Мысли вслух на 1 Тим 6:11-16

Апостол Павел наставляет своего ученика, называя его при этом «человеком Божиим». Но разве Божьему человеку нужны наставления? Нужны. Наша принадлежность Богу начинается с маленького семечка и растет. Питается этот рост благодатью, посылаемой от Бога, и именно так в нашу жизнь входят и умножаются правда, благочестие, вера, любовь, терпение, кротость. Но все это подобно тому, как происходит наша учеба в школе: знания нам подаются от учителей, но нам необходимо преуспевать, чтобы знания становились нашими. Вот Павел и говорит о преуспевании, о принятии, о нацеленности на благодатные дары, о сердечном труде (подвиге) веры, о постоянном осознании этой жизни здесь и сейчас как начала жизни вечной.

Главной задачей христианина Павел, как видно, считает хранение заповеди — в чистоте и без изъяна («неукоризненно»). Выражение «хранить заповедь» означало следовать Торе и хранить её. Именно хранить: ведь речь шла в первую очередь о внутренней Торе, которую надо было вырастить в своей душе, как выращивают дерево, предварительно укоренив её в собственном сердце.

Но если говорить о хранении заповеди именно в чистоте и без изъяна, то тут речь уже надо было вести не только о Торе внутренней, но и о человеке как о живой Торе. О том самом христианском идеале, который был связан с уподоблением Христу и который составлял смысл христианского духовного пути, как понимали его первые христиане. Об этом пути и напоминает апостол Тимофею. Для Тимофея сказанное было тем более актуально, что в Церкви он нёс, судя по всему, что мы узнаём о нём из обращённых к нему посланий, служение учителя-раввина.

При таком служении вопрос о внутренней Торе, о становлении человека во Христе как живой Торы выходил на первое место: ведь, помимо того, чтобы идти этим путём самому, учитель должен был помогать идти другим, тем, кому такая помощь могла понадобиться. А особенно часто она требовалась людям богатым и влиятельным. В самом деле: всякий духовный путь, а христианский в особенности, предполагает бедность, конечно, не как материальное положение, а как духовное состояние. Чтобы наполниться дыханием Божьим, дыханием Царства, человек должен перед Богом стать ничем, кем бы он ни был в мире и какое бы положение в нём ни занимал.

Чем богаче человек, чем выше его социальный статус, тем величественнее оказывается представляющаяся ему иллюзия того, что он и перед Богом тоже что-то значит. Потому-то и трудно богатому и высокопоставленному человеку войти в Царство, а не из-за богатства самого по себе. И Павел напоминает Тимофею о необходимости постоянно напоминать богатым о том, где их ждёт подлинное богатство, с тем, чтобы они не сбились с пути, ослеплённые миражами мирского богатства, славы и влияния.

Завершая своё послание Тимофею, Павел напоминает своему ученику о главной задаче служителя Церкви, которая, впрочем, является главной и для всякого христианина вообще: задаче свидетельства о Царстве с тем, чтобы мир его увидел, и каждый ищущий новой жизни знал бы, где её искать (ст. 11 – 16). Возвращаясь же к теме богатства, апостол, дополняя сказанное прежде, отнюдь не закрывает перед богатыми дверь в Царство, как не закрывал её и Сам Спаситель, говоривший, что богатому войти в Царство трудно, но никогда не утверждавший, что это невозможно. Апостол же, как видно, разъясняет, в чём заключается трудность: чтобы обрести Царство, богатому необходимо перестать думать о своём богатстве, как о чём-то таком, на что он может опираться в своей жизни (ст. 17 – 19). И дело тут не только в том, что, умирая, самый богатый и влиятельный человек в мире сможет взять с собой богатства не больше, чем нищий, всю жизнь проживший подаянием. Это понимали и об этом говорили многие задолго до прихода в мир Спасителя.

Дело, прежде всего, в том, на чём сосредоточено духовное внимание богача, к чему устремлена его воля, или, выражаясь евангельскими словами, где находится его сокровище и его сердце. Богатство действительно даёт опору и власть в нашем преображающемся мире, однако даёт оно их именно постольку, поскольку мир ещё не преображён. И привычка полагаться на такую опору, равно как и пользоваться такой властью, может сыграть дурную шутку с обладателем богатства, когда дело дойдёт до духовной жизни в собственном смысле слова, до жизни в Царстве и тех отношений, которые её определяют. Соприкоснувшись с Царством, каждый обнаруживает свою неготовность и несостоятельность, но человеку, которому уже приходилось переживать нечто подобное, человеку, имеющему соответствующий опыт, легче пройти через сопровождающее обычно такое переживание неизбежное для падшей человеческой природы разочарование, а быть может, и обиду. Между тем, и разочарование, и обида, не будучи фатальными сами по себе, легко могут затянуться и стать, как минимум, серьёзным тормозом на духовном пути, а как максимум — вообще отвратить человека от Царства и от духовной жизни. И Павел предостерегает богатых от этой ошибки, ошибки, которая может стоить им Царства и вечной жизни.

Завершая свое письмо к Тимофею, свое завещание, апостол Павел призывает ученика «соблюсти заповедь». Он не уточняет, какую, потому что для него очевидно, что заповедь — одна. Ее можно выразить разными способами, можно говорить о любви друг к другу, о любви к Богу и к ближнему, о добром исповедании (подобном исповеданию Христа перед Пилатом)... Так или иначе, это — жить, жить настоящей христианской жизнью («не я, но Христос во мне»), жить в постоянном общении с Богом, жить силой Святого Духа. И такая жизнь простирается за пределы земной жизни, к явлению Господа Иисуса Христа, когда откроется вся полнота Царства Того, Кто есть «Царь царствующих и Господь господствующих», о чем говорил и сам Иисус.

«Грехи одних видны всем уже сейчас, еще до наступления Суда, других — откроются позже. Так же и добрые дела: одни видны уже сейчас, а те, что нет, все равно не останутся незамеченными». Можно прочесть эти слова в переводе «Радостная весть», который представляется наиболее удачным в данном случае, и который наиболее точно и просто соответствует многим другим современным переводам (например, New American Standard или New Jerusalem). Но почему же и синодальный, и перевод Кассиана как-то затушевывают эту простую мысль: не только тайное зло станет явным, но и тайное добро не будет незамеченным?

В этом есть, конечно, определенный смысл, потому что вопрос не так прост. С одной стороны, мы должны признать, что и тайное добро станет явным, как прямо следует из слов Евангелия: «...ибо нет ничего скрытого, что не открылось бы, и тайного, чего не узнали бы» (Мф 10:26). Здесь нет условий на праведность того, что будет открыто. Нам могут указать на подобные смыслы в контексте: речь ведь идет о злых делах. О злых, да, перед этими словами — о злых, но сразу за ними — об открытии добра. А контекст по определению включает и текст, идущий после.

С другой стороны, мы должны признать, что проблема все-таки есть. Но в чем же она? Что смутило авторов двух величайших переводов, синодального и кассиановского?

Проблема эта – проблема бескорыстности делания добра. Если мы делаем добро тайно только потому, что абсолютно уверены, что при Последнем Суде это откроется и даст нам пред кем-то возвыситься, мы пропащие люди. Мы специально утрируем, чтобы сгустить краски, конечно, часто все гораздо мягче, но по сути именно так. И дело в том, что тайное добро является высочайшей добродетелью для общества независимо от того, что человек думает… Пусть даже человек не думает возвыситься перед кем-то, а просто надеется, что это что-то даст ему в том мире, как-то воздастся.

Это одна из важнейших идей, отталкивающих мыслящих людей от христианства - а, точнее, от христиан, которые по виду просто святые, а по сути у них одна мысль – моё собственное спасение. Но это именно всего лишь идея, а христианство – это не сборник идей. Пусть можно найти слова в Евангелии, прямо об этом говорящие - мы можем просто не понимать их смысла. О «том мире» нам многого знать не дано. Мы все небезгрешны и никогда не знаем, какая чаша перетянет, когда будут взвешиваться наши грехи и добродетели. Есть те грехи, которые мы не помним, не думаем о них, которые мы сотнями в неделю совершаем, а именно они и могут оказаться тем песком, который перетянет чашу весов.

Владыка Антоний рассказывает притчу о двух женщинах, которые пришли каяться. Одна совершила большой и страшный грех, другая ничего особого не совершала. И вот, духовник им говорит: «Пойдите, найдите камни по вашим грехам: ты, - говорит о первой, - найди большой и тяжелый, а ты, - второй, - много маленьких, - и принесите их сюда». Они это сделали. И тогда он говорит: а теперь отнесите и положите их на место. Первой легко было это сделать; второй - невозможно.

Так сколько мешков с песком мы тащим за своей спиной? Мы не знаем и не думаем даже об этом. Поэтому, возможно, открытие наших добрых дел – это малюсенький шанс нам не погибнуть. Все эти мысли напрочь разбивают сомнения скептиков. Но на самом деле, это даже не аргумент. А аргумент — вот он: «Так да воссияет свет ваш пред людьми, чтобы увидели они ваши добрые дела и прославили Отца вашего, Который на небесах» (Мф 5:16)