Мысли вслух на Иер 4:1-31

Снова и снова наряду с описанием того, что человечеству предстоит вкусить за свои безобразия, свыше даётся предупреждение: многих бедствий можно избежать, если вовремя отбросить злые дела. Обращение сравнивается здесь с обрезанием, но обрезать предложено сердца. Этот призыв подчёркивает, что бессмысленно соблюдать обряды, забывая об их наполнении и превращая в пустую формальность. Видимое должно быть наполнено невидимым, внешнее — внутренним. Лицемерное благочестие Богу не нужно, впрочем, оно ни к чему и людям.

Пророчество о том, что земля будет опустошена, не должно нас удивлять, ведь невозможно терзать её своими действиями безнаказанно. Даже сегодня, когда мы рассуждаем о надвигающейся экологической катастрофе, то привычно рассматриваем какие угодно экономические и природообразующие факторы, только бы не поставить вопрос о последствиях нарушения духовно-нравственных закономерностей. Человечеству не хочется отвергнуть ставшие привычными потребности, зачастую греховные. А между тем последствия грехов могут оказаться совершенно неожиданными для тех, кто привык смотреть на вещи сугубо рационально.

Но Господь обещал не делать полного истребления того, что на земле. Тем, кто при чтении суровых страниц Ветхого Завета, делает поспешный вывод о немилосердности Бога, стоит задуматься о другом: мы, люди, много раз могли уничтожить и себя, и весь окружающий нас мир, но и сегодня живы благодаря Тому, Кто хранит нас от наших собственных глупостей. Уже одно это говорит о Его милосердии.

Иеремия — пророк катастрофы. Не только потому, что гибель Иудейского царства и разрушение Иерусалима произошли у него на глазах, но и потому, насколько ярко и отчетливо он видит надвигающуюся угрозу. Он уже как бы слышит вражеские трубы и крики солдат. Тем более удивительно, что за всей неотвратимостью войны и национального краха Иудеи он видит возможность спасения — покаяния, обращения к Богу и Его заповедям. Он воспринимает историю, как живой процесс отношений Божьего народа с Богом, процесс, в котором духовное обновление способно остановить войну, и наоборот. Он связывает нравственное состояние людей и сложнейшие исторические процессы воедино, исходя не из социологических или политических предпосылок, а из знания о Боге, как о Творце истории, и о человеке, от отношений которого со своим Творцом эта история так сильно зависит.

Сегодняшнее чтение ставит нас перед одной из самых удивительных загадок пророческого видения истории вообще и исторических катаклизмов, в частности. С одной стороны, пророк призывает своих соотечественников к обращению и изменению всей жизни, обещая, что в таком случае им не придётся скитаться по земле, как изгнанникам (ст. 1–4). Но, с другой стороны, он говорит о грядущей войне и о разорении страны как о деле решённом (ст. 5–9). Столь противоречивое по смыслу откровение, как видно, вызывает недоумение даже у самого Иеремии (ст. 10). Но Бог не разрешает его недоумения: Он лишь предупреждает о близости нависшей над страной опасности (ст. 11–12), а пророк, как видно, связывает последнюю надежду на возможное избавление от неё с раскаянием и обращением народа (ст. 13 – 14).

Бог подтверждает правильность понимания Иеремии, говоря, что зло обрушивается на страну из-за греховности народа (ст. 15–17). В конечном счёте пророку откроется, что надвигающаяся на страну катастрофа и приведёт к тому рассеянию народа Божия по миру, о котором говорил ещё Исайя Иерусалимский, связывая с ним выделение мессианского остатка (Ис 10:20–23; Иер 50:17–20).

Исайя, очевидно, связывал это рассеяние с нашествием ассирийцев; Иеремия связывает его с нашествием вавилонян. Это расхождение вызывает закономерный вопрос: не связаны ли такого рода пророчества с теми апокалиптическими настроениями, которые сопутствуют всякому смутному времени? А если нет, то чем объяснить столь значительное расхождение в сроках? Означает ли оно, что Исайя ошибался, говоря о рассеянии тогда, когда до разгрома Иудеи и Иерусалима оставалось ещё более столетия?

Ответом на заданный вопрос, по-видимому, и является откровение, полученное Иеремией, которому Бог говорит одновременно и о возможности мира в случае обращения народа к Нему, и о неизбежности войны, обусловленной грехами народа. По-видимому, у Бога нет никаких предопределённых сроков относительно ожидающей народ катастрофы. Вполне возможно, что, если бы Израиль хранил безусловную верность своему Богу, никакой катастрофы могло бы вообще не быть, а мессианским остатком стал бы весь народ. Но реальная история, увы, сложилась иначе, и потому стали неизбежными и национальная катастрофа, и выделение остатка.

Но даже при таком отнюдь не оптимальном развитии событий всё же остаются варианты и по срокам, и по масштабам катастрофы. В принципе эпоха плена действительно вполне могла бы начаться для народа Божия ещё во времена ассирийского нашествия, если бы народ не обратился к Богу и не раскаялся в совершённых грехах, а правивший тогда в Иерусалиме царь Езекия не предал бы всё в руку Божию (Ис 37:14–20), и историкам тогда пришлось бы говорить не о Вавилонском плене, а о плене Ассирийском. Но, судя по тому, что говорит Бог Иеремии, и Вавилонского плена могло бы тоже не быть, или он мог бы продолжаться меньше семидесяти лет, если бы перед угрозой нашествия вавилонян народ обратился бы к Богу так же, как обратился он к Нему во время нашествия ассирийцев. В планах Божиих нет ничего заранее предопределённого, когда дело касается судьбы отдельных людей или целых народов; всё определяется лишь их духовным выбором.