Мысли вслух на Деян 12:1-25

Сегодняшнее чтение даёт нам возможность увидеть Царство с новой, несколько неожиданной, стороны. Речь идёт о происшествии с Петром (ст. 6 – 11). На первый взгляд может показаться, что чудо, которое произошло с Петром, не очень отличается от тех чудес, о которых мы читаем в Евангелии. Но есть всё же одно важное отличие. Конечно, явления ангелов авторам библейских книг известны достаточно хорошо, упоминания о них встречаются и в Ветхом, и в Новом Завете. Но прежде каждое явление ангела рассматривалось как событие, в известной степени, мистическое. Тут надо уточнить: говоря строго, Библия вообще не знает ничего мистического. Ведь мистика предполагает, что мы живём в изначально разделённом мире, различные области которого совсем или почти никак не пересекаются между собой. Библия же с первых своих страниц описывает мир, как единый, а всякое разделение в нём, с точки зрения авторов библейских книг, является следствием проникшего в мир зла и греха. Такое разделение никак не может быть абсолютным, и потому человек, имеющий нормальные, полноценные отношения с Богом, видит мир не разделённым, а таким, каким Бог его задумал и создал — цельным. В таком мире Бог всегда рядом, а ангела можно встретить, просто сидя у входа в собственный шатёр, как это было с Авраамом. Но вот Царство было для авторов ветхозаветных книг всё же реальностью «будущего века», его время тогда ещё не пришло. О том, что оно близко, постоянно напоминает Иисус во всё время Своего земного служения, являя его тем, кто готов увидеть. И всё же до Пятидесятницы Царство ещё оставалось ограниченным в пространстве и во времени, оно было связано с личностью Самого Иисуса и перемещалось по земле вместе с Ним. Теперь же всё иначе: Царство входит в мир, уже не ограничиваясь никакими рамками. Оно может открыться где угодно и когда угодно, оно рядом всегда, и то, что раньше лишь приоткрывалось в видении, теперь становится частью той реальности, в которой мы живём. Прежде для того, чтобы увидеть Царство, надо было заглянуть в будущее; теперь нужно лишь войти в Царство, чтобы оно оставалось рядом всегда. Царство становится реальностью нашего мира. Конечно, далеко не все в мире его замечают, но оно от этого не становится менее реальным. Будущий век стал веком настоящим. Царство входит в мир.

При всей невероятности чудесного освобождения Петра из темницы, это очень типичная история. Вот именно так все в жизни и бывает. Обстоятельства ужасны, надежды нет, меч уже занесен над головой — и Бог совершает чудо, на которое сам человек не посмел бы и надеяться. Сердце сжимается от переживания реальной близости Бога, и трудно поверить, что столь невероятное — произошло. Лука останавливается на этой истории не ради самого чуда, потому что чудес в жизни Церкви более чем достаточно. Но здесь мы видим, что значит принадлежать Богу. Господь Иисус сказал Своим ученикам о том, что ни один волос не упадет с их головы просто так, по кровавому стечению обстоятельств — и это подтверждается на практике.

И еще один важный с практической точки зрения аспект этого рассказа. Чудесное спасение Петра от рук Ирода не обусловлено тем, что из себя представляет Ирод. Более того, оно не связано и с тем, кто такой Петр. Все дело в том, кто такой Бог, которому принадлежит Петр. В равной степени это относится к каждому, кто посвящает свою жизнь этому Богу.

Реакция Петра на появление в его тюрьме вестника Божия весьма интересна. Он далеко не сразу понимает, что это не видение, а реальность. Оно и понятно: визионерский опыт, связанный с такими или подобными видениями, был частью пророческой традиции, а значит, он был также одним из элементов традиции яхвистской и иудейской. Видение как таковое Петра бы не удивило: Бог мог показать ему то, что считал нужным, там и тогда, где и когда счёл бы это необходимым. Иное дело реальность: такого прежде не бывало. За одним, впрочем, исключением: для Спасителя, как известно, закрытые двери тоже не были преградой, как теперь они не были преградой для самого Петра. А вот это казалось уже совершенно невероятным.

С ангелом понятно: он не человек, у него иная природа, ему никакие двери и прочие предметы физического мира не могут быть препятствием по определению, они для него — что-то вроде лазерной голограммы для нас. Но для человека физический мир таким быть не может потому, что человеческая природа — его неотъемлемая часть. И всё же воскресший Иисус, а теперь вот и Пётр проходят сквозь закрытые двери. Как это возможно?

Очевидно, сама природа Царства иная. Или, вернее, наша природа в Царстве становится иной. Иной прежде всего по отношению к людям, к обитателям Царства. Она всецело определяется волей человека, становится такой, чтобы дать этой воле проявиться во всей полноте. Поэтому расстояния в Царстве относительны, а преград для человека там нет. Тюремная дверь как один из объектов (условно) природного мира в Царстве присутствует, но преградой для желающего оказаться по ту сторону этой двери она не является.

Для жителя Царства дверь, на которую он натыкается, не имея возможности двинуться дальше, могла бы показаться чем-то вроде видения, притом видения кошмарного. Так же, как возможность пройти сквозь дверь кажется видением нам, жителям ограниченного злой волей и отделённого от Бога мира. Но для нас такое видение — не кошмар, а радость: мы ведь в этом случае видим мир таким, каким он и должен быть. Тем Царством, частью которого он стал с приходом Христа. Царством, каким его и увидел Пётр, по привычке принявший его за видение и не сразу заметивший, что видение стало реальностью.

Сердце радуется, когда читаешь о служанке по имени Рода. Какая непосредственность, какая реакция. Она видит Петра и первым делом бежит делиться увиденным с ближними. Конечно, «по-хорошему», ей следовало бы воздать должное апостолу, т.е., во-первых, просто впустить. Тем более что ему может грозить опасность — он только что сбежал из тюрьмы. Но она об этом не думает. Такое ощущение, что она вообще не подумала. Она действовала так, как повелело ей ее сердце. И в этом замечательность ее реакции. Ведь не каждое сердце при радостном известии стремится поделиться этой радостью. А ведь только так можно преодолеть весь мрак уныния мира. Только открыто, на вершине горы может стоять город. И только открыто, не под сосудом ставится свеча (см. Мк. 4:21). И Сам Господь призывает нас не сдерживать в себе радость, когда отправляет встретивших Его Воскресшего идти и возвещать эту радостную весть (см. Ин. 20:17): Христос Воскрес!

История смерти Ирода была понята его современниками как кара Божья за ту жизнь, которую вёл этот человек, и за тот образ правления, который он практиковал. Мелкий трусливый тиран и развратник, не владеющий собой сластолюбец, Ирод, как нередко случается с подобного рода людьми, был любителем красивых театральных эффектов.

Реальной власти у него было немного: в отличие от Ирода Великого (того самого, на совести которых кровь Вифлеемских младенцев), его преемник Ирод Тетрарх (или, как называют его в Синодальном переводе новозаветных книг, Четвертовластник) владел одной лишь Галилеей, оставаясь, разумеется, вассалом Рима. Формально он, как и Ирод Великий, имел статус римского союзника, но на деле этот статус был всего лишь формой почётного вассалитета. При всём этом Ирод мнил себя настоящим и сильным правителем, больше всего боясь, однако, чтобы кто-нибудь не сверг его с престола.

По-видимому, эти комплексы и страхи привели в конце концов к психической болезни, известной психиатрам под названием «кесарева помешательства» — своеобразной формы безумия, при которой на манию величия накладывается мания преследования. Название болезни не случайно: она стала профессиональным заболеванием властителей, ею страдали многие правители всех времён и народов. Ирод не был исключением, и окружающие от этого никак не могли чувствовать себя в безопасности: Ирод ненавидел и боялся даже самых близких людей, включая жену и сына.

Вместе с тем росло его болезненное самомнение: в конце жизни он действительно считал себя богом, разыгрывая перед своими подданными нечто в роде тех сцен, которые так нравились некоторым римским императорам наподобие Нерона. В таких сценах он выступал в образе языческого божества. Смерть его была мучительной: он умер от неустановленной болезни, от которой его тело буквально сгнило. Такая смерть его верующими современниками и была понята как наказание от Бога за все злодеяния и кощунства, сделанные Иродом при жизни. Оно и неудивительно: всякий грех, утверждаемый как норма жизни (а жизнь Ирода была именно утверждением греха как нормы), — вызов Богу. Вызов, на который Бог не может не ответить.