Мысли вслух на Ос 3:1-4:19

Самая важная тема пророка Осии — это верность. Неверность Израиля своему Богу уподобляется блуду и прелюбодеянию человеческому. Более того, эти две неверности взаимосвязаны (см. Ос. 4:13). Обличая народ и призывая его к покаянию, изменению жизни, Осия одновременно своей собственной верностью в браке пророчески показывает путь, которым Бог хочет восстановить Израиль после скорой катастрофы. Любовь и верность Божии отогреют сердце Израиля (Ос. 3:5).

Безрадостная картина предстает перед нашими глазами. Израиль, народ Божий, забыл Его закон и отвернулся от богопознания. Их сердцем завладели блуд и вино. Блуд в Библии часто означает отпадение в язычество, измену завету, заключенному с Богом. С языческими богами общаться гораздо легче — они не требуют от человека ни нравственной чистоты, ни верности сердца — только жертвоприношений. Господь ждал от них совсем не такой жизни. Он призывает их (и нас!) к доверию и упованию только на Него.

Сегодняшнее чтение посвящено центральной теме проповеди пророка Осии — теме милосердия, верности и богопознания (ст. 1). Выражение «милость и истина» как устойчивое для обозначения богопознания ввёл в употребление именно Осия, и оно закрепилось настолько прочно, что не исчезло даже столетия спустя, в евангельскую эпоху. Но для понимания того, о чём говорит Осия, важно помнить, что речь идёт не о милости и истине, а о милосердии и о верности.

Конечно, понятия милости и милосердия во многом близки друг другу, но еврейское слово, употреблённое здесь пророком, обозначало, кроме всего прочего, ещё и готовность сделать для того, к кому проявляешь милосердие, больше, чем обязывает закон или договорные обязательства. Именно так действует Бог по отношению к Своему народу: Он делает для народа больше, чем народ заслуживает. Но в таком случае и от народа требуется то же: Бог ожидает, что отношения с Ним Его народ будет выстраивать без оглядки на какие бы то ни было расчёты.

В те времена на богоизбранность многие смотрели как на нечто, дающее некие особые права перед Богом. Осия же, говоря о милосердии, напоминал о том, что в отношениях с Богом речь не может идти ни о каких правах, разговор о них в этом случае так же неуместен, как неуместен он тогда, когда речь идёт об отношениях между близкими людьми. И лишь при таких отношениях еврейский народ может действительно стать народом Божиим. Но они невозможны без той верности, о которой говорит пророк. Иногда в различных переводах, включая русский, её предпочитают называть верой, но в еврейской Библии эти понятия обозначаются одним словом. Речь идёт и о верности как таковой, и о доверии к тому, кому обещана верность. Иначе и быть не может: ведь без полного доверия к Богу отношения, определяемые пророком как милосердие, невозможны в принципе. С тем, кому не доверяешь, все детали взаимных обязательств, наоборот, приходится тщательнейшим образом обговаривать и закреплять соответствующим договором с тем, чтобы впоследствии не возникало необоснованных претензий.

Но с Богом так нельзя, Его не узнаешь до тех пор, пока не доверишься Ему целиком и полностью. И потому богопознание у Осии неотделимо от милосердия и верности. А от них неотделима и Тора (Закон) (ст. 6): ведь она была дана Богом Своему народу не для того, чтобы укорять и обличать других, она описывает путь, дающий возможность найти Его и следовать за Ним. Столетия спустя эту истину подтвердит Сам Иисус, сказав, что главное в Торе (Законе) — «милость и вера» (Мф 23:23), то есть милосердие и верность.

В Библии нечестивец нередко сравнивается с мякиной, уносимой ветром. Некоторые комментаторы видели в соответствующем еврейском слове указание не на ветер, а на дух Божий (ветер и дух в еврейском тексте Ветхого Завета действительно обозначаются одним словом). Но сути дела это не меняет: посланным ли от Бога ветром, собственным ли Его дыханием, — нечестивец одинаково уносится прочь.

Нечестие, отвержение Богом ассоциируется и у пророков, и у гимнографов с лёгкостью, невесомостью отверженного, с его пустотой. Иногда эта пустота обнаруживается в день последнего Суда, иногда — в день бедствия, на которое пророки нередко смотрят как на день суда предварительного, ещё не окончательного, но уже значимого: ведь всякий такой суд становится указанием Божиим на человеческую греховность и нечестие.

Что же стоит за пустотой нечестивого? Можно, конечно, видеть в ней лишь литературный образ, понимая его в том смысле, в котором и по-русски можно говорить о пустом человеке как о человеке, ничего из себя не представляющем. Но дело всё же, думается, не в одних литературных образах. Ведь в библейских книгах нередко говорится о смерти как об опустошении умирающего, который теряет жизненную силу и всё больше превращается в тень, в пустую оболочку себя прежнего.

Смерть, как говорится о ней в пророческих книгах и в Книге Псалмов, начинается часто не тогда, когда человек умирает физически (человек может покинуть этот мир, будучи, напротив, «насыщен жизнью», как говорит, к примеру, Тора о кончине патриархов), а тогда, когда он теряет Бога, отворачивается от Него. Оно и неудивительно: ведь полнота жизни — у Бога, и тот, кто Бога игнорирует или Ему противостоит, естественно, постепенно перестаёт иметь отношение к жизни, вначале духовной, а затем и физической.

Первое, что теряется в процессе утраты Божией жизни, — устойчивость, вначале духовная, затем психологическая, а в конце концов иногда и физическая. И тогда человек начинает уже не радоваться во время жертвоприношения, а стыдиться своего состояния: ведь обнаружить слабость в торжественный и ответственный момент — не самое радостное событие в жизни. Так утрата духовного стержня опустошает человека, делая его лёгкой добычей всякого дунувшего на него ветра.