Мысли вслух на Рим 11:25-29

Aпостол вполне уверен, что приход Христа и наступление эры нового, мессианского союза-завета отнюдь не обесценивает того пути, который был пройден народом Божьим в дохристианские времена, и вовсе не закрывает для евреев возможности войти в Царство и в Церковь в дальнейшем. При этом Павел говорит о том, что прежде Церковь должна пополниться обращёнными из язычников, увеличиться в числе. И дело тут не в том, что язычники могут стать каким-то примером для евреев или в чём-то их убедить своим массовым обращением ко Христу, даже если бы такое массовое обращение было возможно.

Дело в том, что лишь полнота Церкви, явленная миру, может быть по-настоящему убедительной для тех, кто прошёл некую часть пути в Царство и остановился в уверенности, что он уже достиг цели. Речь идёт, разумеется, именно о полноте всей Церкви. Церкви, которая не сводима ни к каким общинным движениям и уж тем более не к каким земным структурам и институтам, и которая представляет собой форму существования Царства на земле и пространство отношений, соединяющих верных со Христом. Иногда такую Церковь называют небесной, иногда мистической — и оба определения нельзя считать полными.

Полнота Церкви ведь включает в себя не только небо, но и землю, не только тех, кто уже завершил земной этап своего христианского пути, но и тех, кто ещё его продолжает. И полнота в одной части Церкви при условии полноценной христианской жизни проявляется не меньше, чем в другой, хотя и иначе по форме. Да и мистики в церковной жизни, в сущности, совсем не так много: ведь она свойственна разделённому миру, когда обитатели одной его части пытаются заглянуть в другую, куда им нет доступа.

Церковь же — подлинная Церковь, а не облепившие её человеческие учреждения — всегда открыта во всех смыслах, в ней присутствует тайна, но нет таинственности и эзотеризма, столь любимых многими мистиками. Вот эта подлинная Церковь во всей своей полноте и может стать остановившимся на пути в Царство стимулом для дальнейшего движения. Всё остальное для таких людей обычно не убедительно. Это Павел знает по собственному опыту.

Духовная жизнь и история народа Божия полны парадоксов. И главный парадокс заключается в том, как исполняются планы Божии с участием тех, кого Он считает Своими. Собственно, та ситуация, которую описывает Павел применительно к еврейскому народу в его отношении к Церкви, является лишь частным случаем этого парадокса. Парадокс же заключается в том, что Бог чаще всего осуществляет Свои планы с участием тех, кто, будучи выбран Им Самим, тем не менее оказывается обычно при реализации плана скорее обузой, чем помощью. Так было с самого начала еврейской истории, с самого дарования Торы, с самого Синая.

С той самой истории с золотым тельцом, после которой Бог принимает парадоксальное решение: народ не заслуживает того, чтобы войти в обещанную ещё отцам землю, но идти он должен именно туда, к границам этой самой земли. Потому, что земля была обещана Аврааму. Потому, что это замысел Бога, часть Его ещё более масштабного плана спасения человечества. Ну и потому, конечно, что Моисей не отказывается от своего народа, не отказывается вести его дальше. Есть план Божий, есть кто-то, кто его понимает настолько, чтобы сознательно в нём участвовать — вот и необходимый минимум для осуществления Божьего плана. А остальной народ — что он? Обуза? Нет.

Скорее, поле возможностей. Относительно которых никогда нельзя быть уверенным, что они будут реализованы, но которые в поле Божьего внимания (или, выражаясь библейским языком, Божьей памяти) будут существовать до завершения нынешней большой духовной эпохи. До второго пришествия. До момента полного торжества Царства. И лишь тогда настанет время подводить итоги. Вот и евреи остаются таким же полем возможностей. Мессию они в массе своей не принимают — как не принимали зачастую современники Моисея его слова и его водительства.

Христианам они враги — просто потому, что не хотят христианского пути, не принимают его, предпочитая свой путь. Но для Бога они — нераскрытый потенциал, нереализованная возможность. Оно и понятно: никто из тех, кто хотя бы однажды поучаствовал в осуществлении Божьего плана, не выпадает из Божьего внимания насовсем. А уж во что выльется Его внимание в каждом конкретном случае, известно Ему одному. Нам остаётся лишь терпеливо ждать. Возможно, до конца времён.

Дары и призвание Божие идут парой, вместе. Это значит, что, во-первых, призвание Божие не неисполнимо для нас, потому что ему всегда сопутствуют подаваемые Им соответствующие дары. Во-вторых, дары Божии никогда не бессмысленны и не бесцельны, ведь они даются на исполнение определенного призвания.

А кроме того, поразмыслим о непреложности даров и призвания. Как правило, мы склонны к одной из двух крайностей: или считать, что Бог настолько хозяин Своим обетованиям, что «захотел — дал, а захотел — взял обратно», или считать, что раз уж Он обещал, то оно уже у нас «в кармане», что бы мы ни делали. На самом деле здесь, как всегда, парадокс. Бог верен Своим обещаниям и не отменяет их, но в исполнении обещаний (как о дарах, так и о призвании) всегда есть две стороны: Его даяние и наше принятие. Его даяние непреложно, но необходима и вторая сторона — наше согласие на принятие одновременно даров и призвания.

Притчу Спасителя о первом и последнем месте порой интерпретируют совершенно буквально: нередко между христианами встречается даже своего рода соперничество за последние места наподобие того, которое среди язычников происходит за первые. Такая «интерпретация» очень далека от того, что имеет в виду Иисус. Он вовсе не собирался переворачивать пирамиду привычного нам по падшему миру порядка вещей вверх ногами так, чтобы её вершина стала её основанием.

Он просто хочет, чтобы мы вышли за её пределы, перестали руководствоваться задаваемой ею системой координат, которая при взгляде из падшего мира представляется нам абсолютной. Иисус говорит: не боритесь за первые места, садитесь на свободные, а попросят — пересядете вперёд, хуже вам от этого не будет.

Впрочем, если останетесь на том месте, которое досталось, хуже тоже не будет — место ведь для духовной жизни значения не имеет. Речь в данном случае идёт о смирении, без которого нормальной духовной жизни не бывает. Смирение, разумеется, состоит не в том, чтобы занимать последние места или считать себя последним человеком — тут самоутверждения не больше и не меньше, чем в том, чтобы считать себя первым. Речь именно о том, чтобы сменить систему координат, а система координат определяется обычно центром тяжести той структуры, внутри которой данная система координат существует.

Применительно к человеку можно сказать, что система его внутренних, душевных координат определяется тем, где находится центр тяжести его души, которым (если говорить библейским языком) является сердце. Для сердца же центром тяжести становится то, что является для него главной ценностью, или, выражаясь евангельским языком, его сокровищем. До тех пор, пока сокровище человека связано так или иначе с внешним миром, к тому же еще и падшим, от погони за местами — первыми ли, последними ли — ему не избавиться.

Для того же, чтобы прекратить эту бесконечную и бессмысленную погоню, сокровище нужно переместить вглубь сердца, туда, где скрыто данное человеку Богом при сотворении «дыхание жизни». Там, в глубине сердца, в подлинном центре всякой человеческой личности, погоня за местами прекращается — потому, что там каждый находит своё место, то самое, которое ему определено Богом. Принятие этого определённого человеку Богом места как своего и есть смирение — не показное, неотделимое от борьбы за последние места, а подлинное, такое, при котором все места становятся для человека одинаково подходящими.

Говоря о спасении своего народа, Павел связывает его с концом времён, с тем торжеством Царства, которое невозможно без участия в нём народа Божия во всей полноте. Апостол прекрасно понимает, что главный смысл нынешней эпохи — наступление Царства, которое раскрывается в мире всё больше и больше. Отношение к этому процессу каждого определяется лишь его собственным выбором, так что евреи, как и представители любого другого народа, могут оказаться как его участниками, так и его противниками, и Павел вынужден с сожалением констатировать, что большинство его соплеменников выбрало второе (ст. 28). Собственная религия и традиция оказалась для них важнее Царства. Но в эсхатологической перспективе значим не только выбор конкретного человека, который определяет, прежде всего, его собственный путь, но и замысел Божий относительно Своего народа, который может кардинальным образом изменить судьбу каждого, кто имеет к нему отношение. Ведь Бог не изменяет однажды данным обещаниям и не разрывает однажды заключенных союзов, а значит, и союз Его с еврейским народом продолжает действовать, и судьбу каждого, кто принадлежит к еврейскому народу, нельзя рассматривать вне контекста этого отнюдь не разорванного союза (ст. 28 – 29).

Апостол надеется на то, что возвращение Спасителя в конце времён станет для еврейского народа тем же, чем стало для него посещение Божие во время Вавилонского плена: тогда, в Вавилоне, история допленного еврейства действительно закончилась, но именно там, в Вавилоне, во время плена чудесным образом, благодаря лишь тому, что Бог не оставил остаток Своего народа, родилось новое еврейство, и вся еврейская история последующих веков восходит именно к нему. И как тогда всё случившееся произошло лишь потому, что Бог не меняет Своих планов относительно Своего народа, так и при возвращении Спасителя история еврейского народа начнётся заново его преображением именно потому, что Бог верен Своим обещаниям и заключённым Им союзам (ст. 25 – 27). В конце концов, Царства не заслужил ни один человек и ни один народ, все одинаково получают его по милости Божией (ст. 30 – 32), а если так, то лишь в конце времён, когда Спаситель вернётся, а Царство раскроется во всей своей полноте, определится судьба каждого человека и каждого народа.

Мы живем в мире, где каждый сам за себя. В нашей жизни главное — стать самостоятельным, мы так любим говорить о независимости. В этом мире каждый из нас — словно маленькая частичка, идущая своим путем. В этом атомизированном обществе пропадает самое главное, то, что делает человека человеком — милосердие, сострадание, ощущение ответственности за тех, кто рядом. Где-то происходит что-то ужасное, гибнут люди, но наше переживание длится ровно столько, сколько времени занимает выпуск новостей. В лучшем случае — еще полчаса, в самом лучшем — пару дней. Ведь это где-то, к нам это не имеет отношения. Более того, созерцание чужого несчастья, чужой катастрофы подменяет в нас сострадание.

Но сколько бы мы ни строили стен, отделяющих нас от других людей, сколько бы мы ни пытались замкнуться в своем уютном мирке — мы не отменим того факта, что Господь совсем иначе задумал наш мир. На самом деле мы все связаны друг с другом, что-то страшное, происходящее на другом конце мира — все равно касается нас. Потому что смерть каждого из нас непоправимо меняет наш мир. Более того, то, что наш мир представляет cобой такое печальное зрелище — это и наша вина, наша ответственность. Это не значит, что мы должны рвать на себе волосы или впадать в депрессию, но это значит, что надо осознать меру своей личной ответственности и стараться не перекладывать ее на других. И даже тогда, когда мы ничем не можем помочь  — мы всегда можем молиться за других.

Сейчас христиане одной из Церквей единым сердцем молятся о своем предстоятеле. Наверное, кто-то молит о сохранении жизни, а кто-то о легкой и спокойной кончине для него — это и неважно. Важно то, что к какой бы Церкви мы ни принадлежали, не стоит питать иллюзий, что нас это не касается. И возможно, этим сегодняшним чтением из послания к Римлянам, в котором Павел открывает тайну единства всех во Христе, Бог призывает нас сегодня присоединиться к молитвам наших братьев и сестер.

В послании к Римлянам в целом, в том числе и в сегодняшнем отрывке, апостол Павел много и подробно говорит о судьбе Израиля и отношении христиан к нему. Увы, за прошедшие два тысячелетия проблема не утратила своей остроты, и антисемитизм продолжает оставаться одной из серьезных духовных болезней христиан. Но если в Древнем Риме он все же не имел выраженной религиозной окраски, то в странах, принадлежащих к христианской цивилизации — средневековой Испании, Германии до 1945 года, в нашей стране — к нему примешивается некоторое якобы христианское обоснование.

Апостол Павел рассматривает проблему отношения христиан к евреям с разных сторон. В сегодняшнем отрывке он предлагает нам важный для него самого образ культурной и дикой маслины. Будучи сам иудей из иудеев, апостол подразумевает под культурной маслиной и всю духовную традицию Ветхого завета, и, главным образом, апостолов и большинство христиан первого поколения. Все они были иудеями, и именно им мы обязаны нашей верой. Если ты, дикая маслина, говорит он нам — христианам из язычников — привился на место отпавших ветвей маслины культурной, то негоже тебе превозноситься над всем ее корнем. Не гордись, говорит апостол, но бойся. Ведь мы можем отпадать точно так же, как и иудеи.

И, в духе универсализма Нового завета, апостол Павел объясняет строгость и благость Божию только отпадением или верностью людей. Это значит, что национальная принадлежность не имеет здесь значения. Всякий человек, и язычник не меньше, чем иудей, может отвергнуть дар благодати Божией. Тем самым, с точки зрения апостола, никаких богословских оснований для антисемитизма нет. Из этого же с очевидностью следует, что, как и всякая ксенофобия, антисемитизм, мягко говоря, не украшает христианина.

Евангелие от Луки дает нам урок смирения. Смирение — это противоположность гордыне, это не зацикленность на себе, а внимательность к другим, просто потому, что они важнее. Но это и не нарочитое самоуничижение, которое тоже, по сути, обращено на себя, любимого. Настоящее смирение — это одно из проявлений любви, и как же трудно оно нам дается. То есть дается-то оно легко, это ведь один из главных даров Святого Духа, а вот принимается нами с огромным трудом.

Сегодняшнее чтение почти полностью посвящено притчам о Царстве. Начинается оно рассказом об исцелении в субботу (ст. 1–6), явлением Царства, которое, как уже не раз бывало, вызывает недоумение религиозных людей, видящих в исцелении лишь работу, деятельность, нарушающую покой субботы. А далее следуют две притчи о Царстве, перемежаемые наставлениями Спасителя. Одна из них, на первый взгляд, всего лишь учит нас скромности (ст. 7–11). Но речь идёт не просто о том, что ищущие Царства не должны стремиться к первенству. Конечно, стремление занять первое место само по себе может отвлечь нас от главной задачи. Однако дело не только в ненужном соперничестве, которое для Царства совершенно неактуально: ведь принцип распределения мест в нашем, ещё не преображённом мире кардинально отличается от такового в Царстве. Дело в Царстве самом по себе: здесь каждый велик не своим величием, а величием Царства, которое в человеке тем заметнее, чем меньше он думает о своём статусе.

С этим связан и смысл второй притчи (ст. 12–14). Конечно, бескорыстие важно и само по себе: тот, кто выбирает круг общения, исходя исключительно из соображений выгоды, очевидно, не готов войти в Царство. Но не менее важно и другое: общение, как и отношение, не должно быть обусловлено ничем внешним, и только тогда оно сможет стать частью Царства. Отношение самоценно, и именно его самоценность должна быть на первом плане. Когда дело касается отношений с Богом, с этим обычно не спорят; когда же речь заходит об отношениях с людьми, прагматизм нередко выходит на первый план. Иисус между тем предупреждает, что такого быть не должно, что отношения с человеком так же важны, как отношения с Богом, и строиться они должны на тех же основаниях.

Но к таким отношениям, к отношениям Царства, надо быть готовым, и этой теме посвящена третья притча Иисуса, притча о брачном пире (ст. 15–24). Здесь тема свободы от прагматизма, от увлечённости земными делами и заботами становится центральной. Очевидно, званым мешают прийти на пир дела, безусловно, важные и, с точки зрения нашего мира, вполне заслуживающие внимания. Но для ищущих Царства не должно быть дел более важных, чем призыв Того, Кто принёс Царство в мир. Казалось бы, речь идёт о делах, которые не отвлекают человека надолго, каждый из приглашённых мог бы успеть на пир, им пришлось бы лишь несколько задержаться. Но в том-то и дело, что путь в Царство не терпит задержек и отлагательств, идти надо тогда, когда позвали, и вся жизнь должна быть подчинена этой готовности. Можно было всю жизнь ожидать Царства и всю жизнь готовиться, но неготовность сделать решительный шаг в нужный момент легко может свести на нет все ожидания и всю предшествующую подготовку. Жить так очень непросто, и Иисус не случайно призывает Своих слушателей всё обдумать и решить, готовы ли они к этому (ст. 28–33). Но для тех, кто готов, вознаграждением становится Царство. Во всей его полноте.

Говоря о Царстве, Иисус не устаёт напоминать Своим слушателям о том, что в него ещё надо войти, и что само собой этого не произойдёт. Ради Царства надо оставить всё. Надо быть готовым взять крест. Эти слова Спасителя были вполне понятны: Его слушатели ещё помнили, как за сто с небольшим лет до евангельских событий, во время правления в независимой тогда Иудее Александра Янная, были распяты на крестах участники антиправительственного восстания, требовавшие от властей строго соблюдения в стране норм Торы. Участники того восстания хотели одного: Царства. Такого, разумеется, о котором знали.

И за это Царство они отдали всё. Их представления о Царстве были мало похожи на то, о чём говорит Иисус. Но их решимость Он ставит в пример своим слушателям. Они действительно оставили всё. Не так, как герои Иисусовой притчи, отказывающиеся прийти на пир. Под вполне резонными, казалось бы, предлогами, но… отказывающиеся. И теряющие главное. А их место занимают те, у кого ничего в этом мире нет. И нет никаких причин для отказа. Вопрос приоритетов? Да, конечно, и приоритетов тоже. Но не одних лишь приоритетов. Иисус не случайно говорит о пире, о первых и последних, о тех местах, на которые многие стремятся сесть даже под угрозой быть с них согнанными. Царство — не место. Не структура. Не иерархия.

Царство — это состояние. Состояние, в котором можно пребывать, но которое совершенно нельзя, так сказать, зафиксировать. А зафиксировать очень хочется. Лучшие и худшие места — отсюда. Ведь в Царстве на самом деле нет хороших или плохих мест. Там лишь один критерий: на своём ли месте находится человек. На том ли самом месте, которое предназначил ему Бог, или на том, которое он выбрал себе сам потому, что счёл его более для себя подходящим.

Отсюда же и вопрос: пойти ли на пир или на только что купленное поле? Брачный пир — символ Царства. И если человек не знает, что выбрать, значит, он не знает, что такое Царство. А если бы знал, ему бы не пришло в голову сравнивать значимость той жизни, которой он живёт, с чем бы то ни было ему принадлежащим. Жизнь — полнота, а купленное поле, имущество, даже семья — лишь производные от этой полноты. Тут важно не путать часть с целым, главное с второстепенным. И помочь в этом может лишь одно: опыт подлинной жизни Царства. Той самой жизни, которая и есть спасение.

Сегодняшняя притча о брачном пире непосредственно затрагивает вопрос о жизни, радости, любви. Мы ведь все к этому стремимся. Нам всем это нужно. Но в один прекрасный день (или чаще) перед нами возникает выбор: где искать жизни и радости? Можно начать строить свою жизнь, свое счастье — семейное или какое другое. А можно пойти на брачный пир (постоянный символ Христова Царства в Евангелии). Причем выбор совершенно свободный.

Трапеза в доме одного из фарисеев, в силу своего богатого символического значения (пир — мессианское Царство), сразу дает Иисусу материал для новых притчей о Царстве, которое Он пришел возвестить людям. Рыба, как известно, ищет, где глубже, а человек — где лучше. Никому из приглашенных не хочется сидеть с изуродованным водянкой человеком; пусть он лучше придет в другой день, ведь искать исцеления в субботу — грех. Пировать лучше всего с друзьями и соседями, которых ты знаешь, от которых хорошо пахнет, и которые не позволят твоим богатым яствам исчезнуть безвозвратно — они тоже пригласят тебя на «ответный обед». А если ты гость, то хорошо бы еще сесть во главе стола, поближе к щедрому хозяину. Это — обычная человеческая жизнь, но для каждой ситуации у Иисуса находится меткое слово, без морализаторства и гневных обличений. Он просто (как бы в шутку) показывает нам (сидящим с Ним за столом в доме фарисея) всю абсурдность нашей нормальной жизни, когда на нее смотришь «с точки зрения» Божьего Царства.

Борьбу за первое место Иисус, как видно, не поощряет. А за последнее? Не так уж сложно представить себе забавную картину: добрые христиане, следуя наставлению своего Учителя, наперегонки стараются занять места подальше от сцены, трибуны, кафедры, президиума. Но этого ли хочет от нас Иисус? Ведь первое место всё равно только одно, и последнее тоже. И Он не говорит нам о том, чтобы вместо первого места мы стремились бы к последнему. Он, кажется, призывает нас вообще не заботиться о том, какое место нам достанется. В самом деле, Ему будет нетрудно найти нас на любом месте, где бы мы ни оказались. Попросят пересесть поближе к сцене — что ж, не проблема: пересядем. Но в таком случае нам, по крайней мере, не придётся за это более престижное в человеческих глазах место бороться, теряя драгоценное время на пустяки. А Иисусу всё равно: Он и так нам цену знает. Зато безразличие к местам помогает уберечься от чувства собственной значительности, иногда довольно опасного. Ведь, в конечном счёте, именно оно и заставляет в молитвенном собрании внимательно следить за окружающими вместо того, чтобы молиться. И с чувством глубокого религиозного самоудовлетворения отмечать чужие промахи или то, что нам таковыми кажется. И так, незаметно, с пути праведности свернуть на путь греха и осуждения. И, любуясь собой, пройти мимо Царства, которое рядом.

От читаемого в будни Евангелия от Марка мы возвращаемся сегодня к Евангелию от Луки, и вновь сегодня Слово Божье говорит нам об умалении. Господь подчеркивает сегодня, что в человеческом стремлении к первенству плохо не столько само по себе такое стремление, сколько желание самому возвысить себя. Хозяин пира в этой притче, который приглашает званных словами: «Друг, пересядь выше!» — конечно, Сам Господь. И в нашем стремлении к первенству Он видит не просто греховное превозношение, но искаженную грехом потребность человеческого сердца быть угодным Богу и любимым Им. Поэтому, как и во вчерашнем чтении из Евангелия от Марка, Господь не просто отвергает желание быть первым, но предлагает нам искать первенства не в человеческом почете, но в смирении перед Богом. Основываясь на этой притче Христа, одна удивительная подвижница начала 20 века говорила: «Поспешим занимать последние места!».

Вряд ли случайно, что мы читаем слова Христа об умалении перед прадзником Рождества, когда Всемогущий Бог, сотворивший небо и землю, умалился и стал немощным и беспомощным Младенцем ради нашего спасения.

Религия и Царство — вечная тема, но с приходом Христа она становится особенно актуальной. В самом деле: исцелять ли в шаббат, или не исцелять? Стремиться к первым местам, пускай не во власти, а в собрании верных, или нет? На такие вопросы каждый отвечает, исходя из собственных духовных и жизненных приоритетов.

В самом деле: разве не может подождать исцеления один день человек, который ждал его уже не один год? Разве изменит что-нибудь этот один-единственный день в его жизни? Скорее всего, нет. А вот в жизни обитателя Царства сделанный выбор может означать очень многое. И дело тут не в том, что кто-то чего-то недополучит или получит с опозданием.

Дело в том, что выбрать: Царство и его жизнь или религиозную традицию с её ограничениями, так хорошо понятными и так хорошо обоснованными в её собственных рамках и совершенно бессмысленными для каждого, кто понимает, что такое Царство. Неудивительно, что Иисус выбирает Царство: ведь Он пришёл для того, чтобы дать его миру и приобщить к нему как можно больше народу. То же и с почётными местами, которые так охотно занимали приходившие в синагогу. Какому религиозному человеку это незнакомо? Мир не для нас, он не принимает ни нас, ни нашего Бога.

В мире мы последние, но у нас есть другой, свой мир, где мы — первые, где всё не так, как в том неправильном, искажённом мире язычников, до которого нам нет дела. В нашем мире мы — первые, и лучшие места у нас. И трудно, очень трудно бывает такому, быть может, глубоко и искренне религиозному, человеку понять и принять, что в Царстве нет ни первых, ни последних, по крайней мере, в том смысле, в каком это понятие привычно нам.

Религиозному сознанию вообще очень трудно принять тот простой факт, что религия для духовной жизни важна лишь постольку, поскольку для выражения и воплощения данного Богом откровения человечество издавна пользуется её языком. А вот построения её для духовной жизни оказываются большей частью бесполезными, не говоря уже о тех институтах, которые религиозные люди так упорно, из века в век, строят на земле, надеясь (иногда искренне) найти в них альтернативу институтам мира светского.

Человечество издавна знает две главных разновидности вавилонской башни: светскую и религиозную — факт, для религиозного сознания непереносимый. В Царстве вавилонских башен нет вообще. Потому и вопрос о местах там неактуален: ведь в Царстве нет тех, кто заслужил бы его по праву. И нет там ни заслуженных, ни отверженных.

Обычно люди, делающие свои первые шаги в познании Писания, радуются видимой понятности этого текста. Как хорошо, думают они, «возносящий себя смирён будет, и смиряющий себя вознесён будет». И изо всех сил стараются познать науку смирения. Но вскоре они обнаружат, что смирение не такая простая вещь. Что смирение бывает внутреннее и внешнее. Что есть смирение как антитеза наглости, а есть как антитеза дерзновению. Казалось бы, идеал смирения - Божия Матерь: "...да будет мне по слову Твоему (Лк 1:38)". Но ведь к ней мы обращаемся со словами: «Радуйся, смертных к Богу дерзновение» (Акафист Богородице, икос 3). Иными словами, мы должны понимать, что такое истинное смирение, которое во благо время сменяется истинным дерзновением, а что есть желание возвыситься, неважно перед людьми или перед Богом, ради возвышения своей собственной персоны. Здесь все не так просто, как кажется на первый взгляд. Будем размышлять об этом молитвенно.