Мысли вслух на Деян 2:1-47

Со дня Пятидесятницы начинается новое время — время апостольской проповеди и действия Святого Духа в Церкви. Об этой главе, наверное, сказано и написано больше, чем обо всей остальной части Деяний, но здесь мы можем остановиться лишь на некоторых моментах. Когда мы говорим о Духе, мы должны понять, как Он, невидимый и непостижимый, проявляется в жизни человека и в жизни Церкви. Прежде всего, горение сердца побуждает апостолов, которые прежде боялись показаться на людях, выйти на площади Иерусалима и проповедовать Царство, явленное в Иисусе. В проповеди Петра мы видим чрезвычайную смелость (кто-то, наверное, сказал бы «оригинальность») в толковании Писания, особенно псалмов Давида — и это тоже дар Духа — видеть и воспринимать Божье откровение в Писании и современных событиях. Наконец, в последней части главы мы видим, как Дух умножил и преобразил апостольскую общину. Эти стихи (41-47) стоит еще раз внимательно перечитать, чтобы понять, на каких принципах Господь начинает строить Свою Церковь.

Что-то обязательно происходит, когда Дух Святой наполняет человека. Это совсем не всегда выражено так, как было у апостолов в день Пятидесятницы, но всегда Дух приносит с Собой какое-то изменение, «настроенность» на благое (см. Еф. 5:9). Кроме того, у Духа есть совершенно определенные плоды, их перечисляет апостол Павел: «любовь, радость, мир, долготерпение, благость, милосердие, вера, кротость, воздержание» (Гал. 5:22). А что же принес Дух в апостолам в день Своего сошествия? Они начали говорить на иных языках, но это не было бессмысленным и непонятным окружающим шумом. «Все изумлялись и дивились», потому что слышали каждый собственное наречие, в котором они родились. Таким образом, Слово Божие стало доступно всем, кто находился рядом и хотел слушать. И вот мы видим, что такое действие Святого Духа объединило сразу большое количество людей, которые осознали, что их тут понимают! Вспомнив выражение «мы говорим на разных языках», мы можем сказать, что ни один из заложенных в него смыслов не имеет отношения к сегодняшнему отрывку. Дух объединяет! Он способен выстроить отношения, помирить враждующих, подсказать необходимые слова. Именно поэтому Господь призывает нас не полагаться только на свои силы. И это касается даже такой мелочи, как простой общение с человеком, сидящим рядом в метро.

Общим местом стало указание на день Пятидесятницы как на день рождения Церкви. Это безусловно так. Но о чём собственно идёт речь? Чаще всего говорят об апостольской общине, на которую снизошёл Святой Дух, сделав её Церковью, первой церковной общиной на земле. Это, конечно так. Но при таком взгляде Церковь всё же несколько ограничивается. Она становится общиной, хоть и необычной, возглавляемой Самим воскресшим Христом, водимой Святым Духом, но всё же человеческим сообществом.

Впрочем, указывая на главенство Христа и водительство Святого Духа, многие говорят: богочеловеческой. Но даже такое определение всё же ограничивает Церковь. Наверное, точнее всё-таки будет сказать, что Церковь — не община. Не сообщество людей. Это процесс. Духовный процесс. Поток Божьего дыхания, в который включаются люди, вместившие это дыхание в своё сердце. Оно, Божье дыхание, в день Пятидесятницы врывается в мир. Тот «как бы ветер», что ворвался в комнату, где собрались апостолы и их единомышленники, не был ведь обычным, физическим ветром.

Божье дыхание действительно иногда ощущается как лёгкое дуновение — упоминания об этом встречаются в библейских книгах. А тут уже не лёгкое дуновение, тут сильный ветер, почти ураган, врывающийся в дом — так Царство, его дыхание входит в мир. Как будто открылась дверь Царства, и оно хлынуло сюда, к нам. Именно так — не просто в собрание верных, а в мир. Все собрания, сколько их будет в церковной истории, — лишь производное от этого процесса. А сам он, сам этот поток Царства в мире, и есть собственно Церковь. Это дыхание Царства собирает людей в собрания (а то греческое слово, которым называется в новозаветных книгах церковь, и переводится как «собрание»).

Делает их церковью. И Церковью с большой буквы тоже. Даже тех, кто оказывается рядом как бы случайно, подобно тем людям на улице, что слушают проповедь Петра. Они ведь слышат не слова — не знали апостолы столько языков, сколько перечисляет автор Книги Деяний, да и языков этих больше, чем было апостолов. Они слышат то, что за словами. Так может слышать лишь житель Царства. И, значит, все слушавшие тогда Петра стали на время жителями Царства. А значит, частью Церкви.

Как долго они оставались в Царстве, а значит, и в Церкви, вопрос другой. Те «огненные языки», которые упоминает автор книги, не случайно ведь осеняют каждого, бывшего тогда в комнате. Свет Божьего присутствия у каждого свой. Как и само Присутствие — у каждого своё. Его мера и его постоянство зависит не только от Бога, но и от человека. Она-то и определяет меру приобщённости конкретного человека к жизни Царства. Но это уже вопрос духовного пути конкретного человека. А Царство в мир вошло. Дверь открыта. И каждый стоит перед этой дверью. А войти или нет — зависит только от человека.

Святой Дух сошёл на апостолов тогда, когда все они были вместе, а не порознь, но главное — пребывали в единодушии. Единодушие не означало однотипности, самобытность и личностные особенности каждого из апостолов не исчезли, но их различия не разобщали учеников, как не разъединяли их многочисленные языки, на которых зазвучала их проповедь. Суть проповеди была одной на всех языках, и если при строительстве Вавилонской башни языковые различия способствовали распаду человечества, то в день Пятидесятницы апостольское свидетельство, прозвучавшее на разных языках, знаменовало начало воссоединения до той поры разрозненных народов. Но если вавилонское разделение помешало уничтожению народов, предназначавшихся стать безликой рабочей массой, то Пятидесятница указала путь к единству при сохранении самобытности каждого, к кому Господь обращается.

Люди, находившиеся в те минуты рядом, слышали одно и то же, но одни восприняли речь апостолов, как понятную проповедь, другие же обвинили их в пьянстве. Первые, даже многого не понимая из сказанного и недоумевая по поводу происходящего, были, подобно усомнившемуся Фоме, открыты навстречу неизведанному и оказались способны, может быть, и не сразу, воспринять слова апостолов. Другие же, иронизировавшие, также усомнились в увиденном и услышанном, но сомнение сомнению рознь. Отрицая то, что не вписывалось в привычные представления, такие люди закрыли для себя возможность принять от апостолов весть о возможности спасения.

Сегодня для Бога особый праздник: прошедшая через ужас потери Своего Жениха, Его Воскресение и возвращение на небо, Церковь обретает долгожданного Утешителя. Это день рождения Церкви — Невесты Христовой. Родившаяся оглашает мир громким голосом, полным радости. Как точно описал сегодняшние события псалмопевец: «Восплещите руками все народы, воскликните Богу гласом радости; ибо Господь Всевышний страшен, - великий Царь над всею землею (…) Восшел Бог при восклицаниях, Господь при звуке трубном (…) Бог воцарился над народами, Бог воссел на святом престоле Своем; князья народов собрались к народу Бога Авраамова, ибо щиты земли — Божии; Он превознесен над ними» (см. Пс. 46). Сегодня Господь исполняет Свое обещание: «Кто верует в Меня, у того, как сказано в Писании, из чрева потекут реки воды живой» (Ин. 7:38). Сегодня эти потоки изливаются на мир. Радость, которой исполнены апостолы, перехлестывает через край — такое невозможно и нельзя держать внутри себя. Тот сильный ветер, что наполнил горницу, где собрались ученики, продолжает дуть в мир. И каждый, кто «слышал их говорящих его наречием» — каждый понимает, что в чуде, которое практически на его глазах совершается, есть место и для него. Огонь заражает людей вокруг апостолов. И к Церкви «присоединилось в тот день душ около трех тысяч» (Деян. 2:41). И так (и только так) происходит живая «передача» веры — Дух Святой «заражает» нас, и мы изумляемся и дивимся великим делам Божиим (см. Деян. 2:7, 2:11).

Чудо схождения Святого Духа на апостолов сопровождается всеми традиционными внешними признаками теофании (Богоявления): шум, ветер, огонь… Незаметно внутреннее изменение, происходящее в учениках Христа, но именно с этого момента отсчитывает свое существование Церковь — незримое присутствие Божие в преображенных сердцах людей, ощущающих и осознающих свое единство друг с другом.

Сошествие Духа на учеников Иисуса, собравшихся в одном из домов Иерусалима, можно сравнить с явлением глоссолалии, которую описывает Павел в 1 Кор 12. Естественно, что это до конца не объясняет всех таинственных обстоятельств и деталей, которые приводит Лука в описании события Пятидесятницы. Однако одно можно утверждать точно, что ученики вместе пережили глубочайший экстатический опыт общения с Богом.

Этот опыт стал для них источником откровения – нести Весть о Христе всем народам мира. При этом, нужно учитывать такой момент: древний Израиль заключил Завет с Богом на Синае, что и стало началом его как народа избранного из всех народов. Это событие и праздновалось иудеями в день Пятидесятницы, или «Праздника Седмиц» (Шавуот). По аналогии с иудейской Пятидесятницей Лука явно осмысляет событие сошествие Духа как обновление Завета и воссоздание Израиля на новом основании – вере во Христа.

Выходит, что в основании христианской Церкви заложены два императива: первый – это необходимость постоянного обновления церковной жизни, и второй – распространение в мире Вести об этой новизне и непрекращающемся преображении во Христе.

Это обновление связано со всеми сторонами жизни Церкви – и с вероучением, которое должно всегда быть понятным и убедительным для любого человека; с богослужением, которое должно быть доступным и содержательным; с социальной активностью, которая должна строиться на искреннем и сострадательном стремлении помочь, а если нужно, и реабилитировать человека для полноценного существования в социуме. Но в своем истоке обновление корениться, несомненно, в духовных глубинах каждого отдельного христианина или христианки. Потому как именно в правдивых и живых словах, обращенных к Богу, и в открытом сердце, готовом следовать непредсказуемым и преобразующим велениям Духа, присутствует и действует Бог.

Лишь в таком случае есть надежда, что Весть о Христе получит отклик в сердцах людей, не слышавших о Нем, и сделает их частью Нового Мира, в котором каждому открываются возможности для вечного творческого роста и обновления.

День Пятидесятницы для всякого христианина — день рождения Церкви. Несколько реже мы задумываемся о том, что это также и день начла истории Царства, входящего в мир. Нам вообще обычно странно думать, что у Царства может быть какая-то своя, особая история; для нас оно чаще связано с чем-то сокровенным, с тем, что мы храним в своём сердце, или с тем, что открывается нам в евхаристическом собрании.

Между тем, Царство входит в мир, преображая его, это объективный процесс, имеющий свою динамику, свою логику, а значит, и свою историю, пусть и очень не похожую на историю ветхого мира, столь хорошо знакомую нам. И первым событием истории Царства стала проповедь апостолов в тот же день Пятидесятницы собравшимся на площади паломникам.

Народу собралось много, среди собравшихся были не только евреи, но и принявшие иудаизм бывшие язычники, а может быть, и те, кого называли тогда «боящимися Бога»: язычники, поклоняющиеся Богу Израиля и интересующиеся иудаизмом, но не принимающие его во всей полноте. Неудивительно, что толпа была на редкость разноязычной: такое этническое и языковое разнообразие вряд ли можно было найти в те времена где-нибудь ещё.

Тем более удивительно было каждому слышать проповедь на своём языке: слушавшие апостолов прекрасно понимали, что они не могли знать большинства языков, родных для своих слушателей. Что же произошло? В общем-то, ничего особенного: просто все находившиеся тогда на той площади оказались в Царстве, которое открылось в тот момент всем, на ней присутствовавшим.

В Царстве же речь не является необходимым условием общения, здесь возможно общение, как обмен смыслами, теми смыслами, которые выше слов и воплощаются в слова лишь тогда, когда полностью нами осознаются. Так, на уровне смыслов, и воспринимали слушавшие апостолов их проповедь. Слова же рождались уже в их собственной душе и, разумеется, на родном для каждого языке.

Так первая проповедь стала для слушающих откровением Царства не только на уровне слов, но и на уровне их собственного опыта. Они не только услышали свидетельство о Царстве, они непосредственно к нему приобщились. Произошло именно то, без чего все слова остаются лишь словами: пришедшие воочию увидели и лично пережили то, о чём им говорили апостолы. Неудивительно, что обратившихся было много: опыт был слишком наглядным и очевидным. Так, от соединения свидетельства с живым, личным опытом, и родилась Церковь. И такой настоящая Церковь была всегда: ведь она и есть Царство, открытое миру.

Когда мы читаем книгу Деяний дальше, мы видим, что единодушие — это один из плодов Святого Духа, сошедшего в Пятидесятницу на апостолов и могущественно действующего после этого в Церкви. Но здесь, в этом стихе, мы видим, что единодушие среди апостолов уже было перед сошествием Святого Духа. Это не противоречие, а динамика. Если бы никакого единодушия среди учеников не было, то и Пятидесятница, наверное, не состоялась бы. Но настоящее, подлинное, нерушимое единодушие они обретают в тот момент, когда видят «языки огненные», сходящие на каждого из них. Откуда же взялось это «предварительное» единодушие? Неужели Пятидесятница состоялась только из-за случайного совпадения настроений и мыслей нескольких человек? Конечно, нет. Это не случайные люди, а ученики Христовы, которых Он Сам воспитывал в течение трех лет. Это те самые ученики, которым Он явился по Воскресении Своем и «открыл ум к уразумению Писаний». И, наконец, это те самые апостолы, которым Он сказал, дунув на них: «Примите Духа Святого». Итак, и это «малое» единодушие — результат Божиего труда.

В праздник Пятидесятницы обратимся к тому, что думали и писали о нем авторитетные церковные писатели позапрошлого тысячелетия. Вот несколько текстов:

Преподобный Косма Маюмский в каноне праздника подчеркивает, что излияние Духа Святого становится началом нашего преображения, началом нашего обожения: «Приходящая ныне сила, Дух благой, Дух премудрости Божией, Дух, от Отца исходящий и Сыном даруемый верным, вселяется в них естеством святыни, в которой Он открывается нам».

Автор икоса призывает Бога соединиться с нами в излиянии Духа: «Скорое утешение даруй рабам Твоим, Иисусе, когда унывает дух наш; не разлучайся от душ наших в скорбях, не удаляйся от мыслей наших в обстояниях, но всегда Сам [первый] приходи к нам; приблизься к нам, приблизься, Вездесущий, как Ты всегда пребываешь с апостолами Твоими, так и с любящими Тебя соединись, Щедре, да и мы, соединясь, Тебе поем, и славословим Всесвятого Духа Твоего». Заметим, что греческое слово, которое славянский текст переводит как «приближися», скорее означает соединение или помолвку, т.е. заключение завета. Именно такая близость, судя по словам преп. Иоанна Дамаскина во втором каноне праздника, и составляет суть замысла Божия:

Пречистые Спаса уста изрекают:

Сиротами вас Я, друзья, не оставлю,

На вышнем Отеческом сидя престоле,

Духа Я вам изолью изобильно,

чтоб ждущим Его благодать воссияла.

И еще Иоанн Дамаскин напоминает нам, что дар Святого Духа изливается не иначе, как из ран Распятого Христа: «Омывая меня божественным словом новой жизни, Единосущный, изливаешь мне струи благодати из прободенного ребра Твоего, Слове Божий, полагая на мне печать пламенем Духа Твоего».

Проповедь апостолов в день Пятидесятницы позволяет нам взглянуть на Царство с несколько неожиданной для нас стороны, посмотрев на него изнутри и увидев его глазами тех, кто пребывает в нём во всей возможной для ещё не преображённого человека полноте. В частности, она приоткрывает нам нечто важное относительно тех форм общения, которые возможны в Царстве.

Конечно, речь и в Царстве, и в нашем преображающемся, но ещё не преображённом мире играет огромную роль не только как средство коммуникации в чистом виде, сводящемся к передаче информации, но и как форма выражения и воплощения тех смыслов, которые мы хотим передать другому.

А смысл не сводится к одному лишь информационному наполнению, он предполагает, как говорят современные психологи, интенциональную окраску, предполагает наше отношение к сообщаемой информации, без которого о смысле говорить не приходится. И отношение это, несомненно, для своего выражения нуждается именно в живом языке, в его звучании, в его внешней форме.

Но, с другой стороны, как раз именно эта внешняя звуковая форма языка нередко оказывается помехой не только на пути коммуникации, но и в процессе выражения и воплощения смыслов. Тут и разнообразие языков, и ограниченность форм каждого конкретного языка. Как видно, в Царстве эти помехи преодолеваются, и преодолеваются не на пути некой трансформации языков как таковых, а посредством прямой, непосредственной передачи смыслов от человека к человеку.

В самом деле, одно лишь количество перечисленных в Книге Деяний народов и племён, слушавших апостолов, заставляет забыть о возможности какого бы то ни было речевого общения: даже если бы проповедовавшие апостолы вдруг оказались способны говорить на всех языках мира, их было слишком мало для того, чтобы проповедовать одновременно на всех тех языках, какие могли бы потребоваться аудитории.

Очевидно, в данном случае имела место именно прямая, непосредственная передача смыслов, которые каждый воплощал в слова уже сам, притом (что неудивительно) в слова своего родного языка.

Как видно, собственно общению в Царстве не мешают никакие индивидуальные различия, включая языковые, которые, разумеется, сохраняются: ведь ни о какой нивелировке, ни о каком единообразии в жизни Царства говорить не приходится. Когда же дело касается воплощения сообщённых и воспринятых смыслов, человек оказывается абсолютно свободен: воспринимая сообщённое без искажений, он находит вполне адекватный инструмент для выражения воспринятого. Такое общение обогащает духовно и Царство, и его обитателей.

Описание проповеди апостолов в день Пятидесятницы многое нам объясняет: и в том, что касается откровения, и относительно боговдохновенности, и даже о жизни в Царстве. Как, в самом деле, могли апостолы говорить одновременно на том количестве языков, которое предполагает упомянутое в рассказе множество представленных на иерусалимской площади народов? Да и сами апостолы едва ли владели какими-нибудь языками, кроме своего родного арамейского да ещё, может быть, греческого. А их между тем слышат, как говорящих на множестве языков! Что же произошло? Говоря коротко: и говорящие, и слушающие, по-видимому, оказались в одном духовном пространстве, в пространстве Царства. А там, очевидно, слова для общения не нужны. Это не значит, что в Царстве словами не пользуются, они просто не являются там единственным средством общения, как в непреображённом мире. В Царстве, вероятно, возможно общение как непосредственный обмен смыслами, и происходит такое общение на надсловесном уровне. Но слово слишком важно для человека, даже в Царстве, чтобы от него отказаться, оно не только средство коммуникации, но и средство выражения и воплощения смыслов, в том числе и смыслов, открытых Богом. А воплощает каждый воспринятые им смыслы в слова своего родного языка: вот и получается, что каждый речь апостолов «слышит» (а точнее, воспринимает) на своём родном языке. Наверное, для Царства такая форма общения как обмена смыслами является основной. Но она встречается и в нашем непреображённом мире, особенно, когда дело касается откровения. На каком, в самом деле, языке говорит Бог? Ведь пророки, к примеру, буквально Его слышат, слышат сказанные Им и обращённые к ним слова! Наверное, Богу ничего не стоило бы облечь открываемые им смыслы в слова. Но Он, похоже, предоставляет это тем, кому их открывает, потому столько специфически человеческих черт в проповеди библейских пророков. Да и само св. Писание рождалось, судя по его жанровому и стилистическому разнообразию, именно так: Бог открывал смыслы тому, кому хотел их открыть, а те, кому Он их открывал, находили (быть может, и с Его помощью) слова для полученного ими откровения. Наверное, иначе не было бы смысла в откровении: ведь оно призвано не просто сообщить человеку о чём-то, чего он не знал прежде, оно призвано, в первую очередь, преобразить человека и ввести его в Царство. А без участия самого человека, как видно, ни то, ни другое невозможно. И Бог, общаясь с человеком, вовлекает его в Свою жизнь. В ту самую жизнь Царства, без которой спасение невозможно.

Обращаясь к собравшимся, в первую очередь Петр защищает апостолов от обвинения в пьянстве, это было жизненно необходимо для обоснования серьёзности апостольской проповеди. К сожалению, в наше время аргумент Петра, что люди не могут быть пьяными, потому что сейчас не время пить, не подействовал бы: нравы сильно изменились, и любители спиртного напиваются в любое время... Но что бы ни говорили противники, как тогдашние, так и более поздние, христианство неотделимо от трезвости, понимаемой шире, чем воздержание от спиртного: вера даёт максимально трезвый взгляд на реальность.

Отмечая сходство происходящего с предсказанным в пророчестве Иоиля, Петр опирается на ветхозаветное пророчество не потому, что хотел бы за уши притянуть обоснование из старинных книг. Да, он обращается к людям, которые нуждаются в аргументации, основанной на книгах Ветхого Завета, но вся штука в том, что Петр и в самом деле видит, что ветхозаветные пророчества реально раскрываются на глазах у собравшихся.

Чем больше мы будем сравнивать Ветхий и Новый Завет, тем больше сможем видеть их взаимосвязь.

Обращаясь к собравшимся на улице, Пётр совершенно ясно говорит им о том, что происходит, говорит, ссылаясь на Книгу Иоиля. Впрочем, о чём-то похожем говорил не только Иоиль, но и другие пророки. Речь идёт о конце времён. Не о конце как о катастрофе, а о конце как о полноте. Полнота времён ведь — не череда столетий, которая вдруг разворачивается перед взглядом человека, а полнота бытия, переживаемая здесь и сейчас. Так видеть Своё творение может лишь Сам Творец.

Таким оно всегда пребывает для Него. Нам же, существам тварным, но осознающим и своё бытие, и бытие нашего Творца, мир может открыться таким лишь там и тогда, где и когда Бог позволит его нам таким увидеть. Полнота отношений с Ним открывает нам и полноту отношений с миром. Вот тогда мир и становится для нас Царством. Там, где веет Божье дыхание, дыхание Царства, там и мир являет тому, кто дышит этим дыханием, свою полноту. Она не привносится в мир, она раскрывается в нём. Раскрывается потому, что для Бога мир в полноте пребывает всегда.

Он не знает Своего творения другим, и если где-то оно не таково, значит, там действует воля не Бога, а кого-то из тех, кто Ему противостоит. Таков и наш мир. Вернее, таким он был до прихода Христа. До Его воскресения. До Пятидесятницы. А теперь, года Царство вошло в мир, он становится другим. Становится Царством. Пока ещё не везде, не повсеместно. Пока только там, где дыхание Царства особенно заметно. Но в конце концов мир станет Царством весь и в полноте. И тогда свидетельство Петра станет применимо ко всякому месту во всякое время. Это и будет новая земля под новым небом.

Говоря собравшимся о Христе и Его воскресении, Петр упрекает в Его казни собравшихся. Должно быть, не все из присутствовавших были реальными виновниками расправы, но, молчаливо согласившись или же проявив равнодушие, все они оказались причастны к отвержению так долго ожидавшегося народом Мессии. Но не для того Петр говорит об этом, чтобы обвинить собравшихся и тем самым самоутверждаться за их счёт, а чтобы призвать к покаянию, как и сам покаялся в собственной слабости, и искупить отвержение принятием Христа.

Петр снова раскрывает смысл ветхозаветных пророчеств и опять подводит слушающих к мысли о том, что Иисус и есть Мессия. На этот раз он опирается на пророческие прозрения Давида, и мы видим, как неожиданно раскрывается их смысл после Воскресения, давшего ключ к пониманию многих мест Писания, до той поры непонятных.

Мы привыкли воспринимать факт воскресения Иисуса как несомненное доказательство Его мессианства. Между тем Пётр обращает внимание не только на воскресение. Он связывает это событие с историей еврейского народа. С историей его отношений с Богом. С историей союза-завета. И лишь в этом контексте слова апостола о воскресении Иисуса из мёртвых обретают ту полноту смысла, на основе которой Пётр строит свою проповедь.

Оно и понятно: ведь мессианство — не что-то существующее само по себе, отдельно от яхвистской и иудейской традиции в целом. И воскресение Спасителя — не изолированный акт мировой истории. Процесс спасения человечества не сводится к воскресению Христа из мёртвых. Он не сводится даже к самой личности Христа, к Его земному служению.

Скорее наоборот: служение Спасителя стало центром и исторической кульминацией процесса Спасения. Того процесса, который начался даже не с грехопадения, а, наверное, ещё раньше: со второго дня творения, когда вода — библейский символ хаоса — хлынула в мир, грозя его затопить. А потом был мир, сотворённый для противостояния этому хаосу, и был человек в мире, не сумевший его от хаоса уберечь. Не только не сумевший, но и сам попавший в плен того же самого хаоса. И тогда началась история спасения человечества, и появился народ Божий, и пришёл Мессия.

Тут-то и начинается самое главное, то, что определяет, остаётся ли народ Божий народом Божьим. Начинается путь народа за Богом. Путь, на котором возможны и верность, и отступничество. И того, и другого в еврейской истории было много. Но верные оставались всегда, пусть даже в меньшинстве. А когда пришёл Мессия, вопрос верности Богу и призванию стал вопросом верности Мессии. Конечно, Божий план всё равно будет осуществлён, как это не раз бывало в еврейской истории, когда он осуществлялся не столько благодаря народному участию в событиях, сколько вопреки ему.

Так было и с Мессией: «вы убили, а Бог воскресил» — такова главная мысль Петра. План Божий снова осуществляется вопреки народу. Об этом и свидетельствует апостол. Не только о воскресении Мессии, но и обо всей истории спасения. И о роли в ней народа Божия. А заодно и об ответственности каждого, кто так или иначе в этой истории участвует. Ведь перед Богом стоит всё-таки не народ, а конкретный человек. Со своими «да» или «нет» Богу. И с последствиями этого «да» или этого «нет».

Для христиан факт воскресения Иисуса из мёртвых всегда служил доказательством Его мессианства. Между тем, апостолы смотрят на это не столь прямолинейно. Для них очевидно, что воскресение Спасителя — проявление силы Божьей. Но для апостолов воскресение — лишь кульминация тех духовных процессов, которые начались задолго до прихода в мир Спасителя. Если бы было иначе, оно не имело бы для христиан того значения, которое имеет.

В конце концов, Бог может воскресить кого угодно, если на то будет Его воля. В конце времён наступит день, когда воскреснут все, кто когда-нибудь жил на земле. Явление силы Божьей — всегда знак. Но знаки имеют смысл лишь в контексте тех событий, с которыми связаны. Воскресение Спасителя имеет смысл лишь в контексте всей истории народа Божия. И — говоря шире — всей истории Откровения. Которая начинается с сотворения мира: ведь Бог открылся миру с самого начала его существования. Так далеко Пётр в своей проповеди не заходит, но вот Давида он вспоминает. Потому, что именно с Давидом оказались связаны обещания, выходящие за рамки земной истории.

Пётр видит во всём происходящем исполнение обещаний, данных Давиду. Он понимает: обещанное Давиду царство, которое не прекратится и не исчезнет, не земное, а то самое, которое принёс в мир Иисус. Царство с большой буквы. Приход Мессии — и разрыв земной истории, и её кульминация одновременно. Дело ведь не в одном только явлении силы Божьей в момент Воскресения. Дело ещё и в том, что сила Божья, сила Царства теперь вошла в мир. И в том, что прежняя история, история падшего мира на этом завершилась.

Началась другая история, история Царства. И началом этой истории стала Пятидесятница, а её истоком — Воскресение. Будь Воскресение чем-то абсолютно неотмирным, оно осталось бы единичным фактом земной истории. Для нас сегодня оно было бы величайшим чудом, оставшимся далеко в прошлом. Но оно стало истоком того Царства, история которого продолжается сегодня. И к этой истории мы как христиане имеем прямое и непосредственное отношение.

Исполнившись Духа Святого в день Пятидесятницы, Петр произносит самую первую проповедь новозаветной Церкви — проповедь, в которой первый раз звучит для людей «внешних» Благая Весть, и эта Весть — о воскресении Христа. Это поразительное событие уникально в истории человечества, и Церковь будет многие годы подыскивать адекватное словесное описание для него. В этих словах Петра мы видим первую попытку выразить парадокс: с одной стороны, Сам Иисус оказывается победителем смерти, так как она не может Его удержать. С другой стороны, оживить мертвого может только живой, и если никто иной в этом не участвовал, то значит это Бог Живой воскресил Христа. Разрешается этот парадокс в ином парадоксе, который впоследствии сформулирует Церковь, — Богочеловечестве Христа.

Ответ на вопрос о том, что такое христианство и что делать христианину, из уст Петра звучит совершенно ясно. Прежде всего речь идёт о раскаянии в совершённых грехах и об омовении во имя Иисуса Христа, которое от этих грехов и от их последствий избавляет раз и навсегда. А затем начинается новая жизнь, жизнь в Царстве, неотделимая от того, что апостол называет «даром Святого Духа». Так звучит Синодальный перевод. Но греческий текст допускает иную, более вероятную, интерпретацию: получите дар от Бога — Святого Духа.

То Божье дыхание, которым пронизано Царство, и есть главный подарок христианам от Бога. Подарок, полученный через Христа, в единении с Ним как с Царём этого Царства. Здесь и заключён ответ на вопрос о том, что же делать христианину. Жить. Жить в Царстве. Если бы христианство было какой-нибудь новой религией, вопрос о том, что делать её адептам, был бы вполне уместен. Но в том-то и дело, что Пётр говорит не о религии. Ничего нового в религиозном отношении он своим слушателям не предлагает. Даже омовение (или, как его принято называть по-русски, крещение) христиан — всего лишь разновидность существовавших в те времена очистительных омовений.

Разница тут не в религиозной форме, а в содержании, в том, что связывалось с омовением. Тут было не простое очищение, а очищение, в котором очищающиеся просили об очищении Самого Спасителя. С тем, чтобы потом очистившиеся оказались связаны с Ним и смогли бы приобщиться к жизни того Царства, Царём которого Он является. Очистительное омовение тут становилось своего рода пропуском в Царство.

Но это был лишь первый шаг, а дальше в Царстве надо было жить. Жить так, чтобы сердце христианина стало местом, где пребывает Царство. Чтобы оно было не только вокруг, но и внутри. Потому, что иначе не бывает, иначе к жизни Царства не приобщиться. Дыхание Царства, входящее в сердце христианина, и становится главным подарком от Бога. Теперь надо научиться жить с этим даром, жить так, чтобы не растерять его. Это и есть главная христианская наука — наука жизни в Царстве, наука обретения и сохранения в своём сердце Божьего дара — дыхания Царства.

Странной может показаться реакция иудеев, слушающих проповедь Петра, учитывая то, что его последние слова говорили об их вине. Петр, призывая их поверить в Иисуса Христа, не боится этой правды. У него нужно учиться такому поведению, когда, рассказывая о чем-то, проповедуя, не боишься сказать человеку об истине, зная даже, что она «против него». И какова же реакция? «Они умилились сердцем». И именно потому, что сказанное было истиной и сказано было с любовью. Кроме того, эти люди не закрылись и не ожесточились против сказанной им правды, они приняли ее и захотели что-то изменить. И тогда на эту готовность сердца Бог отзывается и посылает дар: умиление сердца — что-то, меняющее само сердце, причем в лучшую сторону, созидая в нем милость, любовь к окружающим. И Господь не стал исключением - они полюбили и Его. А что может быть чудесней ощущения любви к Богу?

Странной может показаться реакция иудеев, слушающих проповедь Петра, учитывая то, что его последние слова говорили об их вине. Петр, призывая их поверить в Иисуса Христа, не боится этой правды. У него нужно учиться такому поведению, когда, рассказывая о чем-то, проповедуя, не боишься сказать человеку об истине, зная даже, что она «против него». И какова же реакция? «Они умилились сердцем». И именно потому, что сказанное было истиной и сказано было с любовью. Кроме того, эти люди не закрылись и не ожесточились против сказанной им правды, они приняли ее и захотели что-то изменить. И тогда на эту готовность сердца Бог отзывается и посылает дар: умиление сердца — что-то, меняющее само сердце, причем в лучшую сторону, созидая в нем милость, любовь к окружающим. И Господь не стал исключением - они полюбили и Его. А что может быть чудесней ощущения любви к Богу?

Христианскими историками и богословами не раз высказывалось мнение, что вся история падшего человечества есть, в сущности, не что иное, как повторение грехопадения в разных формах. И, наверное, если говорить о еврейской истории, как об истории народа Божия, казнь так долго ожидаемого Мессии, Которого большая часть народа так и не удосужилась заметить, является лучшим тому свидетельством.

В самом деле, Иисуса приговорили к смерти не за лжемессианизм и даже не за религиозные преступления (такого рода обвинения, выдвинутые в Синедрионе, были всего лишь ширмой), а только потому, что Он мешал властям (и светским, и религиозным) играть в свои политические игры. И здесь, кажется, проявляется характерная черта падшей человеческой природы, быть может, как раз именно то, что когда-то, на заре истории человечества, стало причиной его падения: искажение духовной перспективы, из-за которого самое важное кажется мелочью, не стоящей внимания, а маловажное, порождённые самим человеком иллюзии и миражи — наиважнейшим.

Весь духовный ужас ситуации, может быть, как раз именно в том и заключается, что Христа распяли походя, нисколько не думая о Нём не только как о Мессии, но даже просто как о человеке, не думая хотя бы в той мере, в которой вообще требует задуматься любой выносимый всякому без исключения человеку смертный приговор. Через Мессию, Которого на словах так ждали, просто переступили, как через мешавшую властям преграду. А ведь готовность перешагивать через людей, которые мешают, и идти к цели по трупам можно считать характернейшим проявлением падшей человеческой природы.

Но вот наступил день Пятидесятницы, в мир ворвалось дыхание Царства, зазвучала проповедь апостолов. И слушавшие их сами оказались в Царстве, где духовная перспектива отнюдь не искажена, подобно тому, как искажает её падший мир, где все вещи и все ситуации выглядят такими, какими видит их Бог.

И ответом на проповедь стал вполне закономерный в такой ситуации вопрос: так что же нам делать теперь, когда самое страшное уже произошло, а мы все, в той или иной степени, в нём поучаствовали? И — такова жизнь Царства! — сам этот вопрос стал началом пути к спасению. Ведь для Бога нет непоправимого — воскресение Христа тому свидетельство. Непоправимо лишь одно: нежелание людей признавать очевидное. И, прежде всего, свой собственный грех.

Услышавшие проповедь Петра покаялись и в тот же день крестились, и это был ответ как тем, кто кричал: «Кровь Его на нас и на детях наших» (Мф. 27:25), - так и тем, кто до сих пор обвиняет весь народ в богоубийстве. Но Христос пошл на жертву ради спасения грешников, а не ради их погибели.

А дальше мы читаем о массовом энтузиазме уверовавших, проявившемся не только в крещении, но и в учении Апостолов, в общении и преломлении хлеба и в молитвах. Всё это свидетельствует о желании тысяч уверовавших радикально изменить жизнь. То была весна Церкви, и она веками будет казаться христианам недосягаемым, но желаемым образцом, и впоследствии будет много попыток повторить или имитировать эту пору. Многие из таких попыток окажутся неудачными, ведь плоды Духа невозможно копировать, да и не нужно. Гораздо важнее в каждый исторический момент заново давать Духу действовать.

Но, отказываясь копировать быт ранней Церкви во всех подробностях, строя церковную жизнь в чём-то иначе, необходимо помнить о том, что и на земле можно жить, пусть не в полноте, но в максимальном приближении к норме. Да, к норме, а не идеалу, далёкому и кажущемуся недостижимым. Норма же реальна, хотя и кажется невозможной.

Как видно, люди, слышавшие Петра, восприняли его проповедь всерьёз. Вопрос «так что же нам делать?» прозвучал не случайно. В самом деле: если речь идёт об отвержении Самого Мессии, притом сознательном, от последствий такого греха не уйти. И яхвизм, и иудаизм традиционно смотрели на осознанный грех как на такой, последствия которого довлеют над человеком бесконечно, даже если человек этот глубоко и искренне раскаивается в том, что сделал. А тут грех участия в смерти Мессии… Было о чём задуматься и чего бояться.

Пётр тут же указывает слушающим его людям на единственно возможный выход из ситуации. На выход, ставший возможным именно благодаря Тому, Кого, по слову апостола, люди убили, а Бог воскресил. И выход этот связан с возможностью приобщиться той новой жизни, жизни Царства, которая в день Пятидесятницы стала реальностью, открытой каждому.

Входя в Царство, человек начинает свою жизнь заново. С чистого листа. Последствия всех совершённых им грехов остаются в прежней жизни, если, конечно, человек не тащит их с собой. А чтобы такого не случилось, необходимо то самое обращение, о котором говорит евангелист. В Синодальном переводе оно традиционно названо покаянием, но речь идёт именно об обращении — соответствующее греческое слово оригинала, по крайней мере, означает именно это. А обращение — это не только возвращение к Богу, от которого отвернулся. И не только эмоциональное раскаяние в совершённых грехах.

Это ещё и осмысление сделанного, осознание духовного качества своих поступков, тех интенций, которые за ними стоят. И сознательный отказ от тех из них, которые несовместимы с Торой, с Евангелием, с данными Богом заповедями. Тогда действительно можно начать новую жизнь с чистого листа. Тогда реальностью могла стать и та общинная жизнь, о которой говорит автор Книги Деяний: ведь она может существовать лишь до тех пор, пока каждый член этой общины живёт жизнью Царства во всей доступной ему полноте. Так, как оно и должно быть в Церкви с большой буквы.

Церковь молода и полна сил — сил, которые вдохнул в нее Дух Господень. Спасенные прилагаются тысячами, совершается множество знамений, все верующие приняли дар Духа Святого и пребывают в страхе Божием, их жизнь — образец полноценной жизни христианина (см. Деян. 2:42). Ну просто не жизнь, а мечта… Но мечта — это что-то, по большей части, недостижимое, что-то придумывающееся для отвода совести. Мол, это идеал, несовместимый с реальностью. А то, чем живут первые христиане, это как раз настоящая реальность. Которая реальнее того, в чем живем мы сейчас. И в беседе с Никодимом Господь говорит именно про это новое бытие — про Царство Божие, которое внутри них и посреди них (см. Лк. 17:21, Мф. 18:20). Через покаяние, через крещение от воды и Духа, через рождение свыше мы можем войти, точнее, даем Христу возможность привести нас в эту другую жизнь (см. Ин.3:13). Может быть, мы сами этого еще не заметили, но Он уже сделал все. Нам остается лишь в это верить, как ни во что другое. Верить, чтобы постепенно осознавать, что же с нами произошло…

Первая проповедь апостола Петра в день Пятидесятницы заставила многих людей «умилиться сердцем» и задать вопрос: «Что же нам теперь делать?» Каждый из людей, которого достигает Благая Весть, задается этим же вопросом. И вот ответ, который предлагает нам Бог через Свою Церковь.

Первое: покайтесь. Мы уже много раз здесь обсуждали тему покаяния. Просто вспомним: это поворот ума, признание себя несамодостаточным и грешным и обращение к Богу как источнику жизни и любви. Второе: креститесь. Речь идет об всецелом омовении как знаке покаяния и начала новой жизни. Во имя Иисуса Христа — означает из доверия к Нему и послушания Ему, ради соединения с Ним в Его смерти и воскресении. Третье: дар Святого Духа. Мало очиститься от греха, надо заполниться праведностью; мало начать новую жизнь, надо, чтобы это была жизнь в Духе Святом. И нам это все протянуто, как дар, остается только принять, взращивать и хранить

В Книге Деяний встречаются особые отрывки, как бы подводящие итог всему сказанному прежде. И в конце второй главы книги мы видим как раз такой отрывок. Казалось бы, учитывая, сколько всего произошло за описываемое в первых главах книги время, это итог должен был бы коснуться каких-то принципиально важных вещей. Например, Вознесения или Пятидесятницы. В конце концов, именно эти события определили само существование Церкви.

Но автор книги говорит о другом. Он просто рассказывает о жизни Церкви в это время. О процессе её существования. Пребывания в мире. И пребывания в Царстве. Не случайно говорится в отрывке о хлебопреломлении, молитве и общении с апостолами. Такой была в первохристианской Церкви жизнь Царства, такой же остаётся она и сегодня. Ничего нового изобретено не было, да и не могло быть: ведь такой определил эту жизнь Сам Спаситель во время Тайной Вечери. А вот общинная жизнь была более тесной, чем у нас сегодня. Вряд ли, конечно, речь шла о какой-то совместной жизни вроде той, которая была свойственна средневековым монастырям, нередко представлявшим собой большие общежития. Такие формы совместной жизни еврейству были свойственны мало.

Но было другое: общинный фонд, пополнявшийся благодаря щедрым пожертвованиям богатых братьев. Общинный фонд, из которого каждый нуждавшийся мог получить помощь. Конечно, и Синагоге во все времена была свойственна благотворительность. Но тут, похоже, нечто большее, чем собственно благотворительность. Тут бедность в том смысле, в котором говорили о ней пророки. Бедность как духовное состояние, а не как материальное положение. Осознание того простого факта, что всё тебе принадлежащее твоим является лишь условно.

До тех пор, пока оно не станет нужнее кому-то из твоих братьев. Понимание того, что безусловной собственности на земле не существует — тут лишь право пользования, определяемое конкретными обстоятельствами. Обстоятельствами, которые требуют не считать своим ничего и пользоваться всем, что нужно. А это ведь и есть проекция жизни Царства в социум. Жизни, где своего нет.

А если есть, то это потерянная жизнь. Кто хочет оставить свою жизнь себе, тот её теряет, как говорит об этом Сам Спаситель. А кто отдаёт её Христу, делая частью Царства, тот, наоборот, получает её назад в такой полноте, какая немыслима в непреображённом мире. Общинная жизнь первых христиан была своего рода практикой жизни Царства. Ведь привыкнуть к новой жизни лучше как можно раньше. Чтобы потом, когда Царство раскроется во всей полноте, войти в него настолько естественно, насколько это возможно для падшего человека.

Лука дает здесь определение полноты христианской жизни. В самом деле, если суть этой жизни — соединение с Богом, принятие Его присутствия и действия в каждом нашем дне, то где, в чем Он это Свое присутствие и действие нам оставил? Вы скажете, везде? Это правда, но такое Его присутствие «диффузно», неличностно, оно не подразумевает личных отношений с Ним. Тогда вы скажете, в Иисусе Христе? Да, ведь Он с нами «во все дни до скончания века»? Он есть Слово Божие, во плоти пришедшее, и Он остается с нами в Слове Божием, в Библии. Лука называет это «учением Апостолов», потому что именно апостольское восприятие Ветхого Завета и апостольское свидетельство о Христе и есть наша Библия. Где еще мы встречаемся со Христом? Конечно, в молитве. В молитве, обращенной к Нему, и в молитве к Отцу, которую мы разделяем с Сыном. И есть особое присутствие Христа в Его Теле и Крови — в евхаристической трапезе, «преломлении хлеба». И наконец, вспомним слова Иисуса о том, что «так как вы сделали это одному из сих братьев Моих меньших, то сделали Мне». Значит, есть Его присутствие в каждом из встреченных нами людей, есть особенное Его действие в тех, кто «принял Духа Святого, уверовав». И поэтому «общение», братская любовь, взаимопомощь — это тоже встреча со Христом и принятие Его в свою жизнь. Давайте обратим внимание на все эти «каналы связи», не стараясь «выпячивать» одни из них за счет других, попробуем жить не «или-или», а «и-и».