Мысли вслух на Мф 17:14-27

Неужели у учеников не было веры даже с горчичное зерно, раз они не смогли изгнать беса из юноши? Но ведь мы читали, что раньше им это удавалось — Господь Сам дал им власть над нечистыми духами. Видимо, сила веры — это не просто степень нашей уверенности в той или иной истине о Боге или мире. Господь связывает воедино веру и молитву, то есть общение с Богом. Значит речь идет не об уверенности, а о близости к Богу, о внутреннем единстве с Ним. Неслучайно Господь упоминает о посте — постясь, человек черпает жизненную силу не из пищи, а из общения с Богом, живет Его жизнью. Такое единство не дается нам раз навсегда. Сегодня мы можем быть ближе к Богу, завтра — дальше (хотя это не всегда определяется нашими субъективными ощущениями). И следовательно, веру от неверия отделяет не сомнение в существовании Бога, а внутренняя закрытость от Него — немолитвенность, неустремленность к Нему.

Сегодняшнее чтение включает три очень различных эпизода. Первый из них описывает исцеление одержимого отрока (ст. 14–21), третий же, заключительный, — историю с дидрахмами, которые собирались как храмовый налог (ст. 24–27). А в центре повествования оказываются слова Спасителя о предстоящей Ему крестной смерти и о Воскресении (ст. 22–23).

И всё же при всём различии между этими рассказами есть нечто общее. Особенно показателен в этом отношении третий эпизод. Речь идёт об особом храмовом налоге, который в Иудее был обязателен, а в других местах, где были еврейские общины, включая и Галилею, носил скорее характер добровольного самообложения. Иисус прекрасно понимает, что ни Он Сам, ни Его ученики не обязаны платить этот налог (ст. 25–26). И всё же Он велит Петру заплатить, не желая искушать окружающих (ст. 27).

Иисус здесь делает нечто такое, что совершенно не нужно Ему Самому и для Него не обязательно, от чего Он имеет полное право отказаться, но не отказывается только ради людей, для спасения которых пришёл. Можно было бы сказать, что это мелочь, но жизнь во многом и состоит именно из таких мелочей. Молитва и пост тоже для верующего являются делом обычным и повседневным, и если молитва рассматривалась верующими евреями евангельской эпохи как исполнение заповеди и потому считалась обязательной, то пост был делом сугубо добровольным, и его регламентировала лишь традиция. И ученики Иисуса едва ли пренебрегали молитвой и постом в принципе.

Но привычное нередко становится чем-то настолько само собой разумеющимся, что может незаметно отойти на второй план. А если молитва отходит на второй план, срыв неизбежен, что и происходит с учениками при попытке исцелить одержимого (ст. 16). Не случайно Иисус упоминает о посте: иудейская традиция знает пост лишь как полное воздержание от пищи и питья в течение дня, а такой пост неизбежно должен был встряхнуть человека, пробудив его от духовной спячки. И тогда мелочь уже не показалась бы мелочью, а оказалась бы тем, чем она и является на самом деле — одним из важнейших элементов духовной жизни. Но ведь пост никоим образом нельзя считать религиозной обязанностью, это именно и сугубо добровольное самоограничение, на которое человек может решиться ради блага ближнего или не решиться, но тогда и помощь может оказаться невозможной. А тут уже остаётся всего один шаг от малого до великого.

В самом деле, ведь и Иисус вовсе не обязан был умирать на кресте ради нашего спасения, и если Он это делает, то тоже исключительно по доброй воле и ради любви к нам. Ради той самой любви, которая проявляется во всём. И в великом, и в малом.

В этом рассказе мы встречаемся с человеческой бедой, с которой человеческими силами справиться не удалось. Это часто бывает с нами. Что делать? «Приведите его ко Мне», говорит Спаситель. Господь указывает нам путь в ситуации, когда нам кажется, что мы исчерпали все средства, что больше уже ничто помочь не может. Ученики спрашивают, почему они сами не смогли изгнать бесов. «Потому что у вас мало веры» или «нет веры», как написано в некоторых рукописях. Этот ответ заставляет нас задуматься над тем, что такое вера, как измерить собственную веру – мала она или велика. Часто, вспоминая о последующих словах Спасителя: «Говорю вам, если бы у вас была вера хоть с горчичное зерно, и если бы вы сказали этой горе: «Передвинься оттуда сюда», она бы передвинулась», и, видя, что от наших слов ничего не двигается с места, мы склонны умалять свою веру. Но при том мы не должны забывать специфику языка Иисуса, наполненного символами, гиперболами и яркими поэтическими образами. В раввинистической литературе «передвигателями гор» назывались учителя, способные толковать самые трудные места из Писания. Когда мы говорим, что вера творит чудеса, мы должны понимать и «чудеса» сообразно духу Евангелия, а не в духе наших греховных желаний.

Иисус не устаёт напоминать Своим ученикам о вере. Но напоминания эти для уха нынешних христиан звучат немного странно: ведь Иисус говорит о вере малой, мизерной (горчичное зёрнышко размерами не превышает маковую крупинку). На фоне всегдашних молитв об умножении веры, о том, чтобы она в нас росла и укреплялась, такие слова кажутся даже несколько странными: что же, значит, между малой и великой верой различия не так уж велики? Как ни парадоксально это звучит, ответ может оказаться положительным, если, конечно, мы поймём, что имеет в виду Иисус под верой. Конечно, вера для Него — и доверие, и уверенность в правильности избранного пути. Но есть и иное: вера как особого рода духовное состояние человека. Такое состояние, при котором для человека реальным остаётся лишь то, во что он верит. Это не означает, естественно, что верующий должен закрывать глаза на реальность. Речь идёт лишь о том, к чему устремлена его воля: ведь, в конечном счёте, именно воля определяем духовное состояние человека и качество его духовной жизни. С точки зрения психологии волю (с известными оговорками) можно было бы рассмотреть, как психический процесс, со всеми характеристиками такого процесса. И одной из главных характеристик воли, как любого психического процесса, является интенсивность: именно мера интенсивности интенции определяет субъективное восприятие состояния своей веры как «сильной» или «слабой». Но это психическое измерение воли не имеет непосредственного отношения к воле как духовному феномену, оно — всего лишь его психическая проекция. Собственно же воля, как духовное состояние и отношение, невозможно охарактеризовать количественно, она не бывает сильной или слабой. Либо она есть, либо её нет. Если есть, проявления её на психическом уровне могут быть разными, как очень интенсивными, так и весьма слабыми. Если её нет, религиозный человек может иногда попытаться воссоздать её чисто психическими средствами, что, впрочем, как правило, довольно быстро утомляет. Но Иисусу не нужны имитации, Ему нужна вера, воля, всецело ставшая отношением. Такая воля, с которой возможно любое чудо. И без которой невозможно Царство.

Спустившись с горы Преображения, Христос снова погружается мир, где силы тьмы одолевают несчастных. Но те, кому Он дал силу противостоять тьме, не справляются с доверенным им служением. И вот человек, сын которого измучен нечистым духом, обращается ко Христу напрямую. Конечно же, Христос не оставляет просьбу без ответа и изгоняет беса. Но не для того Он избирал учеников, чтобы те отступали перед силами зла.

Здесь, сразу после преображения, мы видим контраст между тем, что явлено Христом и тем, что в Его отсутствие делают, точнее, не могут сделать апостолы. И вот мы видим Его гнев по адресу учеников.

На страницах Евангелия нам не раз встречаются эпизоды, в которых облик Иисуса выглядит суровым. Для кого-то, чьё представление о Христе в своё время было сформировано слащавыми картинками, реальность Евангелия может показаться неизящной. Но любовь Христа — не сентиментальность, это подлинная любовь, принимающая на себя боль за любимого. И нередко кричащая от боли.

Между тем Его замечание о посте и молитве заставляет нас предположить, что ученики пытались действовать как-то иначе, возможно, какими-то “народными” методами, а попросту — способами, далёкими от подлинно библейских. Если так, то тем более понятен гневный упрёк ученикам в их неверии. (Заметим, что назвав учеников родом неверным и развращённым Христос почти повторил определение, данное ранее фарисеям: род лукавый и прелюбодейный. Так ученики оказались уподоблены фарисеям).

Но, сделав «втык», Он не разгоняет учеников, а продолжает терпеливо учить их.

Словом, исходящим из уст Божиих, совершается жизнь. Кто хочет жить, должен слушать. Поэтому самая главная молитва Ветхого Завета, которую мы прочитали сегодня, начинается со слов: «Слушай, Израиль». В сегодняшнем евангельском эпизоде ученики не смогли изгнать беса, подарить жизнь несчастному отроку. Вероятно, дело в том, что они произносили СВОИ слова, а не Божии. Для того, чтобы слова, которые мы произносим, могли быть словами от Бога, нам нужна постоянная связь с Ним, та связь, которую Евангелие называет верой.

Слова Господа Иисуса Христа о силе веры не могут не поражать, потому что мы сразу понимаем, что и близко не подошли к такому уровню. Но вот в чем вопрос: только ли это хочет Господь сказать своим ученикам? Он отвечает на их вопрос о том, почему они не смогли исцелить одержимого мальчика, и ответ Христа касается всей жизни человека. Победа над духами злобы поднебесной одерживается, говорит Господь, силой веры, молитвой и постом. Вся жизнь человека может, таким образом, стать оружием в борьбе со злом.

И еще очень важно для нас осознавать, что слова Христа в последнюю очередь являются упреком ученикам и нам, маловерам. Напротив, они могут стать для человека стимулом к тому, чтобы искать веру. Вера, очевидно, является даром Божиим, ее нельзя воспитать, ей нельзя научить, ее нельзя навязать — ее можно только просить. Но для того, чтобы обрести этот дар, его в первую очередь необходимо очень хотеть. И, во всяком случае, не думать, что у нас все в порядке «по этой части». Ведь если бы мы в самом деле верили так, как хочет этого Бог — то могли бы и горы переставлять.

Поразительным образом рассказ о том, как Христос предупредил учеников обо всём, что Ему предстояло испытать, соседствует с зарисовкой, показывающей один из эпизодов взаимоотношений Христа с учениками. Слова Христа о Его страданиях опечалили учеников, но, похоже, не были ими восприняты в должной степени. Не исключено, что кто-то из учеников постарался выбросить такие неприятные сведения из головы. Сама композиция повествования как будто подчёркивает это: краткий рассказ быстро сменяется подробно изложенной историей.

Почему сборщики подати на храм обратились к Петру, а не прямо к Иисусу? Должно быть, к этому времени Он уже до такой степени стал уважаемым в народе, что сборщикам неудобно запросто к Нему приближаться. И вот Пётр в отсутствие Учителя говорит от Его имени. Но тем самым возникает двойственная ситуация: хотя Пётр и поставлен во главе апостолов, но всё-таки не на место Учителя. Пётр, однако, отвечает, не посоветовавшись со Христом, хотя Он и рядом.

Христос не дезавуирует сказанного Петром, не ставит его в неловкое положение перед лицом сборщиков пожертвований. Но самому Петру Он приоткрывает ещё одну таинственную грань ученического призвания: идущие за Христом названы сынами Отца Небесного, ведь сбор податей на храм уподоблен сбору налогов, от которых освобождены царские дети.

Но уклонение от обязанностей никого не должно соблазнять. То, что сыны свободны и не обязаны совершать многое из того, что обязательно для других, ещё не значит, что они не должны считаться с окружающими.

Итак, чего же хочет от нас Бог? Чтобы мы жили, чтобы мы жили в любви, чтобы не были жестоковыйными (какое точное слово про всех нас). А мы-то все ищем «хорошей жизни» — в смысле материального достатка... Похоже, что Иисус, после того, как вышел на проповедь, вообще денег в руках не держал. Но Он живет в любви, и ради этой любви готов совершить нечто бессмысленное — заплатить подать Собственному Отцу. Впрочем, и это Он использует для пророчества действием: деньги на храмовую подать Ему посылает Отец.

Вопрос об уплате подати имеет несколько аспектов. С одной стороны чисто исторический и юридический аспект. Здесь современная экзегеза предлагает несколько толкований. Возможно, это был установленный законом Моисея храмовый налог, возможно римская подать, как считали многие Отцы Церкви. Но с другой стороны здесь вопрос духовный. У нас есть твердое представление о справедливости, о том, что правильно, а что нет. Но об этом мы должны мыслить в эсхатологической перспективе. Здесь же, пребывая в рамках земной реальности, важнее конкретные нужды людей. Господь указывает нам и способ доставать средства для этих нужд – зарабатывать их своим трудом. С одной стороны произошло чудо. Но с другой стороны ведь Петр был рыбаком. И он должен был пойти, забросить удочку, т.е. заняться своей обычной работой. И вот тогда произошло чудо.

Дидрахма — сумма подати, которую иудеи вносили на содержание Иерусалимского храма, аналог тех денег, которые мы отдаем на содержание наших храмов и клира. Но вот сборщики этой подати приходят к Самому Иисусу, Который, собственно, и является хозяином этого Храма. В том, что говорит и делает в этот момент Иисус, важны, на мой взгляд, два момента.

Во-первых, Он говорит о том, что государство земное берет подати с посторонних, а не со своих граждан. Кстати, так сказать, о налоговой полиции... Иисус тем самым говорит Петру, что Сын Божий и Его ученики, которых Он усыновляет Отцу Небесному, не посторонние, но свои Богу (как напишет потом апостол Павел) и потому требование подати на них не распространяется. Тем самым Господь являет Свое единство с Отцом.

Но вот что важно во-вторых. Будь на месте Иисуса любой из нас (что за странная, право, мысль?!), мы просто предложили бы этим сборщикам уйти подальше. Сам же Господь говорит: «...чтобы не соблазнить их». Греческий текст звучит: «...ина де ми скандализомен аутос». «Не соблазнять» означает не оскорблять их чувства, не скандалить с ними. Потому что Христос пришел к людям, а не к царствам, и «не скандалить» с конкретными сборщиками важнее, чем настоять на определенной идее. Для них отказ двух иудеев — Иисуса из Назарета и Петра из Капернаума — отдать дидрахмы был бы оскорблением их религиозного чувства. А избежать этого настолько важно, что ради этого совершается чудо. Для меня это модель отношения, например, к славянскому языку в православной Церкви. Есть люди, для которых изменение языка будет именно «скандализомен», оскорблением. Что ж, может быть, другим следует просить у Бога дар понимания языков.

И еще вот что: вдруг, совершенно неожиданно, мы видим, что Иисусу присуща вся мощь Божьего всеведения и всемогущества. Пойди и поймай рыбу... Ведь надо было, чтобы та рыба подхватила на дне этот статир и принесла его Создателю...

Что имеет в виду Иисус, говоря о детях как об идеальных обитателях Царства? И чего в этом смысле не хватает взрослым людям? Конечно, думая или говоря о детях, мы в первую очередь вспоминаем то, что называют обычно «детской непосредственностью», а также «детской невинностью». Но при ближайшем рассмотрении картина оказывается не столь простой: детская психология оказывается не проще взрослой, а в невинности легко усомнится каждый, кто хоть раз встречался с проявлениями детской жестокости. Но есть и нечто, детям присущее несомненно, и речь идёт о доверчивости. Даже хитрые и злые дети порой проявляют удивительную доверчивость, хотя, конечно, при желании можно их от этого отучить. И всё же для того, чтобы отучить ребёнка доверять, и прежде всего собственным родителям, нужно очень сильно постараться. И вот, как видно, именно об этом доверии и говорит Иисус, ставя детей в пример взрослым. Конечно, это тоже всего лишь притча: ведь детская доверчивость, особенно когда дело касается отношений с родителями, принадлежит ещё непреображённому порядку вещей, это чисто природная привязанность. И если она останется таковой, со временем она неизбежно исчезнет. И тогда, разумеется, родители будут недоумевать, почему это их ребёнок, такой доверчивый и ласковый в детстве, вдруг от них отдалился. Иисус же, разумеется, использует образ детской доверчивости, как правило, вполне ребёнку органичной, для описания той цели, которую должен поставить себе каждый ищущий Царства. Речь идёт, конечно, не о том, чтобы вернуться в детство в форме наивного религиозного инфантилизма или исступлённого «духовного» «послушания» тем, от кого нормальный человек предпочтёт держаться подальше. Речь о том, чтобы научиться доверять Богу и Спасителю так же естественно и органично, как ребёнок доверяет (в нормальном случае) своим родителям. Конечно, на уровне чисто естественном (идёт ли речь о физиологии или о психологии) такие отношения для взрослого человека невозможны: падший человек эгоист по природе. Возможными они могут стать лишь в процессе преображения человеческой природы, которая начинается с момента первого соприкосновения с Царством и заканчивается полным и окончательным обновлением человеческой природы в конце времён. И важно такое преображение не только для самого человека, но и для Царства: ведь Царство основано на отношениях — его жителей между собой, каждого из них со Христом, Самого Христа с Его небесным Отцом. И чем крепче будут такие отношения, тем полнее будет Царство.

Иисус постоянно разрушает те традиционные религиозные и околорелигиозные мифы и представления, которые были свойственны эпохе Его земного служения. Одним из таких традиционных представлений было представление об Илии, который придёт незадолго до прихода Мессии. О последних днях жизни Илии и о его уходе сложилось немало легенд, главным образом в связи с его видениями колесницы Яхве незадолго до конца. По-видимому, эти видения и дали основание говорить о том, что Илия не умер, а был взят на небо живым. И о том, что он вернётся незадолго до дня Суда и прихода Мессии. Очевидно, апостолы разделяли это общераспространённое в те времена мнение, и недоумевали, почему Илия не пришёл раньше Иисуса. А Иисус указывает им на то, что не стоит все традиционные представления и народные предания понимать буквально. В них, конечно, есть свой смысл. Но смысл этот чаще оказывается аллегорическим, чем буквальным. Илия действительно пришёл, роль Илии сыграл Иоанн Креститель. Говорить о буквальном возвращении Илии, конечно, не приходилось, но можно было сказать, что в лице Иоанна он действительно вернулся: ведь важна не личность, а то откровение, которое через эту личность Бог даёт миру. То, что должен был сказать миру Илия, сказал Иоанн. Так что же: человек всего лишь функция? Личность человека не важна, важно лишь, что Бог хочет сказать через него? Наверное, всё-таки нет. Дело тут в другом: дело Божие, как видно, никогда не делается в соответствии с привычными человеку религиозными мифами и богословскими моделями. Когда дело касается науки, моделирование реальности имеет своё значение, для научного исследования моделирование — метод вполне корректный. Но вот когда дело касается откровения, оно перестаёт работать. Ведь в тварном мире, особенно когда дело касается непреображённой природы, приближения и допуски вполне оправданы, так же, как оправданы усреднения и прочие приёмы, связанные с действием закона больших чисел. А вот в Царстве, как видно, это всё не работает. Применительно к жизни Царства и к действию промысла Божия любая модель превращается в миф. И Иисус делает всё, чтобы избавить Своих учеников и последователей от влияния подобного рода мифов. И не потому, что они не адекватны той духовной реальности, с которой им предстоит иметь дело, а потому, что миф легко может помешать тому, кто находится под его влиянием, увидеть и Мессию, и Царство, подменяя их миражами. А мираж в пустыне, как известно: опасен. Здесь это нередко вопрос жизни и смерти.

«Илии надлежит прийти прежде…» Казалось бы, это утверждение, основанное на знании Писания. Но почему-то оно не дает людям распознать в деяниях Иоанна Крестителя приход Илии. Видимо дело в том, что знание Писания бывает разное, бывает по букве, а бывает по духу. Вспомним, что сатана, когда искушал Спасителя, тоже цитировал Писание. «И бесы веруют» (Иак 2:19) Это значит, что и бесы могут исповедовать все то, что исповедует добрый человек. Но есть какая-то существенная разница. Уловить в чем она, понять ее по-настоящему глубоко нам всем безмерно необходимо. Ибо самое больное для нас встречать среди братьев и сестер по вере людей на самом деле страшных. Если сравнивать Илию и Иоанна по букве, то действительно может показаться, что это два совсем разных человека. Илия, убивающий языческих жрецов, Илия, который весь буря и огонь. Помните, как ученики Иисуса, Иаков и Иоанн, спрашивают у Него, можно ли подобно Илии послать огонь, чтоб уничтожить нечестивых (Лк 9:52-56)? И Иоанн Креститель, который, конечно, произносит грозные, обличительные слова, все-таки омывает каждого, кто приходит к нему. А значит, дарует прощение, значит, действует милостью, а не насилием. Казалось бы, эти два человека, полная противоположность друг другу. И все-таки Христос говорит, что в Иоанне приходит Илия... Но подумаем о духе этих двух людей. Понятно, что их роднит и бесконечно сближает их пророческое существо со всей его болью о предательстве по отношению к Богу. Но их роднит еще и другое, оба они человеки не чуждые мучений сомнения. Илия просит себе смерти (3-я Цар 19:4), но и Иоанн, ожидая смерти, испытывает муки отчаяния и сомнения, если не Он, значит нужно бороться за жизнь, устраивать побег и т.д., а если Он значит нужно принять смерть, т.е. по сути это тот же вопрос о жизни и смерти. Примечательно, что говорит Илия, когда просит о смерти: возьми душу мою, ибо я не лучше отцов моих. Подобное смирение можно сравнить, с тем смирением, что движет Иоанном, когда он говорит: я не достоин понести обувь Его (Мф 3:11). И то и другое самосознание пророков можно слить в единую формулу, я только человек.

Не так уж просто отличить пророчество от предсказания, и в ответ на слова Господа Иисуса Христа о Воскресении ученики спрашивают Его приходе Илии. После того, как при Преображении Господнем ученики видят беседующих с Ним Моисея и Илию, они вспоминают пророчество Малахии, и задают свой вопрос Господу Иисусу. Быть может, ученики понимают пророчество слишком буквально? В первую очередь именно это и говорит им Господь, указывая, что это пророчество исполнилось в Иоанне Крестителе, пророке в духе и силе Илии. Так понимают Христа ученики, и это мнение было общепринятым в апостольский век. Позднейшие толкователи, впрочем, сочли ответ Христа некорректным, и стали утверждать, что Илия придет перед вторым пришествием, как Иоанн — перед первым.

Но главное в ответе Христа другое. Он переводит разговор с того, что должен был исполнить Бог, и исполнил ли Он это, на то, как принимают люди Его посланцев. Выражаясь современным языком, проблема не в том, достаточно ли точно Бог исполнил пророчество Малахии, а в том, что люди не узнали Его посланца, не приняли его проповедь и убили его. Смысл пророчества, таким образом, не в буквальности исполнения, а в том, чтобы мы могли стать участниками предреченного дела Божьего.