Мысли вслух на Ин 1:12

Каждое Евангелие начинается по-своему. Евангелисты-синоптики обычно рассказывают или о Рождестве, или, как Марк, прямо о Крещении; Иоанн же начинает с замечательного гимна о Слове, которое «вначале» (ст. 1 – 3). Конечно, о слове Божием немало сказано и в ветхозаветных книгах, где оно было и откровением (Быт. 15 : 1, 4), и орудием Бога в сотворённом Им мире (Пс. 147 : 18, 148 : 8). Но Слово, о котором говорит евангелист, больше откровения, данного конкретному человеку. Оно даже больше, чем простое орудие, инструмент действия Божия. Оно изначально, Его жизнь коренится в тех глубинах Божественной Личности, которые навсегда останутся скрыты от любого сотворённого Богом существа. И вот настал день, когда предвечное Слово, несущее в Себе полноту Божию, полноту Божией жизни и Божия света (ст. 4 – 5), вместило Себя в рамки человеческой природы с тем, чтобы эта полнота стала доступной каждому, кто захочет к ней приобщиться (ст. 9). И тогда в мире началась новая эпоха, эпоха наступающего Царства. Евангелист не случайно сравнивает воплотившееся Слово со Скинией (ст. 14; русскому «обитало» в греческом тексте соответствует слово, которое буквально можно было бы перевести как «разбило Скинию»): ведь Скиния ещё со времён Моисея была местом присутствия Божия, полнота которого отныне оказывается связана с личностью Того, в Ком воплощается Слово. А Он открывает полноту Царства и полноту жизни Божией тем, кто готов поверить Ему и пойти за Ним, хотя таких, как видно, оказывается немного (ст. 10 – 13). Евангелист называет эту полноту «благодатью благодати» (ст. 16): выражение греческое по языку, но еврейское по форме, означающее абсолютную, недоступную обычному человеку полноту благодати Божией. И он, конечно же, не случайно сравнивает это новое откровение с дарованием Торы (Закона) Моисею (ст. 17): ведь Тора была не только откровением воли Божией, но и реальной силой, менявшей человека изнутри, если он готов был следовать данному Богом закону. Но Тора открывала человеку Бога лишь отчасти, а Сын приобщал идущих за Ним к полноте Божией, которую увидеть человеку иначе было невозможно (ст. 18). А вместе с полнотой Божией открывалась идущим за Иисусом и полнота Царства.

Евангелие от Иоанна, как и Ветхий Завет, начинается с рассказа о Творении, и это задаёт тон, помогающий не только увидеть дни земной жизни Христа на историческом и этнокультурном фоне, но и понять их соотношение с вечностью. Свет, принесённый в мир Христом - не только метафора учения, но это именно тот свет, с которого началось Творение. Сходным образом Слово, бывшее в начале, не было тем словом, что служит единицей речи. (Как часто выражение “в начале было Слово” употребляется всуе, в отрыве от его подлинного значения!). Но человеческие словеса не могут спасти от греха и смерти.

Рассказ о Слове, обитавшем среди людей, переплетается с повествованием о человеке по имени Иоанн. Мы ещё раз можем ощутить таинственную взаимосвязь вечного и временного, на стыке которых только и можно понять раскрываемый Библией смысл нашего существования. Сам Господь, причастный вечности, войдя во временный мир, показал его важность.

Христианство не презирает временное во имя вечного, но преображает его через приобщение к вечному.

Что мы можем знать о Боге? Разве могут человеческие слова выразить то, что превыше слов и мысли? Какие книги и мудрые наставления могут адекватно описать Бога, Которого не видел никто никогда? Первая и центральная весть Евангелия от Иоанна говорит нам о Слове, Которым Сам Невыразимый выразил Себя до конца, ибо это Слово — единоприродно Богу. Это Слово не написано в книге: Оно стало плотью — Человеком, одним из нас. Если Моисей мог услышать лишь о неизреченности Имени (Бог, по сути, сказал ему: «Я — это Я, ни одно имя не может выразить Мою сущность»), то автор Евангелия видел Человека, Который мог сказать: «Я и Отец — одно», «Кто видел Меня, видел Отца». О Боге теперь можно не только услышать через слово закона, лишь ограниченно выражающего Божью волю: человек, написавший Евангелие, видел Бога, слышал Его собственные слова, ощущал тепло Его тела, стал Его учеником. Он пишет для свидетельства о том, что видел, о том, как Сын явил Того, Кого не видел никто и никогда.

Евангелист Иоанн говорит здесь о сути того, чему он стал свидетелем: земной жизни Иисуса Христа. Оглядываясь назад через шестьдесят лет после описываемых им событий, он видит и называет главное: Предвечный Логос, Тот, в Ком весь смысл мироздания, весь замысел о Творении, Тот, Кто и есть Бог, — воплотился, умалил Свою жизнь до жизни человеческой и обитал на земле, общаясь с Иоанном и другими современниками. Сюда, в наш мир, сошла полнота благодати и истины, став видимой, слышимой, осязаемой, явив всем, что человеческая плоть может вместить присутствие Бога, может быть чистой от греха, может быть возвышена к жизни вечной. Слово «слава», «слава Божия» и означает видимое, постижимое явление невидимого и непостижимого Бога, не просто символ, а факт Его действенного присутствия. И апостол Иоанн свидетельствует об этом явлении Самого Бога в лице (ипостаси — по святоотеческой терминологии) Единородного Сына — Сына Божиего и Сына Человеческого, Иисуса Христа.

Здесь возникают два вопроса. Первый: верим ли мы этому свидетельству? Это не так легко, мы ведь привыкли к тому, что нам все доказывают, тем самым принуждая согласиться, а здесь нет и не может быть никаких доказательств, никакого принуждения. Так что надо принимать свое собственное решение, совершенно свободное... И второй: даже если это было, имеет ли это какое-либо отношение к моей жизни? Сами посудите: ведь это означает, насколько высокой может быть человеческая жизнь, насколько исполненной смысла и праведности. Более того, если есть присутствие Божие в этом мире, то в это присутствие можно войти, а если Бог может войти в человеческое тело, то Он может войти и в нас. Итак, возможно двунаправленное соединение нашей жизни с жизнью Божией, жизнью вечной! Довольно существенно, не так ли?

Греческое слово «Логос» в разных контекстах означает не только «слово», но и «смысл», «замысел», «знание», «разум» и даже «путь»... Тогда воплощение Слова — это и проявление для людей Божественного Разума, и раскрытие Его Замысла, и откровение Пути, и явление полноты Общения (Причастия), и все это — в единой Богочеловеческой личности Иисуса Христа, жившего в этом мире, ходившего по этой земле рядом с учениками, которые Его «видели, слышали и осязали» (ср. 1 Ин. 1:1).

Евангелие — это всегда свидетельство о Христе тех, кто Его знал. Мы имеем право им не поверить, можем принять их слова о благодати, истине и славе за ложь или за искреннее заблуждение, за поэтическую метафору или восторженное преувеличение — и тогда Благая Весть нас не достигнет, и мы не обретем ни смысла, ни общения, ни пути.

Замечательный гимн, которым начинается Евангелие от Иоанна, приоткрывает нам тайну внутренней жизни Бога. Бог ведь личность, в известном смысле такая же, как каждый из нас. Только (и в этом «только» абсолютное различие Бога и человека) в отличие от любого из нас Он — Личность бесконечная. Ничем не обусловленная, кроме Собственной воли, а значит, Самого Себя. И потому ни в ком не нуждающаяся. И никому, естественно, не обязанная ничего о Своей жизни сообщать. Зачем Ему творение, зачем мы все — Его загадка. Нужно быть Им, чтобы узнать ответ. Но факт остаётся фактом: Он сотворил мир и нас как часть этого мира. И Он нас любит. И совсем немного, чуть-чуть приоткрывает нам тайну Своей жизни. Оказывается, Он, как и мы, не просто знает Себя. Он Себя ещё и непрерывно познаёт.

Как это Ему удаётся — Его тайна. Мы бы, конечно, не смогли одновременно знать себя в полноте, познавать во всей глубине и вместе с тем пребывать в полном покое. Да ещё и вне всех существующих в тварном мире пространств и времён. Точнее, над ними. Как у Него это получается, мы не узнаем никогда. Но в этом — полнота Его жизни. И эту полноту Он открывает миру. Проецирует её в мир. И вмещает эту полноту Своей жизни в границы человеческой природы. Конечно, не такой, как наша. Но всё же человеческой. Такой, какой могла бы быть и наша человечность, если бы не грехопадение.

А ведь это тварная природа. Сотворённая Им же. Но с самого начала мы, люди, не были одной лишь природой. С самого начала нам было дано то дыхание жизни, которое собственно и делает нас людьми. А это ведь Его дыхание. Которое дышит в нас. Его в нас присутствие. Конечно, не в той полноте, которая свойственна Его Собственной жизни. Но всё же Его. И если бы не грехопадение, мы были бы совсем другими — не благодаря какой-то особой природе, которую у нас отобрали после падения, а благодаря тому, что наша жизнь целиком определялась бы этим дыханием.

А не в той минимальной степени, в какой она определяется им сейчас, когда это дыхание в нас порой едва заметно даже нам самим. Но если Он захочет, Его присутствие в человеке может стать полным. Таким, каким оно пребывает в Нём Самом. И тогда в мир родится Человек с большой буквы. Человек, в Котором Бог будет явлен миру в полноте. И через Которого в такой же полноте каждому из нас откроется Его жизнь. Жизнь, которую и пришёл нам дать Спаситель. Жизнь в полноте и с избытком.

Иже во святых отца нашего Иоанна, архиепископа Константинопольского, Златоустого, Слово Огласительное во святой и светоносный день преславного и спасительного Воскресения Христа, Бога нашего

Всякий, кто благочестив и боголюбив, да насладится сим прекрасным и светлым торжеством; всякий раб благоразумный, да войдет, радуясь, в радость Господина своего; всякий, кто утрудился от поста, да получит ныне динарий. Всякий, работавший от первого часа, по справедливости да примет ныне должное; всякий, пришедший по третьем часе, благодарно да празднует; всякий, успевший по шестом часе, пусть ни в чем не сомневается, ибо ничего не теряет; если кто опоздал и к девятому часу, да приступит, не колеблясь; если кто поспел только к одиннадцатому часу, пусть не устрашится медлительности своей: ибо ревностно щедрый (букв. — щедрый из честолюбия) Владыка принимает последнего, как и первого; дает отдых [пришедшему в] одиннадцатый час, как трудившемуся с первого; последнего милует и о первом заботится; и тому дает, и сего одаривает. Дела принимает, и намерения приветствует; действия чтит, и устремления одобряет.

Итак, все войдите в радость Господа нашего; первые и вторые, примите награду; богатые и бедные, ликуйте друг с другом; воздержники и нерадивые, почтите сей день; постившиеся и непостившиеся, возвеселитесь ныне. Трапеза преизобильна — насладитесь все. Телец упитанный — пусть никто не уйдет голодным. Все насладитесь пиршеством веры, все воспользуйтесь богатством благости. Пусть никто не рыдает об убожестве — ибо явилось общее Царство; пусть никто не оплакивает прегрешений, ибо прощение воссияло из гроба; пусть никто не боится смерти, ибо освободила нас смерть Спасителя — угасил ее Тот, Кого она удерживала.

Разграбил (букв. — снял доспехи с поверженного врага) ад Сошедший во ад; исполнил горечи его, вкусившего плоти Его. Заранее видевший это Исайя воскликнул, говоря: «Ад огорчился (исполнился горечи), при входе Твоем» (Ис. 14:9, по Септуагинте, Синодальный перевод: «Ад преисподний пришел в движение ради тебя»). Огорчился, ибо обрушился; огорчился, ибо поруган (букв. — высмеян); огорчился, ибо умертвлен; огорчился, ибо низложен; огорчился, ибо связан. Принял тело, и был объят Богом; принял землю, а встретил Небо; принял видимое, а подпал Невидимому.

Смерть, где твое жало? Ад, где твоя победа? Воскрес Христос, и ты низвергнут; воскрес Христос, и пали демоны; воскрес Христос, и радуются ангелы; воскрес Христос, и жизнь властвует (букв. — обитает в своей области); воскрес Христос, и во гробах ни единого мертвого, ибо Христос, восстав от мертвых, стал первенцем из умерших — Ему слава и держава во веки веков. Аминь.

Евангельская поэма о Слове, которое вначале, неоднократно становилась предметом самого разного рода богословских размышлений, нередко весьма абстрактных. Между тем, сама она никакой богословской абстракцией не является. Она, наоборот, как никакой другой библейский текст свидетельствует о конкретности Бога.

Конечно, Библия далека от того, чтобы изображать Бога безличной силой или безликой энергией. Вся она рассказывает нам о воле и о промысле Сотворившего мир. Но тайна личности Бога, тайна Его внутренней жизни остаётся тайной. Каков Он? Каким Он знает Себя и что Он знает о Себе?

Ответить на эти вопросы в точности, конечно, невозможно: не человеку проникать в тайны Божьей личности. Но поэма о Слове приоткрывает нам эту тайну. Что такое слово? Для нас оно — свидетельство полного осознания реальности: то, что названо словом, осмыслено и понято если не до конца, то, по крайней мере, до того предела, дальше которого мы пока проникнуть не в состоянии.

Для Бога в Его отношении к миру слово — орудие, инструмент, который Бог использует для осуществления Своих планов и замыслов. А что такое Его Слово для Него Самого? Оно существует столько же, сколько Сам Бог, — значит, Оно извечно, Оно Само Бог. Оно открывает что-то — что? Кому? Открывает Богу Бога?

Может быть: ведь Бог знает Себя, а в Его вечности нельзя быть вначале познающим, а потом познанным: здесь всё вместе и всё вдруг, Бог, познающий Себя, извечно и навсегда остаётся познающим и познанным вместе. И эта внутренняя жизнь Творца, эта тайна Его самопознания через воплощение Слова оказывается каким-то таинственным образом связана с Его Царством: Слово воплощается в личности Христа, а Христос приносит в мир Царство, связанное с полнотой Слова, которое вначале.

Жизнь Царства и наше спасение связываются тем самым с самой глубиной Божьей личности, с той глубиной, где нет и не может быть ничего случайного. А значит, и сами мы для Бога не случайны и не вторичны, мы так же Ему абсолютно важны, как абсолютно важен Он Сам Себе. В этом наша радость и наша надежда.