Мысли вслух на Мф 11:25-26

Странно слышать о том, что недоступное для мудрых и разумных открыто младенцам. Правда, мы уже привыкли к тому, что слова Иисуса содержат в себе не только прямой смысл, но и притчу, однако и с учётом этого, как могут младенцы вместить то, что оказалось недоступно мудрейшим? Здесь в очередной раз сказанное Христом не укладывается в логику нашей повседневности. Но человеческая мудрость ещё в древности провозгласила: «Я знаю только то, что ничего не знаю». Только осознав свои границы, можно надеяться их преодолеть, а чтобы что-то начать понимать, надо признать себя незнающим. ММежду тем книжникам и фарисеям всех времён трудно признаться в собственном незнании, но такая гордость перекрывает им возможность увидеть что-то новое незамутнённым взором. И хотя самого главного, как известно, нельзя увидеть глазами, но многое можно почувствовать незасорённой псевдознанием душой, сохранившей детскую открытость. Когда мы слышим обещание Христа успокоить труждающихся и обременённых, обещанный покой в первую очередь представляется отдыхом от тяжких трудов. Лишь затем мы вспоминаем о покое Седьмого дня, о единении с Господом, дающим возможность войти в Свой покой. То, что именно трудящихся и обременённых Христос призывает взять на себя Его иго, поначалу выглядит парадоксально, однако кажущееся противоречие снимается Им Самим. Ведь Христос — Единственный, Чей груз, будучи принят добровольно, не сгибает, а выпрямляет. Его бремя легко именно потому, что оно придаёт силы и снимает с нас тяжесть греховного груза.

Жители городов, в которых были явлены знамения и чудеса Иисуса, не поверили Ему, а в числе Его учеников оказались «младенцы» — простые, необразованные люди, часто с «неидеальным» прошлым, больные, нечистые, отчаявшиеся, «нищие духом». Это ставит нас перед вопросом познания Бога, обретения истинной веры. Оказывается, чудеса играют очень незначительную роль во внутреннем перевороте человека, который в Евангелии называется покаянием. Бог может быть познан, только когда Сам открывает Себя — Сын открывает Отца, Отец приводит к вере в Сына. Это откровение — некое внутреннее чудо, знамение, невидимое для других, часто и для самого человека. Оно происходит в опыте покоя, который дает Господь Иисус «труждающимся и обремененным», в интуитивной встрече с Тем, Кто по-настоящему кроток, когда жизнь человека превращается в ученичество у Христа, в приобретение смиренного сердца.

Почему мудрость и разум становятся препятствием ко спасению? Почему в этом было Божье благоволение? Мы привыкли видеть в мудрости и разуме источник добродетели. И эта привычка не безосновательна, ибо всякая культура, а именно она формирует наши привычки, строится на умножении разумного. В том числе и культура библейская. В ней разум становится непременным условием познания Бога, а значит, спасения: «начало мудрости — страх Господень, и познание Святаго – разум» (Притч 9:10). И это нам очень понятно. Но приходит Христос и оказывается, что что-то здесь не так. Попытаемся понять что именно. Обратимся опять к книге Притч, этой поистине главнейшей из канонических книг, посвященных разуму. «Блажен человек, который снискал мудрость, и человек, который приобрел разум, потому что приобретение ее лучше приобретения серебра, и прибыли от нее больше, нежели от золота» (Притч 3:13,14). И еще. «Приобретай мудрость, приобретай разум: не забывай этого и не уклоняйся от слов уст моих. Не оставляй ее, и она будет охранять тебя; люби ее, и она будет оберегать тебя. Главное — мудрость: приобретай мудрость, и всем имением твоим приобретай разум. Высоко цени ее, и она возвысит тебя; она прославит тебя, если ты прилепишься к ней; возложит на голову твою прекрасный венок, доставит тебе великолепный венец» (Притч 4:5-9). Наверное, в этих цитатах самым явным образом выражено величие человека, облеченного разумом. Величие… да, но Христос призывает к смирению, ибо Сам кроток и смирен сердцем. А для чего? Наверное, самым весомым ответом стали бы слова из той же книги Притч, именно воспевая человеческий разум, она говорит вдруг, как бы случайно: Надейся на Господа всем сердцем твоим, и не полагайся на разум твой. (Притч 3:5). Вот этот проблеск станет со Христом сияющим световым потоком любви, готовой смириться перед своим Любимым, ибо иного она не хочет.

Города, в которых Господь проповедовал и совершал чудеса — не приняли Его. Большинство Иудеев, которым было вверено слово Божье — ожесточились против Христа. Не к ним ли относится страшное предостережение из Евангелия от Матфея: «Не может дерево доброе приносить плоды худые, ни дерево худое приносить плоды добрые. Всякое дерево, не приносящее плода доброго, срубают и бросают в огонь. Итак по плодам их узнаете их» (Мф 7:18-20)? Но оно относится и к нам — и мы слышали Его слово, читали Евангелие. И мы называемся Его народом, храним веру, переданную нам от Апостолов. Но дерево узнается по плодам, а плоды могут не соответствовать ожиданиям Садовника. Будем же внимательны к себе.

В конце сегодняшнего евангельского чтения мы слышим удивительное слово Господа Иисуса Христа, перевести которое на русский довольно затруднительно. Наш Синодальный текст предлагает вариант «славлю Тебя, Отче, Господи неба и земли». Славянский текст ближе к оригиналу, говоря «исповедаю Тя, Отче». В греческом здесь стоит глагол exomologeo, буквально означающий «соглашаться, обещать, признавать, сознаваться». Латинский перевод дает нам глагол confiteor, означающий преимущественно «признавать, признаваться». К этому слову важно прислушаться, потому что его оттенки помогают нам понять, что же такое то «исповедание» Единого Бога, к которому мы призваны.

Итак, Господь обращается к Отцу с благодарностью за то, что тайна спасения, тайна веры, отвергнутая Капернаумом и другими городами, отвергнутая мудрыми и разумными, открыта младенцам в вере, людям простосердечным и прямым. Это действительно дар благоволения Отца, милость по отношению к нам. Одновременно это явление великой премудрости Божией, потому что к Всемогущему нельзя прийти с гордостью, с самодовольством. Какие же варианты перевода с учетом возможных оттенков мы видим?

«Славлю Тебя, Отче» — самый емкий в русском языке вариант, избранный авторами Синодального текста. Это провозглашение величия Божия и возвещение Его славы, Его присутствия и владычества в мире. Этот аспект был центральным и в ветхозаветной традиции, и остается таковым в традиции новозаветной. «Соглашаюсь с Тобой, Отче» — еще один вариант, и очень важный в нашем предстоянии. Ведь стать участником Божьей жизни можно, только соглашаясь с тем, что Божье дело — прекрасно. Также в этом слове важен аспект признания. Мы признаемся в содеянном — но здесь, очевидно, речь не об этом. Один из вариантов перевода: «признаюсь в любви Тебе, Отче», его предлагает великолепный подстрочник Российского Библейского общества, изданный в 2001 году. И еще, новозаветный греческий использует этот глагол также в значении обещания, принесения обетов. «Обещаю быть верным Тебе, Отче...» - вот как можно выразить этот оттенок смысла.

Итак, текст сегодняшнего Евангелия дает нам сразу несколько неразрывно связанных друг с другом аспектов того, что такое исповедание веры. Это хвала Богу, это признание Его Истины и Премудрости, это любовь к Нему и обещание Ему верности. Вот это, видимо, и есть то поклонение в Духе и истине, к которому призваны мы все. И важно также, что все это, особенно обещание верности, требует деятельного служения Тому, Кого мы славим, Чьей мудростью руководствуемся, Кого любим и Кому верны.

Говоря об осуществлении Царства Божьего, евангелист ясно подчеркивает центральную роль в этом Самого Христа. Он оказывается основным содержанием проповеди Крестителя (ведь именно за этим приходили к нему люди со всей страны, а не чтобы посмотреть, как ветер качает тростник в пустыне!). Он стоит в центре проповеди в Галилейских городах (с Его приходом Капернаум «возносится до неба», а отказавшись услышать Его проповедь, «низвергается до ада»). И наконец, Он сосредотачивает в Себе божественный закон и божественную волю. Это видно из лексики последних стихов этой главы: «труждающимися и обремененными» называли себя благочестивые люди, бравшие на себя «бремя» исполнения всех заповедей закона (так что это вовсе не про рабочий класс, который после работы идет в церковь умиротворять душу богослужением). Иисус же призывает учеников взять на себя, как «бремя» Его Самого, жить Им, служить Богу — Им, потому что, в отличие от неподвижных и неизменных заповедей Пятикнижия, Его «бремя» удобно и легко — у Него к каждому найдется персональный подход, а кроме того — верность, любовь и прощение.

Сегодняшнее чтение многое говорит нам о мудрости, в том смысле, в каком понимает её Иисус. Начинается оно эпизодом, описывающим странное, на первый взгляд, недоумение Иоанна Крестителя по поводу служения Спасителя (ст. 2 – 6). В самом деле, ведь вопрос был задан именно тем человеком, который первым указал на Иисуса как на Мессию-Христа (Мф 3:13–17). А для Самого Иисуса этот эпизод стал поводом для горьких слов о человеческой мудрости. И дело тут не в ограниченности человеческого разума: в такой ограниченности самой по себе ничего страшного нет, ведь Бог с самого начала не задумывал человека всеведущим. Дело в том, как и для чего человек использует данный ему Богом разум. А падший человек, оказывается, чаще всего использует его для самооправдания и самоутверждения. Ветхозаветные авторы смотрят на мудрость как на искусство выстраивания отношений с Богом и с людьми, как на науку праведной жизни, но нередко оказывалось, что она вырождалась в некое подобие интеллектуальных игр, служащих исключительно для развлечения и в этом смысле немногим отличающихся от детских игр (ст. 16 – 17). Но хуже всего оказывалось то, что эти игры, принимаемые со всей серьёзностью, в критически важный момент заслонили от «мудрецов» живую Истину, пришедшую в мир, заслонили от них Царство. Какого Мессию ожидали в те времена верующие евреи? Мессианских богословских концепций было немало, но случилось так, что реальный Мессия не вписался полностью ни в одну из них. Наверное, даже сам Иоанн Креститель ожидал от узнанного им Мессии-Христа чего-то другого. Впрочем, на тех, кому свои теории дороже истины, угодить невозможно: если постится, значит, одержимый, а если не постится — обжора, пьяница, грешник (ст. 18 – 19)… Здесь важно лишь одно: соответствует ли тот, кого оценивают, критериям «своего», вписывается ли он в рамки концепции, или нет. Если же нет, то всегда можно найти обоснования для того, чтобы объявить такого «неправильным», грешником, нарушителем Торы и слугой сатаны. А сторонники «правильной» теории всегда сумеют обосновать её «правильность» (ст. 19). Вот только на Суде потом таким «теоретикам» придётся тяжелее тех, кто просто грешил без всяких теорий (ст. 20 – 24). Что, в общем-то, и неудивительно: на мудреце, употребившем свою мудрость во зло, ответственность больше, чем на том, кто ни на какую мудрость не претендует.