Мысли вслух на Мф 16:1-12

Фарисеи опять требуют знамений. Им всё время хочется в подтверждение полномочий увидеть чего-нибудь грандиозного. Но Иисус поворачивает их систему ценностей против них же: уличает их в том, что на небо смотрят больше, чем вокруг себя. Между тем знамения времени можно увидеть не только в мире природных феноменов, но и в жизни людей, до которых фарисеям дела нет.

Показательно определение, данное Христом Своим оппонентам: род лукавый и прелюбодейный. Лукавство — признак сатаны, блудом же в библейской традиции называется не только конкретный грех, но и обозначается язычество. Иначе говоря, Христос обвиняет тех, кто претендует на духовное водительство народа, в богоотступничестве, прикрываемом благочестием.

Христос предупреждает учеников беречься закваски фарисейской и саддукейской. Но даже ближайшим ученикам трудно понять Его. Им трудно понять не только Его притчи, но и такое, казалось бы, простое уподобление постороннего воздействия закваске.

Но и для нас актуален этот завет. Две крайности не исчезли, но продолжают существовать и искушать нас. Если закваска фарисейская пытается свести веру к формальной религиозности и показному благочестию, то саддукейская норовит свести веру к набору рациональных представлений и чисто земному политиканству. Фарисейская закваска искажает вертикальное измерение христианства, а саддукейская — горизонтальное.

Но подлинная верность Христу не даст восторжествовать крайностям.

Ответ Иисуса на просьбу фарисеев показать им некий «знак с неба» кажется несколько странным. Судя по смыслу сказанного Им, приходится сделать вывод, что у них было достаточно информации и никаких других знаков им не требовалось. Единственным знаком, на который очевидно намекает Иисус, говоря о «знаке Ионы пророка», является Его смерть и воскресение. Так что же Он имеет в виду, говоря, что фарисеи и без знаков имеют всё, что нужно для того, чтобы разобраться в ситуации? И о каком «знаке с неба» они Его просят? Как видно, говоря о «знаке с неба», собеседники Иисуса имели в виду некие доказательства Его мессианства. Относительно таких доказательств существовали некие общепринятые представления, в соответствии с которыми Мессия должен был дать известные знаки Своей поддержки свыше, знаки, видимые и понятные всем. По-видимому, среди фарисеев были и такие, кто готов был увидеть в Иисусе Мессию, но Мессию «правильного». А Он «правильным» Мессией становиться не собирался. Он прямо сказал тем, кто требовал знаков: вы видели достаточно для того, чтобы принять решение; если бы вы были честны перед собой, вам это было бы сделать не сложнее, чем по виду неба понять, ждать ли в ближайшее время ясной или дождливой погоды. И в самом деле, Иисус на всём протяжении Своего земного служения дал каждому, кто хотел видеть, вполне достаточно свидетельств близости и действенности того Царства, которое Он принёс в мир. Тот, кто хотел увидеть, мог увидеть всё, что нужно. А не видел и не замечал очевидного лишь тот, кто видеть не хотел, кому собственные религиозные представления и богословские концепции оказывались важнее Царства и свидетельства о нём. Таким людям Иисус подыгрывать не собирался. И не потому, что их представления были хуже или лучше любых других, а потому, что занимаемая ими позиция заведомо отделяла их от Царства. Ведь они готовы были его принять лишь на своих условиях. А условия приобщения к Царству между тем определялись отнюдь не ими и совсем не так, как им казалось. Желающим Царства надо было делать выбор между Царством и своей религиозностью. И Иисус отнюдь не собирался скрывать от них этого факта.

Приступая к Иисусу, фарисеи и саддукеи просят показать им знамение с неба. Здесь употреблено слово semeion, знак, имеющее также значение «доказательство». Вот чего они просят: докажи нам с очевидностью неким специальным действием, что Ты — Тот, Кому должно прийти. И на это Господь говорит очень важную вещь. Он указывает на способность фарисеев делать выводы из простейших метеорологических наблюдений. Это не требует ни специальных знаний со стороны человека, ни специальных «действий» в небе — только наблюдение и умение делать простейшие логические заключения.

Но фарисеи, несомненно способные к этому, должны быть способны и к таким же простым заключениям о жизни, о времени и о себе. Если они требуют доказательства — то это феномен не духовной истории, а их религиозной психологии. Они просто не хотят принять очевидного, почему Господь и называет их лицемерами. Для нас же важно понимать, что Бог открывает нам Себя, и для постижения этого нужно делать лишь самые простые заключения. Наше невидение Бога определяется, главным образом, нежеланием, а не неспособностью. Слепые прозревают, хромые ходят и нищие радостно благовествуют: для беспристрастного человека этого достаточно, чтобы сделать вывод, который сформулирует апостол Петр в следующих стихах этой главы: «Ты — Христос, Сын Бога Живого».

На практике это означает, что для встречи с Ним в первую очередь нам нужны не мистические озарения от Бога (это уж зависит от Его воли и призыва), а способность видеть жизнь, людей и события, как они есть.

Что, интересно, имеет в виду Иисус, предупреждая Своих учеников против фарисейского и саддукейского учения? И о каком вообще «учении» идёт речь? В самом деле, говорить о едином фарисейском учении если и можно, то лишь с большой натяжкой, тут в наличии было такое разнообразие школ и мнений, что говорить можно было лишь о сравнительно небольшом круге более-менее единых представлений и более-менее одинаково интерпретируемых понятий. Ещё сложнее было с саддукеями: это было не религиозное братство, а скорее религиозная партия, которую от фарисеев отличало главным образом сдержанно-критическое отношение ко всему, что выходит за рамки Торы, включая пророческую традицию, которая для Синагоги была безусловно авторитетна. Но соответствующее греческое слово обозначает учение не просто как некую богословскую концепцию, а как определённую логику и стиль мышления. Вероятно, и Иисус имеет в виду нечто подобное. Было, как видно, в подходах и логике как фарисеев, так и саддукеев нечто несовместимое с Царством. Но что же именно? О саддукеях, представители которых были связаны главным образом с храмовой верхушкой и местной аристократией, известно, что они были прежде всего политиками, а уж потом религиозными лидерами (это касается, прежде всего, храмовой верхушки). Примат политики и политической целесообразности определял все их решения и действия. На всякое мессианское (так же, впрочем, как и на любое другое) движение они смотрели в первую очередь с этой точки зрения. Царство их не интересовало, их интересовало лишь, какое влияние на религиозно-политическую ситуацию могут оказать его свидетели. Такой подход, само собой понятно, заведомо исключал всякую возможность приобщения к Царству. Фарисеи, на первый взгляд, были в лучшем духовном положении: они составляли духовное ядро Синагоги, где пророческая, а значит, и мессианская традиция всегда играла роль не меньшую, чем Тора. Но у фарисеев была другая проблема: они были глубоко религиозными людьми, религиозными настолько, что их религиозность была для них всем. В принципе тут нет ничего удивительного: всякая религия всегда захватывает человека целиком, полностью определяя всю его жизнь. Но религия сама по себе духовно амбивалентна: она может как способствовать духовному становлению и развитию человека, так и тормозить это развитие. И, уж конечно, никакая религия не в состоянии вместить в себя, в свои устоявшиеся формы полноты откровения, связанной с Царством. Это неудивительно: ведь религия, даже самая глубокая и духовно насыщенная, всё же остаётся лишь формой, в которую облекается духовная жизнь человека, а Царство — сама жизнь во всей её полноте, немыслимой для непреображённого мира, в котором родились и существуют все религии. И потому человеку, ищущему Царства, придётся выйти за рамки собственной религиозности, чтобы к этому Царству приобщиться. А религиозность всегда тотальна и всегда такому выходу препятствует, и всякая религиозная идеология, на чём бы она ни была основана, такие препятствия обосновывает. Таким образом и оказывается, что ни политики от религии со своим политическим прагматизмом, ни люди религиозные, свою религию абсолютизирующие, для Царства не годятся, если только они не откажутся от того, что мешает им принять Царство и войти в него. От того, что Иисус назвал «закваской фарисейской и саддукейской».

То, что Господь призывает Своих учеников беречься закваски фарисейской и саддукейской, в первую очередь означает, что опасность проникнуться ею для учеников совершенно реальна. При известных обстоятельствах соблазн становится настолько велик, что противостоять ему почти невозможно. Ведь «закваска фарисейская и саддукейская», законническая форма отношений с Богом, очень значительно упрощает жизнь. Ты знаешь, что от тебя требуется, знаешь, как этого добиться, и действуешь в указанном направлении. Главная трудность в том, что фарисеи уверены, что больше от них ничего не требуется.

Но не следует думать, что всякие проявления законничества среди учеников Христа непременно должны считаться результатом греха. Апостол Павел называет закон «педагогом» (в русском Синодальном переводе — детоводителем) к Христу. Этот педагог учит человека верности и упованию, покаянию и надежде, страху Божию и посвящению Богу всей жизни. Наивно полагать, что можно перескочить через это стадию религиозного развития или обойти ее, не заметив. В Нагорной проповеди Господь говорит ученикам, что их праведность должна превзойти праведность книжников и фарисеев, и это очень точное слово.

Многие люди и, возможно, целые народы, которых не было на арене культурной жизни к моменту прихода Христа, так или иначе проходят это школу закона в своем религиозном развитии, но уже в рамках Церкви. Возможно, именно в этом заключается и историческая роль ислама... Так или иначе, в параллельном месте у евангелиста Луки сказано «берегитесь закваски фарисейской, которая есть лицемерие». Значит, именно в лицемерии заключается опасность для христианина.

Слова Иисуса не сразу понятны, даже Его ученики их не понимают в первый момент. Только после объяснений Учителя до них доходит, что речь идет не о хлебе, а об учениях, характерных для этих двух религиозных партий. Попробуем разобраться, что имеет в виду Иисус.

Про закваску Христос говорит и в других случаях. Это образ чего-то небольшого, что, будучи помещено в определенную среду, воздействует на эту среду, изменяя ее свойства. Таковы, по мнению Иисуса, учения фарисеев и саддукеев, они способны отравить весь народ Божий. В чем же состоит ядовитость этих учений? В аналогичном месте Евангелия от Луки (Лк. 12:1) закваска фарисейская названа лицемерием. Законничество фарисеев, сведение отношений с Богом к соблюдению некоторого списка заповедей вместо того, чтобы подлинно измениться изнутри, — это и есть яд лицемерия. Если народ Божий (или новый народ Божий — Церковь) пропитывается этим ядом, то в нем не остается места любви.

Закваска саддукейская в Евангелии от Марка называется закваской Иродовой (Мк. 8:15). Саддукеи были не столько религиозной, сколько политической партией, искавшей в первую очередь земной, государственной власти. И опять мы видим, что такой подход тоже может стать смертельно опасным соблазном для Церкви. Церковь призвана не искать силы в «мирском» смысле, а являть силу Божию, силу праведности, силу любви.

Религиозность — это хорошо или плохо? Если сравнивать с полным безверием, то, наверное, хорошо. Но все-таки, давайте разберемся, что это такое. Религия — это наша человеческая система попыток восстановления связи с Богом (в соответствии с тем или иным человеческим представлением о Нем). При этом подразумевается, что связь разорвана и Бог где-то далеко. В этом смысле христианство предлагает нечто совершенно противоположное: не мы восстанавливаем связь с Богом, а Он Сам; Бог не удален, а «с нами во все дни до скончания века». Но есть, всегда есть соблазн сведения живой веры, живых отношений с Богом к религии, и Иисус предупреждает учеников об этой опасности, даже о двух типах такой «религиозности»: фарисейской, когда на место отношений любви подставляется исполнение — заповедей, долга, ритуалов; и саддукейской, когда на первое место ставятся наши человеческие интересы — личные и общественные, а Церковь превращается в комбинат по обслуживанию этих интересов. Христос говорит о том, что эти примеси опасны даже в малых количествах, потому что малая закваска сквашивает все тесто.

Сегодняшнее чтение рассказывает нам об исповедании Петра (ст. 13–20), которому предшествует беседа с фарисеями о знаках («знамениях», ст. 1–4) и с учениками о «закваске фарисейской и саддукейской» (ст. 5–12). Завершается же оно описанием разговора Петра с Иисусом, во время которого Иисус отзывается о Своём ученике достаточно резко (ст. 21–28).

Очевидно, центральным событием здесь оказывается именно исповедание Петра, который узнает в Иисусе обещанного Богом Мессию-Христа, в то время как в народе Его считали пророком (ст. 14–16). И тогда Иисус, подтверждая вывод Петра, говорит, что понять это он мог лишь благодаря откровению от Бога (ст. 17). Казалось бы, Мессию ждали не только ученики Иисуса; в евангельские времена мессианские ожидания в еврейском народе были очень напряжёнными. Но в том-то и дело, что Иисус меньше всего походил на Мессию, которого ожидал и народ, и учёные раввины. Народ ожидал Мессию-царя, который освободит Иудею от власти Рима; учёные раввины и теологи-книжники хотели видеть Мессию, который соответствовал бы их богословским теориям. Не случайно фарисеи и саддукеи просят Иисуса, чтобы он явил им какой-нибудь из тех мессианских знаков, по которым, согласно их собственным концепциям, только и можно узнать Мессию. А Иисус отказывается. И не потому, разумеется, что это Ему было трудно, а потому, что Он не хотел «вписываться» ни в какую богословскую концепцию и не собирался «соответствовать» ничьим представлениям. Принять такого Мессию, не соответствующего никаким общепринятым нормам и взглядам, в Котором большинство готово было видеть скорее нечестивца и нарушителя Торы, чем Мессию, действительно можно было лишь по откровению. А потом Петру и другим ученикам пришло время узнать о кресте и о Воскресении (ст. 21).

И тут оказалось, что знание это для человека непосильно. Принять Мессию гонимого и страдающего ещё можно было, тем более, что образ страдающего Мессии был хорошо известен каждому верующему еврею из Книги Исайи, но смириться с полным Его поражением было совершенно невозможно. А ведь смерть на кресте воспринималась и Петром, и другими апостолами только как поражение, реальность воскресения вообще и воскресения Христа в частности была для них лишь отдалённой перспективой, так что, даже когда Он воскрес, они долго ещё не могли до конца в это поверить.

Неудивительно, что Пётр не может смириться с мыслью о неизбежности смерти Учителя (ст. 22). Но Иисус и здесь непреклонен: нельзя останавливаться на полпути, нельзя принять Мессию и не принимать Его пути. Человек, поступающий так, превращается из ученика во врага (ст. 23). Дорога в Царство только одна (ст. 24–27), и прийти туда можно, лишь пройдя её до конца.

Вера — одна из самых таинственных вещей на свете. Откуда рождается в человеке готовность ясно и недвусмысленно обратиться к человеку по имени Иисус и сказать Ему эти слова: «Ты — Христос», то есть Помазанник, Царь, Которого с надеждой ожидают все народы земли? Если в случае современников и соотечественников Иисуса это можно как-то объяснить их представлениями о Мессии, как о национальном герое-освободителе, то как это объяснить сейчас, когда всем ясно, что в результате деятельности Иисуса Его казнили? Уже признание самой возможности обратиться к Нему сейчас требует от человека некоторых нестандартных мировоззренческих установок. Эти вопросы остаются в Евангелии без ответа. Вернее, без человеческого ответа — «кровь и плоть», то есть сам человек не имеет причин произносить эти слова. Это — тайна. Это — действие в человеке его Небесного Отца, приводящего человека к Своему Единородному Сыну...