Мысли вслух на Лк 11:42-46

К фарисеям и к «законникам» (учителям Торы) Иисус относился достаточно требовательно, осуждая многое в их жизни. Он, очевидно, осуждает прежде всего то искажение системы приоритетов духовной жизни, которое внешне проявляет себя в виде религиозного формализма. Конечно, и в самом по себе формализме ничего хорошего для духовной жизни нет: ведь он отвлекает от главного.

Но хуже другое: религиозный формализм представляет собой прекрасное обоснование для самоутверждения: ведь, исполняя все положенные формальности, исполняющий, как ему кажется, имеет полное право гордиться собой и своими достижениями в духовной жизни. А Иисус между тем напоминает слушающим Его людям о главном: о правосудии и о любви Божией. Казалось бы, правосудие и любовь — вещи, в известном смысле, прямо противоположные. Но при ближайшем рассмотрении связь между ними оказывается достаточно очевидной.

В самом деле, если следовать пророческой традиции (а именно пророки чаще и больше всего говорили о суде Божьем и о правосудии), правосудие можно и нужно связывать не только с судопроизводством, но и с принятием решения как таковым. Делая выбор и принимая решение в той или иной ситуации, оценивая свои или чужие поступки, человек, желающий следовать Торе, должен в первую очередь оценить свои и чужие поступки не предмет соответствия нормам и законам Торы, в частности, заповедям Декалога.

Правильная оценка своих и чужих поступков, а также ситуации в целом, правильный выбор и решимость ему следовать и составляют, собственно, основу нормальной повседневной духовной жизни. А религиозные формальности между тем нередко тут не только не помогают, но и прямо мешают, отвлекая внимание от главного и переключая его на второстепенное: вместо того, чтобы думать, соответствует ли тот или иной поступок или принятое решение заповеди Божией, религиозный формалист начинает думать, соответствует ли оно религиозным правилам. И от любви Божьей религиозный формализм отвлекает ничуть не меньше: ведь, исполнив положенные религиозные правила, исполнивший их начинает думать, что он больше уже никому и ничем не обязан.

А любовь между тем никогда не ограничивает себя рамками закона и обязанностей: любящий всегда готов сделать для любимого больше, чем обязан. И дело тут даже не в том, что религиозный формалист кому-то чего-то недодаёт, хотя, конечно, в действительности дело практически всегда обстоит именно так. Дело в том, что, оставаясь тем, что он есть, такой формалист и с Богом свои отношения строит так же, как с ближним. И готов получить от Него столько, сколько положено. А положенного любому из нас для спасения явно недостаточно, так что о спасении формалисту придётся забыть. И о Царстве тоже.

Как часто, встречаясь с обличительными речами Христа против фарисеев, мы молимся: Боже! благодарю Тебя, что я не таков как этот фарисей. (Лк 18: 11) Чем, конечно, тут же себя в него и превращаем. А чтобы не произошло с нами такой злой шутки, есть только один путь, воспринимать, как бы это ни было неприятно, каждое новое «горе вам» как обращенное лично к тебе. И если мы научимся вот так стоять перед обличительным судом Господа, каждый день стоять в своей покаянной молитве перед возможными обвинениями в фарисействе, то, значит, мы уже немного окрепли в духовной брани.

Потому что грех в чем-то уподобиться фарисею, быть может, самое неявное, но самое опасное, что может с нами произойти. Практически всякий внутренний, незаметный другим людям, грех – это грех фарисейства. Когда мы совершаем что-то явно плохое, это не так опасно, потому что люди вокруг нас могут нам помочь, указать на грех, помочь осознать его, показать путь как выбраться из него. А о грехе фарисейства, как мы условно это назовем, знаем только мы и Господь. Поэтому сражаемся против него мы в одиночку (только с Божьей помощью), в молитвенном предстоянии. Это и опаснее и труднее и встречается гораздо чаще. Тем более достойной эта задача предстает перед нами.

Какие мы все умные, правильные и проницательные, когда глядим на поступки других людей! Мы сразу видим, где они поступают не по разуму, не по совести, не по нравственным нормам. Куда это все девается, когда дело доходит до наших поступков? У нас сразу появляются разнообразные причины, обстоятельства, оправдания...

В послании к Римлянам Павел пишет: «Неужели думаешь ты, человек, что избежишь суда Божия, осуждая делающих такие дела и (сам) делая то же?» В Евангелии от Луки Господь обращается к «духовным лидерам» Израиля: «Горе вам, книжники и фарисеи, лицемеры, что вы — как гробы скрытые, над которыми люди ходят и не знают того». Тщетна наша попытка самооправдаться путем самопревозношения над теми, кого мы считаем грешнее нас. Нет лицеприятия у Бога, Он смотрит на нас не в сравнении друг с другом, а на самих по себе, Его шкала оценки не относительная, а абсолютная, и «плюсики» мы «зарабатываем» только тогда, когда мы водимы любовью Божией.

Слова обличения, которые Господь обращает к книжникам, фарисеям и законникам, в большой степени относятся к религиозной психологии падшего человека вообще. Они актуальны отнюдь не только в Палестине начала первого века. В немногих словах сегодняшнего евангельского отрывка Господь указывает на главное, что каждый из нас в той или иной степени знает на собственном опыте. Это стремление к почету и одобрению от окружающих, которое является искажением желания быть праведным перед Богом. Это стремление регламентировать всю жизнь, являющееся искажением послушания воле Творца, возникающим, когда ты не слышишь голоса Его. Это обида на обличение, возникающая, когда ты всю ценность своего бытия полагаешь в своих аскетических достижениях, а не в любви Христа.

В конечном итоге все эти малоприятные вещи возникают оттого, что страшно полагаться на суд и любовь Божью, с которых начинает свое обличение Христос. Видимо, человеческое сердце сотворено нуждающимся в опоре, и наша личность распадается, не находя ее. Но ты можешь искать эту опору в суде и любви Божьей или в любых иных вещах, которые постигаются твоим чувственным опытом. Однако самое важное в словах Христа иное, самое важное в том, что Ему не безразлична судьба обличаемых Им людей и в словах Его слышна глубокая скорбь. Для нас, обличаемых Им, это означает, что мы можем надеяться на Его помощь в исцелении, в том, чтобы встать пред Ним в истине.

В нескольких эпизодах евангелист приводит разные высказывания Господа о жизни в наступающем Божьем Царстве. Иисус проповедовал не в пустоте — вокруг Него были верующие люди, благочестивые и не очень. Естественно, все они немного по-разному понимали, что такое Бог и как с Ним надо жить. Но в словах, приводимых евангелистом, можно проследить два основных «типа религиозной жизни» — с одной стороны, человек с чистым, простым оком, которого переполняет свет, как свет от светильника, видного всем, кто во тьме; с другой стороны — формальное благочестие людей, помнящих, когда нужно омыть руки, когда заплатить десятину, но иногда забывающих (не со зла, а исключительно в силу ограниченности человеческой памяти) о таких вещах, как прощение, милость, доверие Богу. Конечно, оба типа — это действительно «типы», своеобразные идеалы духовной жизни, и все же они достаточно четко рисуют два направления, по которым может отправиться ученик Иисуса Христа.

Слова Спасителя, обращённые к фарисеям и учителям Торы, которых в те времена называли обычно «книжниками», могут показаться слишком жёсткими, какими они и казались некоторым Его слушателям. Но вопрос был слишком серьёзен, и вещи надо было назвать своими именами. Обвинения звучат серьёзные: в сущности, Иисус упрекает и религиозный актив тогдашней Синагоги (фарисеев), и выдающихся учителей Торы в том, что они сами не соблюдают того, к чему призывают других. Странное, казалось бы, обвинение: ведь именно фарисеи и учителя Торы в евангелиях показаны как ревнители Торы, это именно они постоянно упрекают Иисуса в том, что он нарушает то или иное её предписание. Но Иисус чётко обозначает проблему: внешняя религиозность, лишённая духовного наполнения. Именно такая религиозность и стала главной проблемой синагогальной духовной жизни в евангельские времена. Такой религиозности придерживались многие фарисеи, ей обучали народ многие учителя Торы.

Альтернатива, конечно, была, но её представляли немногие. Имена некоторых из них новозаветные книги до нас донесли: Никодим, Гамалиил… Но не они определяли общую атмосферу синагогальной жизни того времени. И вот оказывалось, что призывы к духовной жизни сопровождались обучением жизни не столько духовной, сколько религиозной. Не тому, как обрести внутреннюю цельность и внутренний свет (то самое «светлое око», о котором говорит Иисус), а тому, как соблюдать ритуальные предписания. Конечно, и они тоже появились не просто так, и за ними стоит некий духовный опыт, их породивший, но опыт к тому времени уже забылся, а предписания остались.

И вот теперь народу предлагается жить одной религиозностью без духовного наполнения, предписаниями без богообщения. А сами учителя при этом чувствуют себя этакими хозяевами Торы: ведь именно они её комментируют и интерпретируют, к ним обращаются за советом, именно их авторитет в глазах простых людей непререкаем.

Не все, конечно, были такими, но и таких хватало, чтобы огромное множество людей замкнулось в кругу формальной религиозности без всякой возможности из него выйти. А всякое свободное Божье слово, любое дуновение Божьего дыхания в этой среде воспринимается как нечто ненужное и даже опасное: ведь оно подрывает монополию учителей и толкователей на Тору, а значит, и на духовную жизнь. Не случайно Иисус говорит тем, кто ставит памятники древним пророкам, что они ничуть не лучше своих отцов, которые этих же пророков убивали. Живая духовная жизнь им не нужна так же, как она не была нужна их отцам. А значит, и Царство им не нужно тоже.

В Евангелии мы не найдем, гневных обличений Иисуса, направленных против воров, вымогателей, проституток, неверных жен, оккупантов и прочих грешников. Единственный класс, который Он обличает — книжники и фарисеи. Чем же провинились эти люди, изучавшие закон, учившие других и бывшие своего рода «совестью нации»? Мне кажется, самая серьезная их вина выражена в ст.  52. Призванные вести людей к познанию Бога, они сами прошли мимо этого — самого главного в человеческой жизни. Если нет знания Бога, то никакое знание о Боге не будет иметь смысла.

Сегодняшнее чтение посвящено центральной теме той полемики, которая развернулась между Иисусом и частью фарисейского братства — теме Царства и религиозности. Для понимания ситуации важно иметь в виду, что речь идёт не о какой-то специфической форме религиозности. Религиозность фарисеев, конечно, имела вполне конкретные черты, свойственные эпохе; но, с другой стороны, именно фарисейскую ментальность можно было бы считать квинтэссенцией религиозности как таковой, и в определённом смысле любую другую религиозность, известную в истории (по крайней мере, в истории авраамистических религий), можно сравнивать с фарисейской религиозностью, как с эталоном.

Но в том-то и дело, что Иисус не был основателем новой религии. Христианство не религия, а жизнь в Царстве, и Спаситель всё время пытается донести эту мысль до Своих собеседников. Не случайно Он столь обстоятельно отвечает пригласившему Его в дом фарисею на вопрос о ритуальном омовении рук перед едой (ст. 38–44). Вопрос о ритуальной чистоте является центральным вопросом любой религии, она определяет принадлежность человека к религиозной общине и его религиозную полноценность.

Иисус же говорит о чистоте не как о религиозном, а как о духовном состоянии. Ведь возможность пребывания в Царстве определяется не качествами человека, моральными или религиозными, а его отношениями с Богом и с ближними. Религия и мораль могут очистить человека внешне, аккуратное исполнение религиозных обязанностей делает человека религиозно безупречным, он соответствует всем предписаниям Торы, если понимать её как только религиозное законодательство, не имеющее отношения к внутренней жизни человека.

Можно было бы назвать это религиозным формализмом, но здесь будет всё же не вся правда, ведь те же фарисеи старались исполнять предписания Закона не только формально, они были просто совершенно уверены, что, аккуратно заплатив десятину, они действительно чисты перед Богом (ст. 42). Иисус же не случайно говорит о милостыне (ст. 41), о том, что невозможно регламентировать никаким законом: только отказ от попыток всё формализовать в отношениях с Богом может заставить человека задуматься не о своих религиозных обязанностях и правах, а о своих отношениях с Богом и людьми. Тогда и статусу, столь важному в религиозной жизни (ст. 43), такой человек не будет придавать особого значения. И главная проблема здесь в том, что в Царство ведёт не какая-то особая, новая религия, а отказ от всякой религии вообще. Такое было неприемлемо даже для «книжников» — преподавателей Торы (ст. 45). Но Иисус в ответ замечает, что раввинистическая теология, как и всякая традиционная теология вообще, занимается обоснованием всё той же религиозности, которая, между прочим, ни к чему не обязывает самих теологов (ст. 46).

Но хуже всего то, что именно религия и её защитники во все времена противостояли свидетелям Божиим и стремились от них избавиться. Так было прежде, и во времена Иисуса не изменилось ничего (ст. 46–52). И тут оказывается, что вполне религиозные, учёные и внешне благочестивые люди обрекают на крест Того, Кого, по их собственным уверениям, они ждали уже много веков. Выбирая между религией и Царством, они, как видно, выбирают религию. И остаются при своём.