Мысли вслух на Лк 8:26-39

Интересную особенность человеческого восприятия отмечает евангелист: пришедших посмотреть на освобождённого от власти тёмных сил человека ужасает то, что он теперь свободен. Казалось бы, всё должно было быть наоборот: то состояние, в котором пребывал одержимый до своего исцеления, должно было бы вызывать у них ужас. Но, как видно, к такому его состоянию они уже привыкли, а вот резкое его изменение их как раз испугало очень сильно.

Почему же так происходит? Почему оказывается, что норма падшего человека нередко пугает, а аномалия воспринимается, как норма, особенно, когда дело касается духовной жизни? Можно, конечно, было бы сказать, что такова особенность падшего человека: если мир «лежит во зле», то и человек, живя в таком мире, постепенно привыкает к этому злу и начинает воспринимать его, как норму.

Но ведь в данном случае речь шла о чём-то чрезвычайном даже на фоне всего того зла, которое свойственно падшему миру. Одержание всё-таки остаётся аномалией даже в сознании падшего человека. Тогда что же? Быть может, само явление Царства? Быть может, именно оно так испугало людей, видевших явное чудо, что они попросили Совершившего это чудо удалиться?

На первый взгляд, странная ситуация: ведь Он принёс одному из их сограждан свободу от власти той силы, которая считалась одной из самых страшных угроз для человека. Но ведь они восприняли исцеление одержимого, лишь как торжество одной силы над другой. Судя по рассказу евангелиста, никто из них, кроме самого исцелённого, так и не понял, с Кем и с чем они имеют дело, никто не почувствовал дыхания Царства, принесённого в мир Спасителем.

Почувствовавший готов был остаться с Иисусом навсегда. А остальные попросили Его уйти. Ведь сила — вещь опасная, кто знает, чем она обернётся для них завтра? Так реагируют падшие люди на силу Царства, если не ощущают его любви. Любви, которой со стороны не увидишь: ведь для того, чтобы её ощутить, надо подойти ближе и почувствовать дыхание Бога, это Царство пронизывающее. Только тогда страх сменяется доверием и любовью.

Тексты о бесах и бесноватых для нас всегда сложны. И тому есть много причин. Одна из причин состоит в том, что в Ветхом Завете ясно видны мифологические, языческие, фольклорные представления, заимствованные отчасти из вавилонской «сложной демонологии», отчасти из персидского фольклора, как, например, во второканонической книге Товит (Словарь библейского богословия под ред. Ксавье Леон-Дюфура), иными словами из верований соседних народов. Для борьбы с ними предлагаются магические действия: если кого мучит демон или злой дух, то сердцем и печенью (рыбы- прим.) должно курить пред таким мужчиною или женщиною, и более уже не будет мучиться (Тов 6:8). И современным людям кажется, что их призывают к чему-то подобному, если не курить, то во всяком случае олицетворять, субстанциировать так или иначе (помните, «дьяки курят ладан», Вл. Высоцкий). Но ведь Библия – это история восхождения духа человеческого. И вот, что мы читаем в Посланиях апостола Павла. «Нет, но что язычники, принося жертвы, приносят бесам, а не Богу. Но я не хочу, чтобы вы были в общении с бесами. Не можете пить чашу Господню и чашу бесовскую; не можете быть участниками в трапезе Господней и в трапезе бесовской.» (1 Кор 10:20-21). Здесь уже четкое разделение: язычники служат бесам, вот что такое язычники, вот что такое бесы, эти слова дают дефиницию обоим понятиям. Те самые, из фольклора которых попали в Библию многие о бесах представления. И это неудивительно. Но послушаем одного из наших замечательных отцов, митрополита Вениамина (Федченкова). «Теперь ответим и тем, которые не верят в реальное существование бесов. Нам приходилось встречаться с такими людьми. Они даже веровали во Христа. А когда я спрашивал их, веруют ли они в Евангелие, они отвечали тоже положительно, но под злыми духами разумели нравственное, отвлеченное зло. Напрасно я указывал им на слова Евангелия, где говорится, что из Марии Магдалины Господь изгнал семь бесов (Мк 16:9; Лк 8:2), а в бесноватом был «легион» их (Мк 5:9, Лк 8:30). Напрасно я говорил им, что все Евангелия полны чудесами изгнания бесов, что Гадаринский бесноватый тотчас вразумился после изгнания бесов из него, что свиное стадо от них бросилось с крутизны в Галилейское озеро. Не хотели верить! Но в зависимости от этой власти бесов было и самое пришествие Христа. Ведь «для сего-то и явился Сын Божий, чтобы разрушить дела Диавола», – говорит апостол любви (1 Ин 3:8). Это же элементарное учение христианства» (митр. Венимамин (Федченков) «Молитва Господня»). Так что же сложного для нас? Нам не хочется свои глупости объяснять словами «бес попутал», нам это стыдно, мы сами виноваты? Так никто и не призывает нас это делать. Но как отнестись к женщине, убившей брата Роже, основателя общины Тезе, святого, лучезарного человека? Сказать, что она сама виновата очень, очень страшно. Это значит стереть ее с лица Неба (если можно переиначить слова «стереть с лица земли»). Кто возьмет на себя такую ответственность? Бывают хладнокровные убийства из-за корысти, из-за материальных ценностей, тут понятно, тут другое. Но как быть с этой несчастной?

Перед нами еще один рассказ о победе Иисуса над темными силами, господствующими на земле. И одновременно этот рассказ много говорит нам о нас самих, о величии и поврежденности человеческого существа. Духи тьмы пытаются погубить одержимого, но даже легион бесов способен лишь мучить несчастного, в то время как, оказавшись в стаде свиней, они моментально увлекают своих «носителей» в пропасть. В этом можно видеть чрезвычайную важность человеческой решимости, человеческой воли. Сам человек не в состоянии освободиться от нечистых духов, он не может исцелить себя сам. Но теми остатками воли, которые еще не поражены злой демонической волей, он способен сделать самое главное — придти к Иисусу и поклониться Ему. Именно так происходит и наше спасение. Кто из нас может самостоятельно отбросить свои греховные наклонности, исцелиться от лени, уныния, тщеславия и других болезней духа? Но одно мы можем (эта область духа неподвластна сатане) — мы имеем свободу прийти и поклониться Господу, Который один имеет власть исцелить и спасти нас.

Самые странные, а точнее даже страшные слова сегодняшнего евангельского чтения о том, что жители страны Гадаринской, увидев чудо исцеления, попросили Иисуса уйти из их мест. Почему? Ведь на их глазах произошло чудо, прекрасное чудо, доброе, хорошее! Но они просят Иисуса уйти. Потому что им страшно. А чего они боятся? Вряд ли уж они боятся тоже быть исцеленными. Скорее они хорошо помнят тот страх, который наводил на них сумасшедший. Значит, они боятся чего-то другого.

Они боятся перемен в своей жизни. Они не хотят, что бы что-то нарушало привычный заведенный порядок. Более всего они боятся, что им придется что-то менять в умах и душах. Это не значит, что они не верили в Бога. Но им привычна была их вера, что Бог далеко, и надо лишь время от времени приносить Ему жертвы. И это по настоящему страшно. Когда вместо веры мы застываем, как в бетонной глыбе, в привычных обрядах, утративших для нас свой смысл. Только для того, чтобы как-то избавиться от того неизбывного мистического страха, который неизбежно сопровождает в какие-то моменты жизни каждого человека.

Вообще, там где истинная вера, там где настоящая любовь к Богу там нет страха (1 Ин 4:18). А несчастные гадаринские жители мечутся между одним страхом, подвергнуться нападению беснующегося, и другим, обречь себя на духовный труд нового отношения к Богу. Порой подобны им и мы.

Чудеса никогда не играют в Евангелии самостоятельной роли. Они всегда служат для иллюстрации гораздо более глубокой реальности отношений человека с Богом. Эту реальность можно было бы выразить двумя словами: вера и встреча — это основные понятия Царства Божьего, которое проповедует и осуществляет Христос. Они всегда идут вместе или следуют друг за другом: больная женщина, вопреки всему поверившая Иисусу, в буквальном смысле схватившаяся за Него, когда Он проходил мимо по улице, оказывается перед необходимостью встречи с Ним — она не может просто так получить от Него нечто и уйти, спрятаться от Него в толпе. Эта встреча дается ей нелегко, но иначе чуда бы не произошло, ведь настоящее чудо — не исцеление, а то, что произошло после него. Необходимость этой встречи, ее связь с верой так велика, что дочь начальника синагоги, которому было сказано: «Не бойся, только веруй!», возвращается к жизни — для того, чтобы увидеть Того, кто Сам — истинное Чудо.

Сыну Божьему подвластно все — и бушующая стихия и легионы демонов. Только от человека Он ждет свободного согласия на общение и любовь. Даже когда человеческая воля поражена, как у бесноватого, Иисус готов прийти к нам на помощь, чтобы мы смогли наконец сделать свободный выбор. Но свобода от бесов или других порабощающих нашу волю обстоятельств еще не дает нам настоящей свободы. Ее мы обретаем в исполнении воли Божьей (как бывший бесноватый, который отправился нести Благую весть своим соотечественникам), а также в Святом Духе, Который дает нам возможность познания Бога и Его Царства.

Рассказ об исцелении одержимого из Гадарина ставит перед нами интересный вопрос. Кого всё-таки люди боятся больше: Бога или бесов? Вот жил среди них одержимый тёмными силами человек. Одержание было тяжёлым, человек, судя по рассказу евангелиста, совершенно не владел собой, он был всецело во власти чужой, враждебной человеку воли. И помочь ему от власти этой воли освободиться не мог никто. И вот появляется таинственный Некто, подаривший одержимому свободу. Правда, ценой целого стада свиней, но тут ведь на весах духовная жизнь человека. Освободившийся от одержания свидетельствует о чуде и о Том, Кто его совершил. А люди, выслушав свидетельство, просят Чудотворца удалиться. Что это — сознательный выбор тёмной стороны?

Наверное, всё-таки нет. Осознания происходящего тут всё же слишком мало, чтобы говорить именно о сознательном выборе. Но кое-что эти люди всё-таки понимают. И сделанный ими выбор при всём кажущемся примитивизме вполне конкретен и духовно значим не меньше, чем если бы они выбрали сторону тьмы с полным осознанием происходящего. Ведь Бога и Божью силу они всё-таки отвергли. Сказали Ему «нет», пусть и из вполне понятных по-человечески соображений. Да, всё как-то странно и необычно. И потому страшно. Конечно, когда бесы рядом, тоже страшно, но это зло уже знакомое и привычное.

Оно не разрушает полностью устоявшегося уклада жизни, оно лишь медленно отравляет души тех, кто этим укладом живёт. День за днём, час за часом. Всё так привычно, что никто этого не замечает. Ну разве что сорвётся кто-нибудь, как сорвался одержимый из Гадарина. Но так ведь бывает нечасто, большинство не беснуется, большинство живёт рядом с бесами тихо и мирно в состоянии привычного духовного симбиоза, не особенно их замечая. А если так, то зачем дьяволу себя обнаруживать? А теперь вот всё может измениться.

С бесами, кажется, этот Незнакомец собирается воевать всерьёз. А значит, конец стабильности и экономическому процветанию — одним стадом свиней ведь, пожалуй, дело не ограничится… И народ предпочитает Божьему Царству бесовскую стабильность и очень человеческое экономическое процветание. Конечно, ничего такого в виду не имея. Думая лишь о собственном спокойствии и вполне реальной, ощутимой выгоде. Но дело тут ведь не в том, что выбирается, а в том, что при этом выборе отвергается. Не важно, что выбирает человек, отвергая Царство: что бы он ни выбрал, в комплекте он в любом случае получит бесовщину. Путей ведь только два: к Богу или к бесам. Третьего не дано.

Оба рассказа о чудесной силе Иисуса Христа евангелист завершает словами изумленных свидетелей чуда: «Кто же это, что Он творит такие чудеса?». Несомненно, он хочет поставить этот вопрос и перед своими читателями. Естественно, он писал для верующих людей (смотри пролог Евангелия, 1:1-4), которые в силу своей веры и так могли ответить на этот вопрос, назвав Иисуса Господом, Мессией, Сыном Божьим. Так в чем же смысл этих рассказов? Еще одно «доказательство» веры или еще один вопрос к сознанию читателя: кто Он? Может быть, только исповедания веры недостаточно, чтобы прикоснуться к тайне личности Христа? Может быть, необходимо нестареющее удивление перед Ним, подобное тому, что пережили ученики в лодке или люди, видевшие исцеление одержимого? Может быть, этот вопрос «кто же Он?», обращенный к себе и к Нему, не менее важен, чем заранее известный ответ? Может быть, тут слишком много вопросов, но ведь Евангелие это книга, которая не только отвечает, но и спрашивает своего читателя...

Сегодняшнее чтение предлагает нам два рассказа: рассказ об усмирении Иисусом бури на Генисаретском озере (ст. 22–26) и рассказ об исцелении гадаринского бесноватого (ст. 27–39). На первый взгляд, оба рассказа связаны друг с другом лишь внешней событийной канвой. Однако при ближайшем рассмотрении это оказывается не совсем так. Можно было бы сказать, что их связывает между собой тема Царства, так же, как и все другие рассказы о совершённых Иисусом чудесах. Но каждый такой рассказ имеет свои особенности, по-разному оттеняя эту тему и описывая явление Царства с разных сторон.

Так и сегодня: перед нами, с одной стороны, преображение природной стихии, а с другой — исцеление одержимого человека. Но всё же в обоих случаях на первом месте оказывается именно человек, а не природная стихия и не тёмные силы. Ведь Иисус не просто усмиряет бурю; Он общается со Своими учениками, упрекая их в маловерии (ст. 25), но ещё раньше Он пробуждается от сна (ст. 23–24).

На первый взгляд может показаться, что Иисусу нужно было лишь пробудиться, чтобы сила Божия была явлена во всей полноте, положив конец буре. Но если бы это было действительно так, Он едва ли стал бы упрекать учеников в маловерии: ведь тогда у них действительно не было бы другого выхода, кроме обращения к Учителю с просьбой немедленно вмешаться в события. По-видимому, обращение к Нему было не тем, чего Иисус ждал от апостолов в сложившейся ситуации. И если вспомнить, что Царство, в первую очередь, не пространство, а отношение, всё встаёт на свои места.

Ведь на поверку оказалось, что даже у ближайших учеников Иисуса отношения с Ним совсем не так прочны. Стоило Учителю отвернуться, заснуть, оставить их без прямого присмотра в критической ситуации, как Царство тут же перестало быть для них реальностью, и снова они почувствовали его лишь тогда, когда Иисус проснулся и обратился к ним непосредственно. Быть может, потому и исцелённому Спасителем гадаринскому бесноватому больше всего хотелось не свидетельствовать о пришедшем в мир Мессии и принесённом Им Царстве, а остаться рядом с Иисусом с тем, чтобы никогда уже больше не отходить от Него (ст. 38). Между тем, Самому Иисусу нужно именно свидетельство (ст. 39).

Впрочем, быть может, учитывая духовную ситуацию, которая складывалась в родных местах исцелённого Спасителем человека, неудивительно, что он хотел бы уйти со своим Избавителем. Ведь он уже успел увидеть реакцию своих земляков на всё, что произошло, в том числе и на чудо собственного исцеления (ст. 33–37). Здесь речь шла уже не о маловерии, а о самом настоящем неверии. Нередко на эти два духовных состояния смотрят, как на очень между собой близкие; между тем, маловерие куда ближе к глубокой и сильной вере, чем к неверию. Ведь маловерие всё же предполагает веру в библейском смысле слова, доверие к тому, кому или в кого веришь, и у верного в таком случае просто не хватает духовных сил на то, чтобы порождённые верой отношения раскрылись во всей своей полноте.

Неверие же означает, как правило, полное отсутствие доверия или к кому-то конкретному, или, в особо тяжёлых случаях, ко всем и ко всему на свете. Даже слабая вера указывает дорогу в Царство, и, собравшись с духовными силами, имеющий такую слабую веру всё же имеет шанс туда прийти, тем более, что на этом пути человек никогда не остаётся один. А вот отсутствие веры означает тупик или путь в никуда. Но если малая вера нередко бывает обусловлена объективными возможностями и способностями человека, особенно в начале его духовного пути, то неверие всегда определяется выбором. Выбором, который исключает путь в Царство. И не потому, что Бог хочет наказать кого-то за отсутствие доверия, а потому, что не доверяющие Богу выбирают иной путь — путь, уводящий от Царства. И если слабому можно помочь, то отказывающемуся идти не поможет даже Бог — ведь Он уважает выбор и свободу каждого. Даже тогда, когда этот выбор и эта свобода означают «нет», брошенное в лицо Ему Самому.