостивый распорядитель, скупо отмеряющий свои дары тем, кто готов страдать ради него, страдать не потому, что мир лежит во зле, а потому, что страдания эти нужны самому распорядителю. Такая религиозность была не свидетельством, а антисвидетельством. Антисвидетельством, с которым апостол не мог и не хотел мириться, позволяя её носителям омрачать лик Божий и сбивать ищущих Царства с верного пути.