Мысли вслух на Мф 22:41-23:12

Двадцать третья глава Евангелия от Матфея — обидный текст. Обидный потому, что он обличает нас в фарисействе, в нежелании, чтобы каждый человек был свободным служителем лично Самого Христа. В фарисействе всегда есть некоторый привкус тоталитаризма, и наоборот, в тоталитаризме — фарисейства. Именно духовный тоталитаризм побуждает нас предписывать друг другу, что и как им надо делать, чтобы спастись. Именно духовный тоталитаризм побуждает нас перекладывать ответственность за свою душу на других, чтобы можно было сказать на Страшном суде: "А мне так велел отец". А Христос говорит «никого не называйте отцами». Между прочим, как бледно выглядят наши православные вялые оправдания этой традиции перед ясными и твердыми словами Христа! И, конечно, фарисейство очень инфантильно: оно ищет опоры для веры не в опыте общения с Незримым, а в единообразии религиозной жизни.

Начало двадцать третьей главы Евангелия от Матфея – очень радостный текст. И тому есть как минимум две причины. Первая огромная радость заключается в том, что сила Истины настолько велика, что наша греховность, воспринимаемая особенно остро и болезненно, когда речь идет о служителях Церкви, она ей не помеха. Что может быть радостнее этой вести. Ведь в чем вся печаль и тоска всех атеистов и вероотступников всех времен и народов: они не могут верить тому, что исходит из уст неправедных священников, и они переносят свое неприятие с человека на то, что он говорит. Это очень сильный психологический феномен, бороться с ним бывает просто невозможно, отсюда – тоска, разочарованность, абсурд и прочая. Но на самом деле: нет. Нам нужно разрушить это страшное клише нашего сознания, что священники – это своего рода богоизбранный народ, который выше ангелов. С одной стороны, например, Симеон Новый Богослов часто пишет о том, что священник приступает к Таинству, перед которыми даже ангелы трепещут, «подобным меня это ангелам Божьим покажет, а может быть большим их сделает, о мой Владыко», пишет он. И это так. Но с другой стороны, очень важные слова произносит священник во время разрешительной молитвы после исповеди: аз же только недостойный иерей, властью Его мне данной, прощаю и разрешаю… И это тоже освященная Церковью молитва. Иными словами, чудо, о котором говорит нам сегодня Евангелие в том, что Истина не повреждается нашей греховностью. И хотя все мы люди, все мы человеки, Истина, словно бы в ковчеге, плывет по реке поколений, не претерпевая урона. Поистине чудо и радость. И вторая радость. Нам очень часто хочется «духовного наставника», люди бесконечно молятся о духовном наставнике. Но, разве не есть в этом желание, чтобы кто-то, наконец, взял на себя твой собственный груз ответственности? Нам кажется, мы такие смиренные, готовы быть учениками, пусть придут нас научат, как жить, а мы будем слушаться. Но против этого говорит нам Апостол: «Братия! не будьте дети умом: на злое будьте младенцы, а по уму будьте совершеннолетни» (1Кор 14:20). Будьте по уму совершеннолетни, будьте сами ответственны за свои поступки. Именно об этом очень важные слова «и отцом себе не называйте никого на земле», которые говорит нам сегодня Господь. По сути, мы их нарушаем, всё устройство церкви его нарушает. Не будем ломать устройство церкви, а будем хотя бы понимать это. И тогда такая радость будет в общении с духовником, он тебе не учитель и не отец, а брат, наверное, старший, но брат, а Отец ваш на Небесах. Столько в этом радости, быть всем равными, чтоб никто не подавлял ничью личность, никто никого не наказывал, никому ничего не запрещал, а только советовал и помогал. Да, у нас у всех разный опыт, разная мудрость, но Господь настолько совершеннее нас, что перед Ним мы все равны. Понять это, находясь только на земле, невозможно, но, лишь только вознесешься умом на Небеса, - и оттуда и маленькие домишки и высокие колокольни кажутся почти одинаковыми. Так же мы все равны перед Господом, и это замечательно.

Когда кто-то пытается объяснить нам неудобную для нас истину, у нас всегда есть в запасе прекрасный аргумент: «А сам-то ты способен жить так? Нет? Ну и молчи». Очень удобно и, казалось бы, логично: учить других вправе лишь тот, кто сам исполнил все заповеди. Иисус говорит потрясающую вещь: истина не перестаёт быть истиной, если её изрекает недостойный человек. Да, не следует подражать книжникам и фарисеям — но необходимо слушаться их слов. Ведь грех фарисеев не в том, что они учат неправильно, но в том, что они лишь делают вид, что исполняют заповеди. Иисус призывает Своих учеников исполнять всё, чему учат фарисеи, и при этом не считать себя праведными, помня о том, что любая праведность человеческая — ничто пред Праведностью Бога.

Перед нами Учитель, Его ученики и народ, жаждущий ответа на свои многочисленные вопросы. Иисус касается проблемы духовной власти. Люди окружены разнообразием «учителей»: фарисеи, саддукеи и т.д. И очень хочется понять, кто же прав, за кем идти. Это желание присуще каждому человеку: знать, где истина, где лучше, с кем больше выгадаешь, особенно, если речь идет о собственном спасении. Иисус, описывая сложившуюся ситуацию, говорит о том, как следует на нее реагировать. Не отвергая учения фарисеев, Он предостерегает людей (читай: нас) от их поведения (см.также Мф.16:6). Бывает ли такое, что мы говорим красивые, правильные слова, давая кому-то советы или поучая, а сами так далеки от претворения их в жизнь? И как сложно бывает осознать, что это так... Да еще и гордость от того, что помог, посоветовал и «правильный сам такой весь из себя»... Разговор о наставниках Иисус сводит к тому, что все равны перед Богом. Более того, Единый Отец делает нас братьями. И только закон любви (Мф.23:11) достоин быть моделью отношений между нами.

Двадцать третья глава Евангелия от Матфея — тяжелый текст. Для человека, пытающегося честно относиться к себе, он даже обидный потому, что он обличает нас в фарисействе, в нежелании, чтобы каждый человек был свободным служителем лично Самого Христа. В фарисействе всегда есть некоторый привкус тоталитаризма, и наоборот, в тоталитаризме — фарисейства. Именно духовный тоталитаризм побуждает нас предписывать друг другу, что и как им надо делать, чтобы спастись. Именно духовный тоталитаризм побуждает нас перекладывать ответственность за свою душу на других, чтобы можно было сказать на страшном суде: а мне так велел кто-то другой. И, конечно, фарисейство очень инфантильно: оно ищет опоры для веры не в опыте общения с Незримым, а в единообразии религиозной жизни.

Но не в этом заключается то главное, что евангелист хотел донести до нас в этой части книги. После уничтожающих слов о фарисейской духовности Господь открывает нам иной путь, без которого и обличение не имело бы своего значения. «Больший из вас да будет вам слуга», или, как сформулирована та же мысль в другом Евангелии, «кто хочет быть большим, да будет всем слугой». Потому что так поступает Сам Господь. Потому что Его величие в том, что Он отдает нам в дар Самого Себя. Потому что Он, по слову апостола Павла, «уничижил Себя Самого, приняв образ раба». И служение другим становится для нас путем следования за Господом Иисусом, причем этот путь прямо противоположен фарисейству во всем том, о чем говорит Господь в начале отрывка.

Начало двадцать третьей главы Евангелия от Матфея – очень радостный текст. И тому есть как минимум две причины. Первая огромная радость заключается в том, что сила Истины настолько велика, что наша греховность, воспринимаемая особенно остро и болезненно, когда речь идет о служителях Церкви, она ей не помеха. Что может быть радостнее этой вести. Ведь в чем вся печаль и тоска всех атеистов и вероотступников всех времен и народов: они не могут верить тому, что исходит из уст неправедных священников, и они переносят свое неприятие с человека на то, что он говорит. Это очень сильный психологический феномен, бороться с ним бывает просто невозможно, отсюда – тоска, разочарованность, абсурд и прочая. Но на самом деле: нет. Нам нужно разрушить это страшное клише нашего сознания, что священники – это своего рода богоизбранный народ, который выше ангелов. С одной стороны, например, Симеон Новый Богослов часто пишет о том, что священник приступает к Таинству, перед которыми даже ангелы трепещут, «подобным меня это ангелам Божьим покажет, а может быть большим их сделает, о мой Владыко», пишет он. И это так. Но с другой стороны, очень важные слова произносит священник во время разрешительной молитвы после исповеди: аз же только недостойный иерей, властью Его мне данной, прощаю и разрешаю… И это тоже освященная Церковью молитва. Иными словами, чудо, о котором говорит нам сегодня Евангелие в том, что Истина не повреждается нашей греховностью. И хотя все мы люди, все мы человеки, Истина, словно бы в ковчеге, плывет по реке поколений, не претерпевая урона. Поистине чудо и радость. И вторая радость. Нам очень часто хочется «духовного наставника», люди бесконечно молятся о духовном наставнике. Но, разве не есть в этом желание, чтобы кто-то, наконец, взял на себя твой собственный груз ответственности? Нам кажется, мы такие смиренные, готовы быть учениками, пусть придут нас научат, как жить, а мы будем слушаться. Но против этого говорит нам Апостол: «Братия! не будьте дети умом: на злое будьте младенцы, а по уму будьте совершеннолетни» (1Кор 14:20). Будьте по уму совершеннолетни, будьте сами ответственны за свои поступки. Именно об этом очень важные слова «и отцом себе не называйте никого на земле», которые говорит нам сегодня Господь. По сути, мы их нарушаем, всё устройство церкви его нарушает. Не будем ломать устройство церкви, а будем хотя бы понимать это. И тогда такая радость будет в общении с духовником, он тебе не учитель и не отец, а брат, наверное, старший, но брат, а Отец ваш на Небесах. Столько в этом радости, быть всем равными, чтоб никто не подавлял ничью личность, никто никого не наказывал, никому ничего не запрещал, а только советовал и помогал. Да, у нас у всех разный опыт, разная мудрость, но Господь настолько совершеннее нас, что перед Ним мы все равны. Понять это, находясь только на земле, невозможно, но, лишь только вознесешься умом на Небеса, - и оттуда и маленькие домишки и высокие колокольни кажутся почти одинаковыми. Так же мы все равны перед Господом, и это замечательно.

Характеристика, данная Иисусом фарисейским учителям, на первый взгляд может показаться неоднозначной: ведь Он не осуждает того, что те говорят, осуждая лишь их действия. Но в контексте иудейской традиции, требующей, чтобы учитель Торы, обучающий других, сам был примером следования Торе, которой учит, она была совершенно уничтожающей: ведь сказав то, что Он сказал, Иисус фактически обвинил Своих противников в том, что они лжеучители, не следующие сами тому, чему учат своих учеников и последователей.

Но главную проблему Иисус видит не в том, что говорят Его противники. Как видно, в принципе против учения фарисеев Он ничего не имеет: ведь, в конечном счёте, речь шла о Торе и о пути праведности, о том, без чего в Царство не войти.

Главная проблема заключалась, очевидно, в самих наставниках, а точнее, в их отношении к тем, кого они пытались учить и наставлять. И Иисус предельно точно определяет главную проблему «учителей»: гордыня и стремление к самоутверждению.

Собственно, то самое нежелание, о котором Спаситель говорит: на народ возлагают бремя, которое невозможно вынести, а сами не хотят даже пальцем пошевелить, как раз и свидетельствует о том, как относились многие фарисейские лидеры к Торе, к народу и к себе самим. Себя, как видно, они считали знатоками Торы, которым знание даёт особую власть над народом, Торы не знающим или знающим её хуже них самих (а таковыми эта своеобразная «элита» считала всех, не получивших соответствующего образования и не вхожих поэтому в круг «избранных»).

Знание Торы они считали чем-то таким, что давало им некие особые права не только перед народом, но в известном смысле и перед Богом. Вот это-то отношение, можно думать, и было тем самым «бременем», которое возлагали подобного рода «учителя» на плечи народа: для них каждый «простолюдин» был, по сути, человеком второго сорта, и как таковой должен был целиком зависеть от них, избранных «знатоков».

Они совершенно забыли о том, что знание Торы предполагает, прежде всего, не права, а ответственность, а статус учителя предполагает её вдвойне: ведь тот, к кому обращаются за советом в делах Торы, несёт ответственность за каждое сказанное им слово не только перед людьми, но и перед Богом.

И власть, которую, пусть на время, получает дающий совет над душой и сердцем того, кому он его даёт, сродни власти хирурга над пациентом на операционном столе: злоупотребить ею — тяжкий грех и преступление, избежать которого можно, лишь став, по слову Спасителя, «для всех слугой». Только так учитель и может стать настоящим служителем Божиим.

Безбожное общество, утерявшее всякие реальные стимулы для своего развития, во все времена пыталось «морально» мотивировать людей, играя на их тщеславии. В том сообществе людей, которое предлагает Христос, все иначе: есть только одно соревнование — в любви, где успех вознаграждается возможностью еще больше любить, то есть служить другим людям. Для того, кто любит, другой всегда важнее, чем он сам, и возрастание в любви означает, что тот становится еще более важен. «Это противоречит природе человека», — не раз доводилось слышать. Да, падшей природе, но не той природе, которая сотворена Богом и которая в совершенной полноте явлена в Иисусе Христе.

Вопрос, заданный фарисеям о том, что они думают о Христе, перекликается с вопросом, ранее заданным ученикам о том, за кого люди принимают Его. Но фарисеям Он ещё не раскрыл, Кто Он. Тем не менее в сознание фарисеев, заполненное сухой информацией, Иисус пытается заронить зёрна более глубокого понимания Откровения, нежели то, что они привычно вызубрили. Тем, кто привык ожидать Мессию в роли наследника царя Давида, имеющего права на престол своего славного предка, Иисус даёт понять, что Мессия неизмеримо выше и что Его приход несопоставим со всем, что люди привыкли ожидать.

Такие слова могут показаться противоречащими тому обстоятельству, что в Евангелии Сам Христос назван Сыном Давидовым. Но из слов Иисуса не вытекает отвержение этого мессианского титула, ведь Он предлагает не сводить его смысл к буквальному толкованию.

Должно быть, не случайно слушавшие прекратили вопросы именно после этих слов. Видимо, они почувствовали дыхание иного, высшего мира, рядом с которым любые самые мудрые человеческие рассуждения видятся несовершенными.

Однако есть опасность уделять рассуждениям больше внимания, чем делам. Между тем, обличая фарисеев Христос вовсе не отрицает истинность их теоретических убеждений, но обличает разрыв между их словами и делами. То, что было Им сказано по этому поводу тогда, актуально и поныне. Ведь христианство — не набор представлений, но сама жизнь, и разрыв теории с практикой здесь особенно недопустим.

Призыв Христа не называться учителями и быть братьями, называть отцом только Отца Небесного так же, как и многие другие Его слова, поначалу может вызвать недоумение. Ведь надо же как-то обращаться к родному отцу или к школьному учителю, чью профессию никто не отменял! Но надо помнить о многозначности этих слов, нередко употребляемых не по назначению. Здесь речь идёт о том, что недопустимо самовольно ставить себя на место, требующее особенного почитания. В этом случае мы рискуем оказаться похитителями того, что по праву должно принадлежать не нам.

Но если Господь поставит нас туда на служение, уклоняться не следует. Только надо помнить, что мы поставлены трудиться, а не превозноситься.

Фарисеям нравилось быть религиозными людьми. Они были авторитетом для соотечественников, уважаемыми наставниками в законе, хранителями культурного предания и прочая, и прочая. Мы тоже не против приветствий в собраниях (если есть такая возможность), готовы сказать свое веское слово в любой ситуации, в общем — быть на высоте. Но суть нашей религии (если можно так назвать жизнь со Христом) совсем не в этом. Мы готовы быть фарисеями своего времени (или уже ими являемся). А готовы ли мы не иметь иного учителя кроме Христа, не иметь иного отца, кроме Бога, не иметь иной родины, кроме Его Царства, быть слугами, а не господами? Соответствует ли это нашим представлениям о религиозной жизни, о предании предков, наследниками которых мы являемся?

Для людей, к которым прежде всего было обращено это Евангелие, образ «книжников и фарисеев» означал одновременно людей, не принявших и осудивших Иисуса, и основную «внутреннюю» угрозу их общине — «закваска фарисейская» могла привести верующего к такому же предательству, какое произошло тогда. Итак, на месте законодателя и пророка Моисея сели «религиозные функционеры», и далее Иисус рисует картину, узнаваемую во все времена: первые места на пирах и «в синагогах». Ученики Христа так или иначе, все равно воспримут знакомые им религиозные реалии для построения христианской Церкви — и кому-то придется занимать первые места, руководить, наставлять, быть «учителями» и «отцами». Как же быть? Христос дает парадоксальный ответ: большие должны быть меньшими, начальники — слугами, высокие — низкими. Это возможно, только если и «большие» и «меньшие» — в первую очередь, дети одного Отца, ученики одного Учителя.

Сегодняшний отрывок содержит, наверное, одно из самых уничижительных определений из данных Иисусом тем «учителям», которые так любили с Ним полемизировать. Ведь понятие об учителе в иудейской традиции было совершенно неотделимо от личного примера, который учитель должен был подавать своим ученикам. Иисус же, советуя не следовать примеру фарисейских учителей (ст. 3), фактически назвал их лжеучителями.

Между тем, такая характеристика дана была отнюдь не в пылу полемики, она вообще является достаточно типичной, когда дело касается учительства в религиозной сфере. Не случайно Иисус упрекает фарисеев и книжников в том, что они, требуя многого от народа, сами отнюдь не обременяют себя (ст. 4). Такое утверждение на первый взгляд кажется странным: ведь и члены фарисейского братства (включая его лидеров), и учёные раввины-книжники отличались особым, можно было бы сказать подчёркнутым, благочестием, которое, впрочем, Иисус характеризует как показное (ст. 5–7).

Но в том-то и дело, что эти религиозные усилия нередко были, в сущности, лишь попыткой уйти от главного. Духовная жизнь и жизнь религиозная — не одно и то же. Духовная жизнь предполагает отношения с Богом и стремление к Царству; жизнь религиозная может принимать самые разные формы, но в основе её всегда лежит стремление установить отношения с высшими силами, если речь идёт о язычестве, или с Богом, если о монотеизме.

Казалось бы, между религиозностью и духовной жизнью должно быть в таком случае много общего. В известной степени так оно и есть, но всё же духовная жизнь и религиозность — вещи разные. Религия нужна человеку и создаётся человеком; духовная жизнь невозможна без непосредственного участия Бога, без откровения. Но духовная жизнь строже и требовательнее религиозности, она не терпит лукавства и недомолвок, не говоря уже о прямой лжи; в жизни религиозной всё это, к сожалению, может иметь место, и тогда религия вырождается, так, что от неё остаётся лишь пустая оболочка. Но именно такая пустая оболочка может оказаться убежищем для тех, кто боится жизни духовной.

Очень непросто убежать от Бога, Которого знал; невозможно забыть о Царстве, которое видел. Но можно убедить себя в том, что есть вещи поважнее, что есть религиозные обязанности, которые нужно исполнять, традиция, которой нужно следовать, авторитеты, которым положено подчиняться. И если человек сумеет убедить себя в том, что такая религиозность — действительно самое важное в жизни, он не только будет ревностно следовать этому сам, но и другим по возможности не позволит жить иначе. И ученикам своим вместо примеров духовной жизни подаст пример жизни религиозной, нередко и впрямь совершенно «неудобоносимой», а то и вовсе невыносимой. И чем больше такой учитель вместе со своими учениками будет усердствовать, тем дальше будут они уходить от Царства.

Искушая, то есть пытаясь поймать Иисуса на слове, один из фарисеев спрашивает Иисуса о наибольшей заповеди. Он ждет, что назаретский Учитель скажет что-нибудь несогласное с учением раввинов об иерархии заповедей, а еще лучше — выскажется об обрядах в пренебрежительном тоне. Но, как и в других подобных случаях, Господь не отвечает на такой лукавый вопрос, и говорит о другом. Он говорит не столько об иерархии заповедей, сколько о смысле Божьего Откровения, которое содержится в законе и во всем Писании. Возлюби Бога и ближнего. В этом есть содержание Откровения, в этом есть смысл завета. Чего здесь нет, так это простора для ученых раввинистических изысканий.

Дистанцию между Откровением и мелочной религиозностью подчеркивает следующий далее вопрос Иисуса фарисеям о том, чьим сыном является Христос, которого Давид называет Господом (с точки зрения логики фарисеев, предок не может так называть потомка). Откровение Божие во Христе — это тайна любви, Креста и Воскресения, а никак не сакрализации или десакрализации быта.

Собеседники Иисуса не устают проверять Его на знание разного рода богословских, раввинистических премудростей. Собственно, вопрос о главной заповеди в Торе был вопросом как раз такого рода. Учителя Торы немало спорили о том, в чём заключается главный смысл Торы, какие заповеди в ней нужно считать центральными.

Еврейское предание сохранило историю о человеке, который пришёл к одному из известнейших учителей эллинистических времён, Гиллелю, сказав, что станет его учеником, если тот сумеет объяснить ему суть Торы за то время, которое он сможет простоять на одной ноге. Гиллель ответил: «возлюби Бога всем сердцем, всей душой и всем разумением, и ближнего, как самого себя. Всё остальное — лишь комментарий. Иди и учись». Как видно, в евангельские времена это положение было уже общеизвестным, и фарисеи решили проверить Иисуса на знание соответствующей традиции. А Он в ответ предлагает им вопрос, ответить на который можно, лишь вчитываясь в св. Писание и вдумываясь в его смысл, а не просто повторяя чужие, пусть и исполненные мудрости, слова.

Он обращает внимание собеседников на то, что Мессия, Который, согласно и священным текстам, и общепринятым представлениям, должен быть сыном Давида, оказывается Тем, к Кому Давид, автор псалма, обращается, называя Его «господином» (соответствующее еврейское слово, так же, как и его греческий эквивалент, можно перевести как «Господь» или как «господин», причём еврейский текст псалма предполагает скорее второй смысл). Как видно, Иисус намекает здесь на пророческую традицию, и прежде всего на Книгу Исайи, где о Мессии говорится как о Том, Кто происходит «от дней вечности».

Но в иудейской традиции евангельских времён эта связь не была отслежена, такие смысловые коннотации были для собеседников Иисуса чем-то совершенно неожиданным, и они, не зная, что думать и что отвечать, умолкают. Как видно, Иисус, не отрицая важности и (в некоторых случаях) полезности традиции, всё же на первое место ставит умение прочитать знакомый текст заново, свежим взглядом, увидев его с новой, неожиданной стороны.

И дело тут, конечно, не только в том, чтобы научиться играть со смыслами, содержащимися в тексте. Дело в том, чтобы научиться видеть в знакомом прежде незаметное. Ведь и Царство входит в мир как нечто новое, порой скрытое за знакомым и привычным. И умение увидеть в привычном эту новизну означает также умение увидеть входящее в мир Царство, до времени скрытое за реалиями ещё не преображённого мира.

Текст псалма, который цитирует нам сегодня Господь, удивителен своей пророческой мощью. Просто не верится, что такое могло быть pre factum, до того, как нам была явлена триипостасная сущность Бога. Поэтому, конечно, противники христианства всегда пытались опровергнуть тот факт, что это было пророчество, ибо слишком уж оно сильно. По этой причине Иоанн Златоуст в своих беседах на псалмы именно апологетикой встречает своих слушателей, когда речь заходит о псалме 109. Вот что он пишет. «Когда мы утверждаем, что это ясно сказано о Христе, иудеи не принимают этого, но сочиняют нечто другое». Далее он перечисляет, какие варианты предлагаются в качестве собеседника Бога: Авраам, Зоровавель или даже весь народ. Святитель очень эмоционально опровергает все эти версии. «Основательно ли относить к Аврааму слова: Из чрева прежде денницы родих Тя»? Как можно отнести это и к Давиду, или Зоровавелю, или народу? Сказанное здесь превышает человеческую природу». Кроме того, здесь речь идет о «Лице, имеющем необыкновенное и дивное священство: Ты иерей во век по чину Мелхиседекову». Но далее «они говорят: «Как ты допускаешь другого Господа, когда Писание ясно говорит: "Господь Бог твой. Господь един есть, и Тому единому послужиши, и несть Бог разве Его(Втор 4:35,6:13)". Но ради кого, скажи мне, это сказано? Преимущественно ради твоего, иудей, невежества. Почему ничего подобного не было сказано ни Аврааму, ни Исааку, ни Иакову, ни Моисею, а только тебе одному, когда ты, вышедши из Египта, сделал себе тельца?». Но ведь мы знаем, что исповедуем единобожие. Конечно, для человека нашего века гораздо проще, чем для человека времен Иоанна Златоуста, понять это видимое противоречие. Мы понимаем, что возможно и межипостасное общение, ибо оно явлено нам Христом. Но при этом единство не нарушается. И более того, мы призваны сами осуществить то же единство, единство нераздельное и неслиянное. «Как Ты, Отче, во мне и Я в Тебе, так и они да будут в нас едино» (Ин 17:21).