Мысли вслух на Мф 17:24-27

Дидрахма — сумма подати, которую иудеи вносили на содержание Иерусалимского храма, аналог тех денег, которые мы отдаем на содержание наших храмов и клира. Но вот сборщики этой подати приходят к Самому Иисусу, Который, собственно, и является хозяином этого Храма. В том, что говорит и делает в этот момент Иисус, важны, на мой взгляд, два момента.

Во-первых, Он говорит о том, что государство земное берет подати с посторонних, а не со своих граждан. Кстати, так сказать, о налоговой полиции... Иисус тем самым говорит Петру, что Сын Божий и Его ученики, которых Он усыновляет Отцу Небесному, не посторонние, но свои Богу (как напишет потом апостол Павел) и потому требование подати на них не распространяется. Тем самым Господь являет Свое единство с Отцом.

Но вот что важно во-вторых. Будь на месте Иисуса любой из нас (что за странная, право, мысль?!), мы просто предложили бы этим сборщикам уйти подальше. Сам же Господь говорит: «...чтобы не соблазнить их». Греческий текст звучит: «...ина де ми скандализомен аутос». «Не соблазнять» означает не оскорблять их чувства, не скандалить с ними. Потому что Христос пришел к людям, а не к царствам, и «не скандалить» с конкретными сборщиками важнее, чем настоять на определенной идее. Для них отказ двух иудеев — Иисуса из Назарета и Петра из Капернаума — отдать дидрахмы был бы оскорблением их религиозного чувства. А избежать этого настолько важно, что ради этого совершается чудо. Для меня это модель отношения, например, к славянскому языку в православной Церкви. Есть люди, для которых изменение языка будет именно «скандализомен», оскорблением. Что ж, может быть, другим следует просить у Бога дар понимания языков.

И еще вот что: вдруг, совершенно неожиданно, мы видим, что Иисусу присуща вся мощь Божьего всеведения и всемогущества. Пойди и поймай рыбу... Ведь надо было, чтобы та рыба подхватила на дне этот статир и принесла его Создателю...

Дидрахма — сумма подати, которую иудеи вносили на содержание Иерусалимского храма, аналог тех денег, которые мы отдаем на содержание наших храмов и клира. Но вот сборщики этой подати приходят к Самому Иисусу, Который, собственно, и является хозяином этого Храма. В том, что говорит и делает в этот момент Иисус, важны, на мой взгляд, два момента.

Во-первых, Он говорит о том, что государство земное берет подати с посторонних, а не со своих граждан. Кстати, так сказать, о налоговой полиции... Иисус тем самым говорит Петру, что Сын Божий и Его ученики, которых Он усыновляет Отцу Небесному, не посторонние, но свои Богу (как напишет потом апостол Павел) и потому требование подати на них не распространяется. Тем самым Господь являет Свое единство с Отцом.

Но вот что важно во-вторых. Будь на месте Иисуса любой из нас (что за странная, право, мысль?!), мы просто предложили бы этим сборщикам уйти подальше. Сам же Господь говорит: «...чтобы не соблазнить их». Греческий текст звучит: «...ина де ми скандализомен аутос». «Не соблазнять» означает не оскорблять их чувства, не скандалить с ними. Потому что Христос пришел к людям, а не к царствам, и «не скандалить» с конкретными сборщиками важнее, чем настоять на определенной идее. Для них отказ двух иудеев — Иисуса из Назарета и Петра из Капернаума — отдать дидрахмы был бы оскорблением их религиозного чувства. А избежать этого настолько важно, что ради этого совершается чудо. Для меня это модель отношения, например, к славянскому языку в православной Церкви. Есть люди, для которых изменение языка будет именно «скандализомен», оскорблением. Что ж, может быть, другим следует просить у Бога дар понимания языков.

И еще вот что: вдруг, совершенно неожиданно, мы видим, что Иисусу присуща вся мощь Божьего всеведения и всемогущества. Пойди и поймай рыбу... Ведь надо было, чтобы та рыба подхватила на дне этот статир и принесла его Создателю...

Что имеет в виду Иисус, говоря о детях как об идеальных обитателях Царства? И чего в этом смысле не хватает взрослым людям? Конечно, думая или говоря о детях, мы в первую очередь вспоминаем то, что называют обычно «детской непосредственностью», а также «детской невинностью». Но при ближайшем рассмотрении картина оказывается не столь простой: детская психология оказывается не проще взрослой, а в невинности легко усомнится каждый, кто хоть раз встречался с проявлениями детской жестокости. Но есть и нечто, детям присущее несомненно, и речь идёт о доверчивости. Даже хитрые и злые дети порой проявляют удивительную доверчивость, хотя, конечно, при желании можно их от этого отучить. И всё же для того, чтобы отучить ребёнка доверять, и прежде всего собственным родителям, нужно очень сильно постараться. И вот, как видно, именно об этом доверии и говорит Иисус, ставя детей в пример взрослым. Конечно, это тоже всего лишь притча: ведь детская доверчивость, особенно когда дело касается отношений с родителями, принадлежит ещё непреображённому порядку вещей, это чисто природная привязанность. И если она останется таковой, со временем она неизбежно исчезнет. И тогда, разумеется, родители будут недоумевать, почему это их ребёнок, такой доверчивый и ласковый в детстве, вдруг от них отдалился. Иисус же, разумеется, использует образ детской доверчивости, как правило, вполне ребёнку органичной, для описания той цели, которую должен поставить себе каждый ищущий Царства. Речь идёт, конечно, не о том, чтобы вернуться в детство в форме наивного религиозного инфантилизма или исступлённого «духовного» «послушания» тем, от кого нормальный человек предпочтёт держаться подальше. Речь о том, чтобы научиться доверять Богу и Спасителю так же естественно и органично, как ребёнок доверяет (в нормальном случае) своим родителям. Конечно, на уровне чисто естественном (идёт ли речь о физиологии или о психологии) такие отношения для взрослого человека невозможны: падший человек эгоист по природе. Возможными они могут стать лишь в процессе преображения человеческой природы, которая начинается с момента первого соприкосновения с Царством и заканчивается полным и окончательным обновлением человеческой природы в конце времён. И важно такое преображение не только для самого человека, но и для Царства: ведь Царство основано на отношениях — его жителей между собой, каждого из них со Христом, Самого Христа с Его небесным Отцом. И чем крепче будут такие отношения, тем полнее будет Царство.

Итак, чего же хочет от нас Бог? Чтобы мы жили, чтобы мы жили в любви, чтобы не были жестоковыйными (какое точное слово про всех нас). А мы-то все ищем «хорошей жизни» — в смысле материального достатка... Похоже, что Иисус, после того, как вышел на проповедь, вообще денег в руках не держал. Но Он живет в любви, и ради этой любви готов совершить нечто бессмысленное — заплатить подать Собственному Отцу. Впрочем, и это Он использует для пророчества действием: деньги на храмовую подать Ему посылает Отец.

Поразительным образом рассказ о том, как Христос предупредил учеников обо всём, что Ему предстояло испытать, соседствует с зарисовкой, показывающей один из эпизодов взаимоотношений Христа с учениками. Слова Христа о Его страданиях опечалили учеников, но, похоже, не были ими восприняты в должной степени. Не исключено, что кто-то из учеников постарался выбросить такие неприятные сведения из головы. Сама композиция повествования как будто подчёркивает это: краткий рассказ быстро сменяется подробно изложенной историей.

Почему сборщики подати на храм обратились к Петру, а не прямо к Иисусу? Должно быть, к этому времени Он уже до такой степени стал уважаемым в народе, что сборщикам неудобно запросто к Нему приближаться. И вот Пётр в отсутствие Учителя говорит от Его имени. Но тем самым возникает двойственная ситуация: хотя Пётр и поставлен во главе апостолов, но всё-таки не на место Учителя. Пётр, однако, отвечает, не посоветовавшись со Христом, хотя Он и рядом.

Христос не дезавуирует сказанного Петром, не ставит его в неловкое положение перед лицом сборщиков пожертвований. Но самому Петру Он приоткрывает ещё одну таинственную грань ученического призвания: идущие за Христом названы сынами Отца Небесного, ведь сбор податей на храм уподоблен сбору налогов, от которых освобождены царские дети.

Но уклонение от обязанностей никого не должно соблазнять. То, что сыны свободны и не обязаны совершать многое из того, что обязательно для других, ещё не значит, что они не должны считаться с окружающими.

Сегодняшнее чтение включает три очень различных эпизода. Первый из них описывает исцеление одержимого отрока (ст. 14–21), третий же, заключительный, — историю с дидрахмами, которые собирались как храмовый налог (ст. 24–27). А в центре повествования оказываются слова Спасителя о предстоящей Ему крестной смерти и о Воскресении (ст. 22–23).

И всё же при всём различии между этими рассказами есть нечто общее. Особенно показателен в этом отношении третий эпизод. Речь идёт об особом храмовом налоге, который в Иудее был обязателен, а в других местах, где были еврейские общины, включая и Галилею, носил скорее характер добровольного самообложения. Иисус прекрасно понимает, что ни Он Сам, ни Его ученики не обязаны платить этот налог (ст. 25–26). И всё же Он велит Петру заплатить, не желая искушать окружающих (ст. 27).

Иисус здесь делает нечто такое, что совершенно не нужно Ему Самому и для Него не обязательно, от чего Он имеет полное право отказаться, но не отказывается только ради людей, для спасения которых пришёл. Можно было бы сказать, что это мелочь, но жизнь во многом и состоит именно из таких мелочей. Молитва и пост тоже для верующего являются делом обычным и повседневным, и если молитва рассматривалась верующими евреями евангельской эпохи как исполнение заповеди и потому считалась обязательной, то пост был делом сугубо добровольным, и его регламентировала лишь традиция. И ученики Иисуса едва ли пренебрегали молитвой и постом в принципе.

Но привычное нередко становится чем-то настолько само собой разумеющимся, что может незаметно отойти на второй план. А если молитва отходит на второй план, срыв неизбежен, что и происходит с учениками при попытке исцелить одержимого (ст. 16). Не случайно Иисус упоминает о посте: иудейская традиция знает пост лишь как полное воздержание от пищи и питья в течение дня, а такой пост неизбежно должен был встряхнуть человека, пробудив его от духовной спячки. И тогда мелочь уже не показалась бы мелочью, а оказалась бы тем, чем она и является на самом деле — одним из важнейших элементов духовной жизни. Но ведь пост никоим образом нельзя считать религиозной обязанностью, это именно и сугубо добровольное самоограничение, на которое человек может решиться ради блага ближнего или не решиться, но тогда и помощь может оказаться невозможной. А тут уже остаётся всего один шаг от малого до великого.

В самом деле, ведь и Иисус вовсе не обязан был умирать на кресте ради нашего спасения, и если Он это делает, то тоже исключительно по доброй воле и ради любви к нам. Ради той самой любви, которая проявляется во всём. И в великом, и в малом.

Неужели у учеников не было веры даже с горчичное зерно, раз они не смогли изгнать беса из юноши? Но ведь мы читали, что раньше им это удавалось — Господь Сам дал им власть над нечистыми духами. Видимо, сила веры — это не просто степень нашей уверенности в той или иной истине о Боге или мире. Господь связывает воедино веру и молитву, то есть общение с Богом. Значит речь идет не об уверенности, а о близости к Богу, о внутреннем единстве с Ним. Неслучайно Господь упоминает о посте — постясь, человек черпает жизненную силу не из пищи, а из общения с Богом, живет Его жизнью. Такое единство не дается нам раз навсегда. Сегодня мы можем быть ближе к Богу, завтра — дальше (хотя это не всегда определяется нашими субъективными ощущениями). И следовательно, веру от неверия отделяет не сомнение в существовании Бога, а внутренняя закрытость от Него — немолитвенность, неустремленность к Нему.

Воскресение — самое средоточие Радостной вести, но оно также — самая трудная для нашего восприятия весть. Когда ученики услышали от Иисуса предсказание о Его смерти и Воскресении, они «весьма опечалились», они услышали только слова о смерти, а слова о Воскресении не поняли. Это не удивительно: смерть и распад составляют основу нашего жизненного опыта — повсюду вокруг нас царит гибель, болезнь и горе. Поэтому мы не сомневаемся, что смерть коснулась и Христа, в это легко поверить: она касается всех. А с Воскресением сложнее: мы не всегда в состоянии опытно познать эту реальность. Она слишком хороша, кажется нам, чтобы быть правдой. В жизнь апостолов она вошла только тогда, когда они своими глазами увидели воскресшего Христа. В нашу жизнь она может войти так же, как и в их жизнь — через пасхальную встречу, верой и любовью.

Когда Господь приводит нам в пример ребенка, Он говорит, что наша задача для достижения Царства  — обратиться и быть как дети. В чем же основное отличие взрослого от ребенка? В частности в том, что ребенок доверяет родителям без всяких условий и оговорок. Не понимая необходимости, не видя смысла в словах, запретах и просьбах, но доверяет. Путь взросления любого человека чаще всего проходит через постепенно усиление неповиновения, отказа от опыта родителей и накопления своего.

Во взаимоотношениях с Богом мы тоже часто оказываемся перед вещами непонятными, которые Господь считает данностью и даже не очень поясняет. Мы должны беречь жизнь, мы не можем убивать, лгать, изменять, мы должны любить друг друга и, чем сложнее конкретная жизненная ситуация, тем меньше мы готовы доверять Богу, тем чаще мы говорим: «да с какой собственно стати?» В таких ситуациях истинно детское поведение — это обращение к Отцу и принятие того, что Он предлагает делать или не делать.

Ученики спрашивают Иисуса, кто считается большим в Царстве Небесном. Этот вопрос похож на схоластические споры о том, сколько ангелов уместится на одной игле, потому что он носит исключительно теоретический характер. Не понимая, что такое Царство Божие, они спорят о том, как устроена иерархическая лестница. Точно так же они делят места по правую и левую руку от Спасителя в жизни будущего века, не представляя себе, что испрашивают себе мученические венцы.

Ответ Иисуса удивляет своей детской простотой и предельной жизненностью. Он не обсуждает с ними того, чего они понять не могут, а в качестве примера берет знакомое и близкое. Христос не говорит об ангелах и архангелах, но берет ребенка и в нем показывает образ гражданина Своего Царства. Он не поддерживает эти теоретические разговоры, но прямо говорит о том, каким надо быть, чтобы туда попасть.

Похоже, что для того, чтобы Божьи обещания начали исполняться в нашей жизни, нам надо пересмотреть свое отношение... к самим себе. Кто мы? Мудрые, сильные, взрослые, праведные, знающие добро и зло? Тогда зачем нам Бог? И Бог не навязывает нам Своего общения, Своего присутствия в нашей жизни. А если мы захотим быть пред Ним, как дети перед Отцом, как заблудшие овцы перед Пастырем, тогда Он действительно пойдет пред нами и не оставит нас.

Похоже, что для того, чтобы Божьи обещания начали исполняться в нашей жизни, нам надо пересмотреть свое отношение... к самим себе. Кто мы? Мудрые, сильные, взрослые, праведные, знающие добро и зло? Тогда зачем нам Бог? И Бог не навязывает нам Своего общения, Своего присутствия в нашей жизни. А если мы захотим быть пред Ним, как дети перед Отцом, как заблудшие овцы перед Пастырем, тогда Он действительно пойдет пред нами и не оставит нас.

Так трудно усвоить, что Царство Небесное ни в чём не похоже на земные царства. Поэтому вопрос “кто больше?”, заданный учениками, ярко показывает не только их уровень, ведь несмотря на близость к Учителю они всё ещё руководствуются земными понятиями. Этот вопрос отражает состояние всей нашей падшей природы, со свойственными ей и ставшими такими привычными за много тысячелетий представлениями о господстве и подчинении.

Всякий раз, когда кто-либо стремится обосновать принцип господства, нетрудно заметить надежду самого обосновывающего, что господствовать станет именно он. Но Христос, как и во многих других случаях, даёт нам здесь совершенно иной взгляд на проблему. Взрослым людям, солидным, привыкшим себя уважать, Он предлагает стать такими, как дети. Нам рекомендовано отвергнуть то, что мы привыкли считать ценностью — не один лишь социальный статус, но и, в какой-то степени опыт. Но если он является опытом жизни, пропитанной грехом, он может и не иметь ценности подлинного жизненного опыта. Христос предлагает нам открыться навстречу Отцу подобно ребёнку, доверчиво принимающему от старших всё новое. Вот только в отличие от взрослых людей Отец никогда не злоупотребит детским доверием.

И не случайно сразу же после этих слов Христос говорит о соблазнах. Как легко на всю жизнь травмировать доверчивого ребёнка, и как горько, когда люди, искренне потянувшиеся к свету, нарываются на фарисеев и лжеучителей. Суровые слова об отсечении органов могут показаться призывом к членовредительству, но на самом деле здесь перед нами выраженный в предельной форме призыв быть требовательным к самому себе, к преодолению того зла, которое гнездится в нас самих. Это зло разрушает не только нас, но и угрожает тем, кто рядом. И особенно — тем, кто сумел стать по детски открытым.

Вопрос о том, что значит быть как дети, волнует христиан уже многие столетия. Оно и понятно: это ведь непременное условие вхождения в Царство. Чаще всего тут упоминают детскую невинность и детскую наивность. На самом деле, однако, с наивностью и невинностью всё не так просто.

Уже Августин заметил, что дети отнюдь не невинны, у них просто не хватает ещё сил и умения, чтобы грешить «по-взрослому», но об их безгрешности или хотя бы меньшей по сравнению со взрослыми греховности говорить не приходится — ведь все большие грешники естественным образом вырастают из маленьких, если они не пытаются противостоять своей греховности. С наивностью тоже не всё просто — дети обычно понимают гораздо больше, чем говорят взрослым, хотя, как правило, по-своему, в рамках собственной логики и собственных представлений о мире.

Есть, однако, одно существенное отличие детей от взрослых, по крайней мере, до известного возраста: их обычно мало волнует, как они выглядят в глазах окружающих и какое место занимают во «взрослом» мире. Дети в этот период своей жизни просто игнорируют ориентиры «взрослого» мира, понимая одновременно, что он — объективная реальность. Взрослые обычно воспринимают такое существование ребёнка как непрекращающуюся игру, более для него важную, чем жизнь, которую взрослые считают «настоящей».

Для ребёнка же в это время важным является то, что он сам считает реальным и настоящим, а не то, что принято считать таковым согласно общепринятым правилам, в которые сами взрослые зачастую не очень-то верят. Вот такое детское отношение к жизни — бесценное сокровище для каждого, кто стремится к нормальной, полноценной духовной жизни. Нормальная духовная жизнь ведь невозможна, если не жить тем, что сам осознаёшь как настоящее, подлинное, реальное.

Взрослея, мы в большей или меньшей степени учимся отказываться от того, что сами считаем настоящим и подлинным, в пользу того, что принято считать таковым — и переходим от реальности к иллюзии, в реальности которой изо всех сил стремимся убедить себя и других. Быть как дети и означает отказаться от такого самообмана. Это, конечно, лишь первый шаг на пути к Царству, к подлинной духовной жизни, но без первого шага не будет последующих, а значит, не будет и пути.

Вопрос о происхождении зла в мире и о его природе издавна занимал и мучал человека. И вряд ли кто-нибудь смог бы рассказать об этом больше Иисуса, Которому предстоял поединок с мировым злом. Но Он не так много говорит Своим ученикам о дьяволе и о мировом зле. Он говорит им лишь о том, что дьявол побеждён, и настанет день, когда это станет ясно видно каждому.

Зато Он много и подробно говорит Своим ученикам и последователям о том, как противостоять злу в повседневной жизни. А одним из серьёзнейших соблазнов повседневной жизни в том, что касается злых дел и поступков, является соблазн мнимого бессилия человека перед совершающимся злом. И речь идёт даже не о возможности остановить тех, кто творит зло, а о бессмысленности воздержания от зла. Логика зла подсказывает: от твоего участия или неучастия ничего не изменится, не ты, так другой. А пытаясь противостоять злу, даже в форме неучастия в нём, ты лишь осложняешь себе жизнь, не достигая решительно ничего: ведь зла в мире всё равно меньше не становится.

Такая логика кажется соблазнительно простой, и она была бы исчерпывающей, если бы непреображённый мир был единственной и последней реальностью. Но это, к счастью, не так. И человеку, отказывающемуся участвовать во зле, есть смысл поступать так, как он поступает. Ведь речь в данном случае идёт не только и не столько о мире, лежащем во зле, сколько о человеке и о его духовной судьбе. О том, сможет ли он войти в Царство или останется во «внешней тьме». И если ситуация в падшем мире часто действительно оказывается человеку неподвластна («суждено греху войти в мир»), то собственный выбор всегда во власти человека. Как видно, Иисус совершенно не принимает в расчёт то, что называется влиянием среды, социальным детерминизмом и прочие подобного рода оправдания совершаемого человеком зла.

Конечно, это вовсе не означает, что Он не учитывает той ситуации, в которой человеку приходится делать свой выбор. Он лишь говорит о том, что нельзя соглашаться на зло, нельзя внутренне перед ним капитулировать, принимая его как норму лишь потому, что оно является таковой в падшем мире. Норма падшего мира не норма, а извращение, и всякий, кто соглашается быть проводником сил зла, должен об этом помнить, ведь «горе тому, через кого грех входит». Конечно, вполне может случиться так, что, даже отказываясь участвовать во зле, человек не сможет это зло предотвратить. Но он сможет не дать злу проникнуть в собственное сердце. А значит, сохранить его для Царства.

Как понимать слова о том, что нужно стать как дети, чтобы войти в Царство Небесное? Наверное, каждый, кто несколько знаком с маленькими детьми, знает, что это отнюдь не ангелы (хотя их Ангелы и предстоят престолу Всевышнего на небесах). Может быть, суть как раз в их малости, беззащитности, зависимости от родителей — ведь Господь говорит именно об умалении (ст. 4). Они наиболее сильно подвержены опасности соблазна, обмана, действию мирового зла, поэтому они так нуждаются в Божьей любви и защите. Видимо, как раз такие отношения с Богом и являются осуществлением Небесного Царства.

Слова о детях, которыми нужно стать, чтобы войти в Небесное Царство, евангелист связывает с небольшой притчей о пастухе и потерянной овце, и это сразу ставит все на свои места. Дело не только в том, чтобы стать слабыми, беззащитными и зависимыми. (Может быть, иногда необходимо почувствовать себя детьми перед Богом). Но кроме этого, Христос явно говорит здесь о «новом детстве», то есть о втором рождении — не только о том, чтобы чувствовать себя детьми по сравнению с Богом, но и в самом деле становиться детьми Небесного Отца (и здесь уже никакая инфантильность неуместна — слишком высоко это призвание). В этом понимании привычная заповедь «будьте как дети» превращается в непостижимый призыв стать участниками Божьей жизни, стать любимыми сыновьями и дочерьми в Возлюбленном Единородном Сыне. В Воскресении Христовом этот путь открывается перед нами...

Ученики не раз в различных ситуациях задавали Спасителю вопрос о том, кто войдёт в Царство и кто займёт там первые места. И сегодняшнее чтение приводит нам один из наиболее известных Его ответов, где входящие в Царство уподобляются детям, причём говорит Он об этом, имея в виду обращение и «умаление» входящих (ст. 2–4).

Такой ответ породил немало теорий «детской невинности», авторы которых искренне полагали, что дети едва ли не безгрешны, а уж если и грешны, то, во всяком случае, в меньшей степени, чем взрослые. Между тем уже блаженный Августин, внимательно наблюдавший за поведением детей, заметил, что если дети и грешат меньше взрослых, то лишь потому, что грешить «по-взрослому» им просто не хватает сил.

Но почему же тогда Иисус сравнивает входящих в Царство с детьми? Может быть, потому, что дети (по крайней мере, в традиционном обществе) до известного момента (а точнее, до совершеннолетия) ограничены в свободе выбора собственного пути, который за них выбирают их родители или те, кто им родителей заменяет. Конечно, взрослый человек не может отказаться от свободы выбора, став похожим на ребёнка в буквальном смысле слова. Но, очевидно, чтобы войти в Царство, нужно суметь по-детски довериться Тому, Кто принёс это Царство в мир.

Конечно, такое доверие меньше всего напоминает «возвращение в детство» в смысле отказа от ответственности. Речь идёт как раз именно о сознательно сделанном выборе и о добровольно принятом решении, принимая которое, человек соглашается следовать за Христом, в известном смысле, как ребёнок, т.е. отказываясь в определённых ситуациях от того, чтобы принимать решения самому. По-видимому, именно такой выбор, предполагающий добровольное духовное самоограничение ради Царства, и имеет в виду Иисус, говоря о самоумалении. Тогда понятными становятся и слова Иисуса о соблазнах, как и о тех, кто соблазняет «малых сих» (ст. 6–7). Ведь всякая выдающаяся личность, всякий лидер, и особенно лидер религиозный, неизбежно привлекает к себе внимание, а если он сам не ищет Царства, то и тех, кто ему доверяет, он неизбежно уведёт в сторону. И тут уже неважно, что отвлекло такого лидера от цели: недолжная внешняя активность («соблазн руки» и «соблазн ноги», ст. 8) или внимание, направленное на то, на что его обращать не следовало («соблазн глаза», ст. 9): и то, и другое может сделать его лжеучителем, судьба которого оказывается весьма печальной.

Замечательно, что Иисус указывает в Своём ответе на один из характерных признаков подлинного служителя Божия, примером которого и является Он Сам: такой служитель никогда не «работает» с «массой», магия больших чисел не имеет над ним власти, и каждая «овца», нуждающаяся в помощи, для него важна абсолютно, так, что он может оставить всё «стадо» ради одной «овцы» (ст. 12–14). Такое отношение неудивительно: ведь в Царство входит не «масса» и не коллектив, где отдельная личность мало что значит или не значит ничего. Туда входит конкретный человек, судьба которого для Бога абсолютно важна. Даже если таких людей много.

Что имеет в виду Иисус, говоря о детях как об идеальных обитателях Царства? И чего в этом смысле не хватает взрослым людям? Конечно, думая или говоря о детях, мы в первую очередь вспоминаем то, что называют обычно «детской непосредственностью», а также «детской невинностью». Но при ближайшем рассмотрении картина оказывается не столь простой: детская психология оказывается не проще взрослой, а в невинности легко усомнится каждый, кто хоть раз встречался с проявлениями детской жестокости. Но есть и нечто, детям присущее несомненно, и речь идёт о доверчивости. Даже хитрые и злые дети порой проявляют удивительную доверчивость, хотя, конечно, при желании можно их от этого отучить. И всё же для того, чтобы отучить ребёнка доверять, и прежде всего собственным родителям, нужно очень сильно постараться. И вот, как видно, именно об этом доверии и говорит Иисус, ставя детей в пример взрослым. Конечно, это тоже всего лишь притча: ведь детская доверчивость, особенно когда дело касается отношений с родителями, принадлежит ещё непреображённому порядку вещей, это чисто природная привязанность. И если она останется таковой, со временем она неизбежно исчезнет. И тогда, разумеется, родители будут недоумевать, почему это их ребёнок, такой доверчивый и ласковый в детстве, вдруг от них отдалился. Иисус же, разумеется, использует образ детской доверчивости, как правило, вполне ребёнку органичной, для описания той цели, которую должен поставить себе каждый ищущий Царства. Речь идёт, конечно, не о том, чтобы вернуться в детство в форме наивного религиозного инфантилизма или исступлённого «духовного» «послушания» тем, от кого нормальный человек предпочтёт держаться подальше. Речь о том, чтобы научиться доверять Богу и Спасителю так же естественно и органично, как ребёнок доверяет (в нормальном случае) своим родителям. Конечно, на уровне чисто естественном (идёт ли речь о физиологии или о психологии) такие отношения для взрослого человека невозможны: падший человек эгоист по природе. Возможными они могут стать лишь в процессе преображения человеческой природы, которая начинается с момента первого соприкосновения с Царством и заканчивается полным и окончательным обновлением человеческой природы в конце времён. И важно такое преображение не только для самого человека, но и для Царства: ведь Царство основано на отношениях — его жителей между собой, каждого из них со Христом, Самого Христа с Его небесным Отцом. И чем крепче будут такие отношения, тем полнее будет Царство.