Мысли вслух на Иер 11:1-23

Самое мягкое, что можно сказать о народе, отвернувшемся от Господа — он поразительно легкомыслен. Но те, кого Он избрал, не ценят того, что им дано, и такая забывчивая неблагодарность больше, чем легкомыслие. Когда-то Исав продал первородство за чечевичную похлёбку Иакову, но вот теперь потомки Иакова согласились променять то, что много ценнее первородства даже не на средство пропитания, а на яд. Теперь своей собственной неблагодарностью народ навлёк на себя проклятье. Те, кто отворачиваются от Источника всех благ, не вправе претендовать на пользование благами.

Что ж, и теперь жива поговорка «гром не грянет, мужик не перекрестится». И сегодня иной мужик, перекрестившийся во время грозы, после её окончания забывает о Боге. Слишком просто начать смотреть на Господа практично, обращаться к нему в нуждах и забывать за ненадобностью.

Вот только не является ли такой прагматический подход началом измены по отношению к Нему? Измены, за которую придётся отвечать...

Ненависть к пророку — вещь довольно обычная. Конечно, когда дело касается Иеремии, можно говорить об особых обстоятельствах его служения. Ему пришлось проповедовать в эпоху, когда поверхностная, чисто внешняя религиозность сочеталась в общественном сознании с хвастливым превозношением, с уверенностью в собственной праведности, с религиозным национализмом, густо замешанным на своеобразной мифологии, ничего общего не имеющей с яхвизмом. Пророку пришлось духовно противостоять этому замесу, вызывая, как минимум, неприязнь, нередко переходившую в ненависть, особенно на фоне военных поражений (Иеремия проповедовал в последние годы существования Иудеи, став свидетелем её конца и начала Вавилонского плена).

Но дело не только в специфике пророческого служения Иеремии, дело ещё и в особенностях этого служения, как такового. Будь пророк просто предсказателем будущего (каковыми пророков иногда и считают), он, вполне возможно, был бы опасен для власть имущих, но всеобщей ненависти такой предсказатель не вызвал бы. Всеобщая ненависть объясняется тем, что пророк не предсказатель будущего, которое вообще невозможно предсказать хотя бы потому, что никакого однозначно запрограммированного будущего не существует, а свидетель Божий. Он видит ситуацию такой, какой её видит Бог, открывающий пророку Своё видение.

Тут, между прочим, возможно и предсказание грядущих событий, особенно если события эти уже назрели и объясняются наличным духовным состоянием общества, но даже тогда, когда катастрофа кажется неизбежной, пророк обычно всё же призывает к обращению: ничто не предрешено, альтернатива есть всегда, нужно лишь раскаяться в совершённых грехах и обратиться к Богу. Однако главным остаётся всё же именно свидетельство, которого пророку часто не могут простить те, против кого оно направлено. Оно-то и вызывает ненависть, особенно сильную потому, что те, против кого направлено свидетельство пророка, понимают: не будь его, этого докучливого пророка с его проповедью, у них не было бы проблем, они могли бы жить спокойно.

Возможно, эти люди понимают даже то, что пророк прав, что катастрофа неизбежна; однако особенности психики падшего человека нередко заставляют его прятать голову в песок и не замечать надвигающейся угрозы, особенно тогда, когда её можно предотвратить, только отказавшись от привычного уклада жизни и привычной системы ценностей. В такой ситуации слова пророка действительно не могут вызвать у его современников ничего, кроме ненависти. И лишь спустя годы и десятилетия (а иногда и столетия), когда катастрофа, о которой этот пророк предупреждал, станет фактом и будет духовно осмыслена, потомки тех, к кому пророк обращался, поймут и признают, что он был прав. Как и произошло с Иеремией.

В Библии (и прежде всего в ветхозаветных книгах) нередко говорится о мести врагам Божьим и прочим нечестивцам. Обычно такие призывы звучат из уст тех, кого Сам Бог называет Своими: пророков, псалмопевцев. В Новом Завете ничего такого нет. Чаще всего такую разницу объясняют разным духом Ветхого и Нового Завета.

Правда, объяснение это кажется несколько странным: Бог один, а дух, получается, разный? Между тем, у подобного рода призывов есть и иное объяснение. И связано оно с тем, что новозаветные книги были написаны после прихода Мессии, который в них и описан. С приходом Христа ситуация действительно изменилась кардинально, притом изменилась совершенно объективно. Дело ведь не в том, что с приходом Христа все стали сразу лучше понимать Бога и Божью любовь. Люди какими были, такими и остались. Изменилось другое.

В мир вместе с Мессией вошло и Царство. А в Царстве возможно много такого, что невозможно больше нигде. Помимо прочего приход Христа и вхождение в мир Царства означает начало времени Суда. Суд ведь и состоит, по слову Спасителя, именно в том, что в мир вошёл свет, от которого люди бегут потому, что не хотят расстаться со своими грехами. А вот в дохристианские времена этого оставалось только ждать. И многие действительно ожидали Суда с радостью и нетерпением.

Речь идёт, разумеется, о праведниках, о Божьих людях. Они, конечно, себя безгрешными не считали, но были уверены в своём выборе. И знали, что Бог доделает остальное, очистив их от того греха, от которого они не могут избавиться своими силами. А вот нечестивцы во все времена от Суда бежали.

И Божьи люди всегда ожидали того дня, когда бежать им станет некуда. Не для того, чтобы насладиться мстительным торжеством, а для того, чтобы увидеть наконец Божье Царство воочию. Они ведь знали: Бог расставит всё по своим местам, но лишь тогда, когда мир действительно станет Его Царством. И торжество нечестивца над праведником они всегда воспринимали как торжество сил тьмы над этим Царством. Но они всегда знали, что такое торжество по определению временно. И просили Бога, чтобы это время быстрее окончилось. И чтобы мир стал тем, чем был задуман Богом.