Мысли вслух на Деян 13:42-14:7

И в Антиохии Писидийской, и в Иконии события развиваются сходно. Первоначально братья проповедуют в синагоге, где недавние язычники, открывшие для себя Бога Израилева, проявляют к проповеди больший интерес, чем иудеи. Видимо, тем, кто недавно открыл библейское Откровение, легче сделать из него выводы, о которых говорят апостолы, нежели тем, для кого традиция вытеснила открытость Слову. Трагедия неузнавания Бога Своим народом усиливается, и назрел момент, когда Павел и Варнава вынуждены открыто провозгласить, что отныне они намерены обращаться к язычникам.

Трагедия усугубляется еще и тем, что противники апостольской проповеди подстрекали участвовать в гонениях набожных, почётных женщин и первых в городе людей. Было бы легче, если бы можно было обвинить гонителей в том, что все они негодяи и отбросы общества, в таком случае можно уйти от мучительного вопроса о том, почему же достойные люди нас не приняли, а заодно возвеличить себя за счёт унижения противников. Но нет, среди врагов и даже среди тех, кто служит злу, могут находиться достойные люди. Как часто мечты о братстве людей доброй воли разбиваются о реальность обращённости воли добрых людей на зло, принимаемое за добро...

Павел и Варнава говорят, что Слово Божие в первую очередь должно быть проповедано избранному народу — иудеям. Однако проповедь, обращённую к иудеям, слушают также язычники, и Слово проникает в их сердца порой глубже, чем в сердца иудеев. И Павел говорит, что, отвергая Слово, люди сами делают себя недостойными вечной жизни. Иудеи думали, что вечной жизни недостойны язычники. Некоторые современные язычники утверждают, что ни вечной, ни временной жизни недостойны иудеи. Господь смотрит на всё иначе: у Него нет недостойных — кроме тех, кто добровольно отказывается от Него.

О том, что слово Божие должно прозвучать до краёв земли, было известно уже благодаря проповеди пророков. Они впервые заговорили о призвании во дни Мессии язычников, которые присоединятся к остатку еврейского народа, образовав вместе с ними новый народ Божий. Вот только никто не ожидал, что формирование этого нового народа начнётся с недавних язычников. Логика подсказывала, что первыми своего Мессию узнают и примут, конечно же, евреи, тем более, что мессианских движений в народе в евангельские времена было множество, а вопрос о том, какое именно из существовавших на тот момент религиозных братств было подлинным мессианским остатком, являлся одним из наиболее тогда дискутировавшихся. И тем не менее получилось так, что именно язычники, искавшие истины в Синагоге и поклонявшиеся Богу Израиля, приняли Его первыми. Парадокс духовной истории? Наверное, да. Впрочем, он имел свои причины: к сожалению, именно религиозность оказалась тем тяжёлым грузом, который затруднил многим евреям приход в Царство. Свободным от этого груза недавним язычникам оказалось легче, и они опередили многих из тех, кто был уверен, что Мессия придёт к ним и ради них. А вот у апостолов не было никаких причин для того, чтобы выдерживать ожидавшуюся многими их соплеменниками и единоверцами последовательность. Конечно, проповедуя, они обращались в первую очередь именно к евреям, к тем, кому в первую очередь следовало бы послушать и услышать. Но их отказ не мог и не должен был остановить то свидетельство Христа и Царства, которое было поручено апостолам. Ведь это было дело не человеческое, а Божие, и не людям было определять порядок вхождения в Царство евреев или язычников. Дело апостолов было засвидетельствовать то, о чём уже прежде засвидетельствовал Сам Спаситель, а именно, что Царство приблизилось, и что путь в Царство открыть теперь каждому ищущему, как еврею, так и представителю любого другого народа. А уж кто пойдёт первым, зависело как от Бога, так и от людей, которым было предложено Царство. А апостолы были рады видеть в Царстве каждого входящего, независимо от национальности и религии. Ведь они были, прежде всего, людьми Царства, а уж потом представителями своего народа и своей религиозной общины. Как и надлежит быть свидетелю Царства.

Проповедь апостолов затрагивала сердца не только евреев, но и язычников, так как Царство с самого начала было открыто каждому, кто готов был довериться Спасителю. Интересно другое: эти приходящие в Церковь недавние язычники воспринимаются священнописателем как неотъемлемая часть нового народа Божия, как те, кто был «предуставлен» к вечной жизни, к жизни Царства. В принципе, конечно, ничего особенно необычного в таком видении Церкви как нового народа Божия нет. Народ Божий, согласно общепринятым в те времена в синагогальной среде представлениям, был задуман Богом ещё до сотворения мира, так же, как и Мессия. А Церковь уже во время жизни первого христианского поколения перенесла это понимание и на себя тоже, как на новый народ Божий. Но в том, что касается язычников, ситуация была не столь однозначна. Конечно, пророки не раз говорили о том, что с приходом Мессии язычники обратятся к Богу Израиля и войдут в народ Божий в качестве его неотъемлемой части. Но такое вхождение, по-видимому, не означало, что план Божий относительно народа Божия с самого начала включал в себя и язычников тоже. Оно было проявлением милосердия Божия, Который, ничего заранее язычникам не обещая, тем не менее через Мессию даёт им возможность стать участниками Своего замысла о спасении мира. А Церковь, как видно, распространила представления о промысле Божием относительно Своего народа на всех своих членов, независимо от происхождения. Такое переосмысление границ народа Божия было чрезвычайно важно: ведь при традиционном иудейском определении этих границ никакой язычник, даже верующий в Бога Израиля, в их рамки не попадал, если он не принимал иудаизм во всей полноте, становясь евреем. Церковь же с самого начала связала границы народа Божия не с еврейским народом как этносом и не с Синагогой, а с личностью Мессии. Границы народа при таком подходе расширялись, но прежние союзы, заключённые Богом со Своим народом, при этом не обесценивались: ведь отношения с Богом — единый и духовно целостный процесс, в котором важен каждый этап, начиная с Авраама и заканчивая Христом. А ещё был завет с Ноем, этим собирательным образом всех праведников языческого мира, которым новый взгляд на народ Божий открывал путь в Церковь, минуя Синагогу. Так Царство соединило прежний народ Божий со всяким праведником, искавшим подлинной жизни во всей её полноте.

Итак, услышавшие слово Господне язычники радовались. А уверовали только те, кто были «предуставлены к вечной жизни». Это что же значит: некоторые «предуставлены» и обречены на вечную жизнь, а некоторые не «предуставлены» и обречены на погибель? Тогда вообще человек и его выбор тут не при чем. Тогда зачем нам свидетельствовать о Христе кому бы то ни было, если всё зависит не от нас и не от проповеди и не от человека?

Но ведь Писание столько раз говорит о решающей роли человеческого выбора, о том, что «Царство Божие усилием берётся»! И заповедь о свидетельстве дана самим Христом! Как это всё увязать? Наверное, речь идёт не о предопределении ко спасению, а о готовности человека к принятию Благой Вести. Бог начинает Свою работу с каждым человеком с момента его прихода в жизнь (с зачатия), и у каждого человека свой путь, своя скорость развития отношений с Богом. В какой-то момент на этом пути возникает встреча с благовестием, но человек может быть уже приготовлен своим предшествующим путём к этой встрече, а может быть еще не приготовлен. В этом случае приготовление должно продолжаться, и в какой-то другой момент встреча станет возможной. Важно понимать, что приход человека к вере, к Богу – это не результат только чьей-то проповеди и не результат только какого-то спонтанного человеческого решения («вот буду верить и всё!»), а следствие длительного процесса развития отношений между человеком и Богом, где Богу принадлежит инициатива, благовестникам – свидетельство, а человеку – решение.

В сегодняшнем чтении мы видим, как удивительна и трудна для человеческого понимания тайна человеческого со-трудничества с Богом. Для язычников-листрян гораздо проще принять, что чудо исцеления хромого связано с пришествием к ним Зевса или Гермеса. А когда оказывается, что апостолы — такие же люди, как они сами, они быстро теряют всякий авторитет и подвергаются побоям и преследованиям. Между тем, суть апостольского служения именно в том, что они действуют от имени Бога, но не вместо Него. Они знают, что Господь Сам присутствует в этом мире, в тех, кто верит в Него, и поэтому они с доверием предают новоутвержденные церкви Его благодатной защите. Несомненно, эта тайна сотрудничества, соработничества с Богом должна осуществиться и в нас, а это требует нашего согласия, доверия, преданности Ему. Только нужно помнить, что, с одной стороны — мы обычные люди, а с другой — с нами Бог.

Сегодняшнее чтение позволяет нам лучше понять, что такое язычество и откуда оно берётся. Речь идёт о происшествии в Листре, где после совершённого Павлом исцеления местные жители приняли апостолов за богов — Зевса и Гермеса (ст. 8 – 13), так, что им стоило большого труда остановить собравшийся народ и убедить его в том, что они вовсе не боги, а люди (ст. 14 – 18). На первый взгляд, поведение собравшегося народа кажется наивностью, вызывающей лишь улыбку. А между тем, перед нами отражение одного из самых древних и наиболее широко распространённых языческих верований — вера в особого рода сверхприродную силу или энергию, разлитую в мире повсеместно и проявляющую себя в самых разных естественных и сверхъестественных явлениях. Носителями такой силы могли быть особые, избранные люди; боги и духи использовали её для того, чтобы творить чудеса. Неудивительно, что в совершённом Павлом исцелении местные жители увидели проявление этой силы, приняв апостолов за богов. И всё же встаёт вопрос: почему Зевс и Гермес? Ведь речь идёт о богах, здесь же перед собравшейся толпой стояли обычные люди, внешне ни на каких богов не похожие. Но для языческого сознания, особенно в древности, было характерно представление о том, что боги могут принимать любой облик, включая человеческий. Важен был не облик, а обладание силой: бог или дух, потерявший силу, переставал быть объектом поклонения. И здесь проявляется фундаментальное свойство языческого религиозного сознания: язычник поклоняется не личности, а силе, и любое проявление силы вызывает у него почитание и поклонение. Конечно, в своём проявлении сила может быть связана с той или иной личностью, но даже в этом случае личность остаётся для язычника чем-то вторичным, она важна не сама по себе, а лишь как форма проявления всё той же силы. А Бог — в первую очередь Личность, и лишь затем сила. Здесь главное различие между язычеством и Откровением: всякий раз, когда на первое место выходит личность, побеждает Бог, и всякий раз, когда обожествляется безликая сила, торжествует природа и язычество. Не случайно апостолы так горячо пытаются убедить собравшийся народ в том, что они такие же люди, как и те, кто их окружает (ст. 15): если окружающие их люди не научатся видеть ценность человека именно как личности, а не как носителя силы, они никогда не смогут войти в Царство. Даже во Христе они увидят лишь великого повелителя силы, а в Боге — её величайший источник. А вот любовь Божия и жертва Христа так и останутся от них скрыты. И тогда Царство любви представится им царством силы, а Небо обратится в ад, в озеро огненное, столь ярко описанное в Книге Откровения Иоанна. Нельзя понять любовь Божию, не научившись прежде ценить человеческую личность. А без такого понимания в Царство не войти.

В сегодняшнем отрывке из книги Деяний перед нами предстает интересное описание. Среди уже уверовавших фарисеев находятся люди, которые требуют от присоединившихся язычников обрезания и исполнения Моисеева закона (см. Деян. 14:5). И как нам может быть понятно это требование. Ведь «в чужой монастырь со своим уставом не ходят». Раз уж присоединяются, так пусть и выполняют то, что и мы. Ничего не напоминает? Чем эти люди отличаются от старшего брата в притче о блудном сыне (Лк. 15:11-32)? Эти люди, как и старший сын, очень хорошо помнят свои труды и усилия: в то время, как эти язычники где-то там верили в своих богов и жили в свое уловольствие, им, — иудеям, верующим в единого Бога, приходилось трудиться над исполнением закона. Вместо радости о спасении и обретении братьев — обида и желание отыграться... Но, к счастью, есть милостивый отец из притчи и апостол Петр, в которых отражается образ любящего Бога. Благодать Иисуса доступна всем, а значит, доступно и спасение. Ведь «мы веруем, что благодатию Господа Иисуса Христа спасемся» (Деян. 14:11).

На то, чтобы признать чудо, нужны силы. Силы согласиться на изменение привычного порядка вещей. Ведь нам легче отрицать действие Божие, чем начать разбираться с собой, с чем-то неправильным в наших отношениях с Богом, в наших отношениях с миром. Легче объяснить произошедшее каким-то явлением природы, чем увидеть в этом явлении дело рук Божиих. Так и для язычников Ликаонских городов проще увидеть в совершенном Павлом и Варнавой исцелении действие знакомых и привычных сил – богов греческого пантеона.

Сегодняшнее чтение даёт нам возможность понять смысл того, что в Новом Завете называется спасением. Перед нами проповедь Павла в одной из антиохийских синагог (ст. 16 – 41), имевшая, как видно, большой успех, особенно у язычников (ст. 42). Такой интерес на первый взгляд кажется необъяснимым: ведь Павел, в сущности, всего лишь пересказывает слушателям о земном служении Спасителя то, что уже было тогда более-менее известно, по крайней мере, в еврейской среде, да и до язычников, близких к Синагоге, кое-какие слухи об иерусалимских событиях, несомненно, должны были дойти (ст. 23 – 37). Он, конечно, предваряет свой рассказ небольшим обзором священной истории (ст. 17 – 22), но и это едва ли было новостью для всякого, кто хоть немного был знаком с жизнью и традицией Синагоги. А между тем, в самой проповеди содержится и ключ к пониманию проявленного язычниками интереса: Павел прямо говорит о том, что грехи, которым нет оправдания по закону, данному Моисеем, могут быть прощены во имя Иисуса Христа (ст. 38 – 39). Для понимания сказанного важно помнить, что, в соответствии с Торой (Законом Моисея), прощён мог быть не любой грех, а лишь грех, совершённый невольно, по слабости или по незнанию. От последствий такого греха можно было очиститься, так, что, раскаявшись и попросив у Бога прощения за содеянное, невольный грешник мог надеяться, что отныне он свободен и от самого греха, и от всего, что сделанный им грех мог за собой повлечь. А вот очиститься от греха, совершённого сознательно и добровольно, было нельзя. Можно было раскаяться в содеянном и попросить прощения у Бога, и даже получить такое прощение, но очиститься от греха, избавиться от его последствий было в таком случае невозможно. А тут оказывалось, что прощён может быть любой грех, даже такой, который до сих пор не прощался. Неудивительно, что этот момент особенно заинтересовал язычников: они-то хорошо знали свою жизнь, прекрасно понимая, что с точки зрения Торы очиститься от греха им практически невозможно. И речь в данном случае идёт не о каком-то всепрощении или попустительстве греху. Наоборот, именно в свете Царства грех всякого, кто к нему приближается, становится виден отчётливо, как никогда. Речь о том, что у входящих в Царство появляется шанс начать всё сначала. С чистого листа. И написать на этом листе свою новую жизнь — жизнь, которая станет частью Царства. И путём спасения.

На первый взгляд, здесь происходит зарождение новой религии — христианское благовестие, не будучи принято материнской средой, иудеями, выходит за ее пределы и обращается к язычникам. Формально, это действительно так, но сами проповедники во главе с Павлом явно так не считают (и это ясно следует из его проповеди). Дело, наверное в том, что христианство (не как религия, а как новый опыт жизни с Богом) коснулось прежде всего тех, кто искал не религиозной системы, а настоящей, вечной жизни, кто искал Христа и — наконец — получил Его присутствие в Духе. Кажется, это напрямую касается и нас — тех, кто еще не определился и тех, кто уже давно считает себя христианами.