Мысли вслух на Мф 13:1-23

Зачем Господь говорит к нам притчами? Ведь Он бы мог просто сказать каждому, что от него требуется для вхождения в Божье Царство, сказать, как есть, а потом на Суде спросить, как мы выполнили Его задание. Но сможем ли мы услышать, сможем ли понять Его призыв? Мы снисходительно читаем об иудеях, которые «видя, не видят» и «слыша, не разумеют», но готовы ли мы услышать Слово, обращенное к нам, и исполнить его без промедления и сомнений? И вот, Господь в Своей милости рисует нам (и окружающим Его слушателям) картину из повседневной жизни — сеятель сеет семя. Эта картинка позволит нам вынести из слов Спасителя ровно столько, сколько мы способны понять и принять. Поэтому, чем больше мы вырастаем, чем больше «слов о Царстве» способны осуществить, тем больше будет нам открыто через эти притчи. Если же мы не захотим понять и осуществить то, до чего уже доросли, нам грозит духовный регресс, стагнация духа: кто имеет, тому дано будет, а кто не имеет, у того отнимется и то, что имеет.

Благодаря евангелистам нам доступна не только сама притча о сеятеле, но и её толкование, услышанное учениками непосредственно от Иисуса. Но любая сказанная Им притча настолько многогранна, что все её глубины невозможно исчерпать одним толкованием, даже самым мудрым. Смысл сказанного Господом мы постигаем слой за слоем. И потому не будет натяжкой прочесть эту притчу не только как рассказ о восприятии Слова Божия различными людьми, неодинаково реагирующими на проповедь, но и как повествование о разных состояниях души одного и того же человека. Ведь каждый из нас на протяжении своей жизни совершенно по-разному реагировал на услышанное. Многие из тех, кто сегодня, подобно доброй земле, принимает и вынашивает семя благой Вести, когда-то был каменистой почвой. И наоборот, многие из тех, кто сегодня зарос тернием, могут быть от него и очищены.

А бывает, что и добрая земля неожиданно каменеет или же буйно зарастает сорняками, так что не стоит расслабляться, преждевременно подводя итоги успехов духовной жизни...

Ученики задают Христу совершенно закономерный вопрос: для чего Он говорит притчами? И в самом деле, если притчи до такой степени людям непонятны, то почему бы не преподать им наставление прямым текстом? В ответ на это Христос приводит слова Исаии, предрекавшего, что сердца слушающих огрубеют до такой степени, что услышанное будет ими пропущено мимо ушей. Но тогда зачем вообще нужно говорить о чём бы то ни было перед такими людьми? Не на ветер ли Христос бросает слова?

Нет, Он ничего не делает напрасно. Видимо, для того Христос обращается к людям с помощью притч, чтобы сокрытое в образной речи зерно всё-таки запало в их души и начало прорастать, пусть хотя бы и подспудно. Да, сознание немалой части слушающих пока что закрыто, но их души в своих глубинах гораздо восприимчивее поверхностного рассудка.

И если услышанное найдёт в душе хотя бы небольшой отклик, это вызовет начало духовного роста, то есть, приумножение того, что таким людям было дано Господом. Те же, кто уверен в достаточности своего «духовного уровня» и не намерен его умножать, утратят его просто потому, что духовная жизнь исключает самодовольство и самоуспокоение.

Среди притч о Царстве особое место занимают притчи о сеятеле. В сегодняшней притче Иисус рассказывает о том, что мешает человеку войти в Царство. И первая помеха на этом пути — «дорога», отсутствие внимания к словам Того, Кто свидетельствует о Царстве (ст. 4, 19). Казалось бы, рассеянность свойственна далеко не всем. Но в данном случае речь, очевидно, идёт о внимании особого рода, о той внимательности, которая заставляет человека прислушаться и обратить внимание на то, мимо чего он обычно проходит, не задумываясь.

Слова о Царстве и о Мессии в евангельские времена звучали нередко, и многим, особенно жившим насыщенной религиозной жизнью, они, вероятно, успели уже несколько приесться. Быть может, именно это побуждало Иисуса обращаться к народу с притчами: притча всегда привлекает внимание, нередко заставляя посмотреть на, казалось бы, хорошо знакомые и привычные вещи с неожиданной стороны, позволяя увидеть то, что иначе осталось бы незамеченным. Но мало лишь заметить и обратиться: нужно ещё остаться верным даже тогда, когда энтузиазм новообращённого пройдёт, а мир потребует своего, так что дело, быть может, дойдёт и до гонений (ст. 5 – 6, 20 – 21). Тут уже не хватит ни одних только чувств, ни одного только разума; вера, не укоренённая в воле, едва ли устоит против сильного внешнего давления, ведь чувства преходящи, а разум податлив.

Однако есть в мире нечто более опасное для духовной жизни, чем давление и даже гонения, хотя по сравнению с гонениями опасность эта представляется несерьёзной: мирские заботы и житейская суета (ст. 7, 22). Могут ли, казалось бы, заботы и суета сломить тех, кого не сломили гонения? Но во время гонений ситуация представляется обычно совершенно ясной, а воля сама собой собирается воедино. Иное дело времена мирные и спокойные, когда, казалось бы, опасности нет и можно расслабиться, плывя по течению, не обещающему впереди никаких порогов и водоворотов. А повседневная суета между тем незаметно переключает внимание на себя и, если вовремя не спохватиться, легко поглощает человека целиком, постепенно заставляя если не совсем забыть о Боге и о духовной жизни, то, во всяком случае, отодвинуть их на задний план. И лишь тот, кто в состоянии противостоять и гонениям, и повседневной суете, становится доброй почвой, приносящей обильный духовный плод (ст. 8, 23).

Характерная особенность человеческой психологии — то, что мы в состоянии представить себе только ограниченное милосердие. Никакой человек, не вдохновленный Духом Божиим, не смог бы сказать: «Бог всех заключил в непослушании, чтобы всех помиловать» (Рим. 11:32). «Как Он может есть с мытарями и грешниками?».

Это возмущение продиктовано знакомым всем нам представлением о том, что есть люди приличные, малоприличные и совсем неприличные. Вот эта классификация людей по степени греховности все время заставляет фарисеев обижаться на Иисуса. Им кажется, что Он должен пренебрегать грешниками, иначе не сможет вознаграждать праведников. Если ты твердо, до ропота, до обиды на Бога считаешь, что Он не должен миловать грешников, но что температура адского пламени должна быть прямо пропорциональна твоему представлению о размерах греха, — это значит, что ты — фарисей. Если тебе обидно, что внимание Бога могут занимать налоговый инспектор, бомж или чеченец, — ты фарисей.

В греческом тексте слово грешники (άμαρτωλούς, amartoloys) происходит от глагола «άμαρτάνω, amartano» — промахиваться, попадать мимо цели. Попадать мимо цели своей жизни, не достигать ее — это и есть быть грешником. Цель человеческой жизни — встретить Бога, и без Христа никто ее не достигнет. Поэтому считать одних грешниками, а себя — зайчиками, — по меньшей мере, глупо. По милости Создателя, коль скоро мы не можем попасть в цель, Цель Жизни сама пришла к нам. Если ты думаешь, что знаешь, как попасть в цель без Него, — ты фарисей.

Наконец, далеко не во всех греческих рукописях есть слова «к покаянию». Иисус говорит просто: «Я пришел призвать не праведников, но грешников». Он пришел призвать к Себе. А фарисеи думают, что к раздаче воздаяния. Как пишут в учебниках: проверь себя…

Невероятный дар предлагает нам Господь Иисус Христос в сегодняшнем отрывке из Евангелия от Матфея. Казалось бы, достаточно для нас, чтобы Он только избавил нас от порабощенности злу. Сами мы вряд ли захотели бы большего, чем избавления от смерти. В самых высших проявлениях человеческого духа мы могли бы помыслить о служении Богу в Его созидании мира, в котором Он поселил нас. Но Господь не довольствуется и этим.

Он хочет, чтобы каждый приходящий к Нему стал членом Его семьи. Он питает нас Своей Кровью и Плотью, чтобы мы стали единокровными Ему. И, поскольку Сам Иисус и Его Пренепорочная Матерь целиком послушны воле Отца, Он призывает и нас исполнять эту волю, и тем самым стать Его братом, и сестрой, и матерью.

На удивление часто люди, впервые читающие этот отрывок, спрашивают: а за что Иисус так обижает Свою Матерь? Так вот Он не обижает Пречистую Деву в этих словах, это нам Он предлагает возвыситься до Нее.

Притча о сеятеле, несомненно, является притчей о Царстве и о людях, входящих в Царство или пытающихся войти туда. А ещё она — о свидетельстве и о свидетелях. Вот только посев происходит как-то странно: что-то падает при дороге, что-то — в сухую землю, так, как будто сеятель работает, не глядя, куда летит семя. На первый взгляд, странно; но, если вдуматься, иначе и быть не может. В самом деле, всегда ли свидетель выбирает, кому свидетельствовать? Конечно, настоящего свидетеля ведёт Бог, Который и указывает ему, где, когда, кому и что говорить. Но ведь часто свидетельство оказывается достаточно широким, послушать свидетеля собираются самые разные люди, и отказать в праве услышать свидетельство нельзя никому! В такой ситуации некоторые семена неизбежно окажутся в не самой подходящей для них почве. Однако дело, вероятно, не только в особенностях свидетельства. Дело, прежде всего, в самой природе Царства, в том, как оно входит в наш мир, преображая его. Дыхание Царства касается самых разных людей, и реакция на это прикосновение может быть самой разнообразной, от полного игнорирования до полного принятия. Некоторые, конечно, просто не замечают дыхания Царства, но и те, кто заметил, не обязательно бывают ему рады. Но оно, в известном смысле, неизбирательно: оно касается нередко сразу многих, как это было, к примеру, в день Пятидесятницы, когда его ощутили все собравшиеся в комнате, а потом все, кто оказался на улице перед домом и слышал проповедь апостолов. Наверное, не все из услышавших проповедь и ощутивших дыхание Царства тогда обратились, хотя, судя по свидетельству Книги Деяний, таких было немало. А если дыхание Царства касается часто тех, кто его не ждёт, просто потому, что Царство входит в наш преображающийся, но ещё не преображённый мир, то как ещё действовать свидетелю? Ему остаётся лишь сеять семена Царства, как сеет их сеятель из притчи Спасителя. Ведь, когда настанет время жатвы, преобразится и само поле. Так, что никакие семена не пропадут.

«Кто имеет уши слышать, да слышит». Эти слова Господа имеют глубокий богословский смысл, ибо это, видимо, указание на слова Псалтири: «а их идолы — серебро и золото, дело рук человеческих. Есть у них уста, но не говорят; есть у них глаза, но не видят; есть у них уши, но не слышат; есть у них ноздри, но не обоняют; есть у них руки, но не осязают…» (Пс 113:12-15). И потом этот текст почти дословно повторяется в (Пс 134:17). На самом деле мы должны хорошо помнить об этом, ибо как тогда, так и сейчас наша вера противостоит язычеству, и значит, идолопоклонству. Да, сейчас мы не видим изваяний, имеющих уши, но тем более значимыми становятся слова Христа, ибо чаще всего в идолов люди превращают самих себя, а уж у них-то точно есть уши. Сами себе поклоняются, ибо любят свой успех, сами себе служат, сами себе приносят жертвы и какие! Но это еще не самое страшное, страшнее, когда в идолов превращают других людей, что случается на всех масштабах от государственного до личностного. И кажется это настолько повсеместно и всеобъемлюще, что просто страшно становится, когда об этом думаешь… Но о чем зовет нас сейчас услышать Господь? О добром урожае. Малое зерно даст обильный урожай. Малый проблеск света сейчас превратится в незакатный свет уже так скоро.

Заканчивая притчу о сеятеле, Господь говорит: «Кто имеет уши слышать, да слышит!». Эти слова Христа сразу напоминают нам 6-ю главу книги пророка Исайи, где, призывая Исайю на проповедь, Господь с горечью говорит: «...и ушами с трудом слышат, и очи свои сомкнули, да не узрят очами, и не услышат ушами, и не уразумеют сердцем, и не обратятся, чтобы Я исцелил их» (Ис. 6:10). Обращаясь к этому месту из Исайи, Господь говорит о том, что вот сейчас, когда Он обращается к нам, наступил этот критический момент, и надо услышать или не услышать.

Дело в том, что мы оправдываем себя, говоря, что мы не слышим воли Божьей, не чувствуем, не видим Его присутствия и действия. Психология у нас так устроена, это обычная реакция грешного человека. Именно об этом писал и пророк Исайя. Но если мы внимательно прислушаемся к притче о сеятеле, то будет совершенно очевидно, что урожай зависит не от чего иного, как от почвы. И сеятель в притче не виноват; напротив, он мог бы и не сеять там, где все равно ничего не вырастет. Тем не менее, Господь сеет Свое слово, давая нам возможность принять или не принять его.

Дети, когда их пилят родители или учителя, часто покорно слушают и ждут, не рассчитывая, что горе-воспитатель остановится и даст им возможность что-нибудь сказать или сделать. Они привыкли, что мы такие. Но Божья педагогика иная: после Евангелия, после смерти и воскресения Христа, просто нечего сказать нам, ибо во Христе явлена вся полнота Божества телесно. Дело теперь не за дискуссиями и толкованиями, а за нашим ответом: «Кто имеет уши слышать, да слышит».

Что такое притча? Почему Иисус говорит с народом, прибегая к притчам? Почему ученикам дано знать тайны Царства — и Иисус разъясняет им смысл Своих притч, а остальных Он оставляет, как кажется, в неведении? Для ответа на все эти вопросы важно понимать, для чего вообще использовались в древности (а на Востоке — и в Средние века, и позже, вплоть до сегодняшнего дня) притчи.

Казалось бы, проще всего было объяснить всё открытым текстом — тогда ни у кого точно не возникло бы никаких недоумений. На самом деле, однако, такой «лобовой» подход хорош лишь отчасти, и не только потому, что он отучает человека думать, предлагая ему готовые ответы. Дело ещё и в том, что при таком обучении у ученика зачастую даже не возникает вопросов. Он вообще не знает, о чём спрашивать, потому, что учитель сам решает за него, что ему надо знать. Притча же действует иначе.

Она прежде всего даёт человеку увидеть непривычное в привычном, неожиданное там, где, казалось бы, всё уже давно известно и понятно. Она учит человека задавать вопросы — и вопросы не праздные. Бывают ведь вопросы ради вопросов, ради того, чтобы провести время в более-менее учёной и в более-менее дружеской беседе. Притча же учит задавать вопросы, ставшие насущными потому, что привычное если не рухнуло, то, как минимум, пошатнулось. Насущные вопросы — это вопросы, заданные изнутри такой вот качающейся реальности.

Человек, конечно, свободен, он может отмахнуться от притчи, и тогда его реальность вновь встанет твёрдо — или, по крайней мере, так ему будет казаться. В этом случае притча останется для него лишь сказкой, басней, красивым парадоксом, не имеющим отношения к его собственной жизни или к жизни вообще. О таких людях Иисус и говорит, что они видя не видят и слыша не слышат.

Тем же, кто склонен прислушаться, надо в первую очередь осознать вопросы, вытекающие из притчи, сформулировать их для себя самого. Понять, что ему непонятно и непривычно в понятном и привычном. Эту работу человек может и должен проделать сам, тут не нужны подсказки. Пока он её не проделал, он остаётся среди тех, кого Спаситель называет «внешними». Когда же вопросы сформулированы, их задают — как делают это ученики Иисуса.

Вот тогда-то и можно говорить открытым текстом, тогда человек услышит и поймёт — разумеется, в свою меру. Иисус именно так и действует — Он ведь не учитель в худшем понимании слова, из тех, которые навязывают своё знание всем, кто не успел или не смог сбежать. Он говорит лишь тем, кто готов услышать и хочет этого, оставляя открытой дверь и для остальных на случай, если они захотят войти.

В какой-то момент Господь, прежде ясно возвещавший множеству людей, избирает Двенадцать, отправляя их на проповедь, и предпочитает говорить притчами. Даже ученики обратили внимание на это и прямо спросили Его: почему Ты говоришь им притчами? Видимо, это была достаточно резкая перемена в образе действия Спасителя. И в ответ Христос цитирует горькие слова Исайи о том, что мы видя не видим и слыша не понимаем. И потом перечисляет печальные судьбы нашей духовности, говоря о слове, которое похищает сатана, заглушают заботы века сего или губит наша человеческая незрелость.

Возможно, что притчи Господа имеют педагогическое назначение. Это и в самом деле образы, которые невозможно не запомнить. Но почему тогда такая скорбь в Его словах?

Наша вера — очень простая вещь. В ней есть Тайна, но нет никакого тайного учения или сокрытых от профанов аллегорий. Но именно простые слова «люби ближнего своего» или «ищите Царства Божия и правды Его» оказываются для нас непреодолимо трудными. Нам подавай чего-нибудь эдакого, с мистикой и непонятностью, с трудными упражнениями и непременно с глубокомыслием. Или уж тогда, напротив, что-нибудь зримое, как теократическое государство и сплошные «победы на сопротивныя», благо у нас много сопротивных и еще больше нам просто противных?

И потому так непередаваемо печален этот образ сеятеля, который большую часть семян расходует безрезультатно. Счастье наше заключается вот в чем: любой из нас давно бросил бы сеять в таких безнадежных условиях. Любой из нас сначала подыскал бы участочек получше, а где попало сеять не стал бы. Но Он — Бог, а не человек. И Он не перестает отдавать нам Свое слово. Если мы не хотим принять его в простоте — Он сеет в притчах, чтобы, получив свидетельство в Крови Его на Кресте, мы имели возможность открыть глаза, и видя — видеть, и слыша — слышать, и разуметь, и обратиться, чтобы Он исцелил нас.

В другом тексте Иисус говорит о том, что Писание свидетельствует о Нем. В самом деле, книги Ветхого Завета полны пророчеств о Мессии, ожидания Его пришествия, искренней мечты людей о встрече с Ним. И вот Он пришел, и ученики постоянно видят и слышат Его, но что они при этом видят и слышат? Но то же самое можно сказать и о нас: Христос рядом, Его слово звучит, Его дела совершаются, а мы — не видим и не слышим, мы погружены в свои заботы, наше внимание привлекают только гнусные сенсации этого мира. А не видя и не слыша мы и не благодарим...

Что дал нам приход Христа? Спасение от зла? Да, конечно… но зло и страдание не исчезли из мира по мановению волшебной палочки. Сам Иисус не только претерпевает ужасные страдания на Кресте, но претерпевает их безвинно. Он сказал, что тем, кто хотят быть Его учениками, следует так же взять крест и идти за Ним. В чем же тогда заключается это спасение от зла?

Быть может, это слишком человеческий подход. Во вчерашнем Евангелии Иисус говорил, что если ты только лишь освободился от злого духа, но его место в твоем сердце осталось незанятым — тебя в конце концов постигнет еще худшее. Спасение от того, что мы считаем плохим, — это, увы, слишком мало. Слишком мало для человека, смотрящего правде в глаза. Но, к счастью, это слишком мало и для Создателя. И поэтому Он предлагает нам нечто лучшее: усыновление. Мы можем войти в семью Иисуса из Назарета, стать его названными братьями и сестрами, более того, нам открыта возможность исключительной, сущностной соединенности с Ним, такой, как у Его Матери. Быть братьями Иисуса, следовательно, быть усыновленными Его Отцом и Его Матерью, разделить с Ним Его богочеловечество — для этого требуется лишь одно: сказать Отцу, как говорит Сам Иисус: «Не моя воля, но Твоя да будет».

Спасение от неприятного, плохого, злого — это человеческий подход. Вряд ли Богу свойствен такой эскапизм. Он не бежит от зла, но противостает ему на Кресте — и побеждает. Ты можешь искать уюта и елейной сладости. И тогда из ада насилия ты попадешь в ад лицемерия. Но ты можешь согласиться на усыновление Небесным Отцом. Это трудный, иногда мучительно трудный путь. Твой названный брат Иисус умер на этом пути. Но, став Его братом, ты разделишь с Ним Его победу над злом. Выбор между поражением, бегством и победой — за тобой.

Как видно, к кровнородственным связям Иисус относится если не всегда негативно, то всегда сдержанно-критически. Такое отношение кажется удивительным, если учесть, какую роль играло в еврейском обществе родоплеменное начало. Собственно, и сама принадлежность к народу Божию определялась по родовому и племенному признаку. А Иисус между тем отодвигает родовые связи на второй план. Можно, конечно, было бы подумать, что Иисус — Человек иной эпохи, эпохи эллинистической цивилизации и великих империй. В эту эпоху происхождение человека значило меньше, чем его личность. Но дело, как видно, всё же не только в эпохе, тем более, что именно еврейское общество оставалось весьма консервативным в том, что касается родовых и семейных связей. Иисус, разумеется, не случайно говорит о том, что Его родные — это те, кто исполняет волю Божию. И дело тут не только в том, что Ему нужны были единомышленники и помощники. Дело в самой сути кровнородственных связей. Они, безусловно, являются мощным связующим фактором между людьми в падшем мире, в этом их сила. Но в этом же и их слабость: связывая людей между собой, они вместе с тем привязывают их к непреображённому порядку вещей, включая их в этот порядок так прочно, как ничто другое. И тогда оказывается, что ради Царства кровнородственные связи необходимо если не разорвать вовсе, то, по крайней мере, отодвинуть их на второй план. Казалось бы, такое решение ставит крест на самой возможности что-то сделать для спасения своих близких. Но это не всегда так: ведь для того, чтобы спасать других, надо прежде самому приобщиться к жизни Царства, дыхание которого только и является спасительным. До тех пор, пока отношения, бывшие чисто природными, не изменят своего качества, такое приобщение останется невозможным. Но, с другой стороны, именно духовное преображение жизни христианина нередко объективно нарушает его прежние кровнородственные связи, если родственники не идут с ним одним путём: ведь если один из них готов строить отношения с ближним по законам Царства, а другой нет, отношения между ними окажутся, по сути, невозможными. Зато у того, кто ещё не начал своего пути в Царство, появится возможность воспользоваться поддержкой своего родственника-христианина, если и когда он все-таки этот путь начнёт: ведь тот будет готов к новым отношениям и «подхватит» их, как только делающий первый шаг ощутит в них необходимость. Такие, преображённые дыханием Царства, кровнородственные связи могут стать уже не тормозом, а подспорьем для духовной жизни. И Иисус, зная это, не держится за ветхое, предлагая Своим последователям новую жизнь с обновлёнными отношениями.