Мысли вслух на Мк 7:1-13

Спор о традиции, о предании Иисус поворачивает совершенно неожиданным образом. Упомянутые в тексте омовения были одной из тех расширительных интерпретаций норм и правил ритуальной чистоты, которых в эпоху Второго Храма появилось множество. Очистительное омовение, хотя бы одних только рук, по возвращении с базара было как раз одним из таких новоустановленных правил.

Тут было желание как бы своего рода «сверхчистоты»: на базаре могло быть всякое, там встречаются самые разные люди, нечистоты всякого рода там хватает — так уж лучше на всякий случай совершить омовение, хотя бы частичное, хотя бы только рук, прежде чем садиться за стол, где придётся преломлять, а значит, и благословлять хлеб. Между тем все эти традиции, как свидетельствует Иисус, не могли предотвратить сущностных искажений, связанных с духовной жизнью, с такими основополагающими вещами, как соблюдение заповедей. Спаситель Сам приводит пример такого нарушения: обещай пожертвовать в Храм то, что нужно для помощи престарелым родителям, и можешь им уже не помогать — Бог ведь важнее.

Формально всё правильно и благочестиво, а по сути — нарушение пятой заповеди. Как такое возможно? Ответ Иисус даёт тут же, сводя его к афористичной формулировке: человека оскверняет не то, что входит в него, а то, что из него исходит. В других евангелиях прямо говорится об устах человека — речь, как видно, идёт, с одной стороны, о входящей в человека пище, а с другой — о словах. Конечно, за словами всегда стоят намерения — вот они-то и оскверняют человека. В Царстве это действительно так — ведь падший мир и его стихии тут уже не имеют над человеком прежней власти.

Почему же люди зачастую смещают акценты в духовной жизни с главного на второстепенное? Иисус отвечает и на этот вопрос. Он говорит: съеденное человеком не оскверняет его, наоборот, человек, если он живёт нормальной, полноценной духовной жизнью в состоянии освятить любую пищу, которая входит в его тело. Что же до исходящего из тела, до интенций и слов, то тут как раз и решается, сохранит ли человек чистоту или осквернится.

Оно и понятно: физически человек есть то, что он ест — но только физически, а духовно он есть то, чего желает и к чему стремится его душа. Где сокровище, там и сердце. Вот если нормальной духовной жизни у человека нет, тогда, конечно, к нему будет липнуть всякая нечистота. В таком случае, однако, не помогут никакие очищения, как не помогут никакие лекарства тому, у кого полностью отсутствует иммунитет. Обо всём этом, как о вещах основополагающих для духовной жизни, и напоминает Иисус слушающим Его людям.

Отрывок посвящен внешней и внутренней стороне общения человека с Богом. Иисуса и Его учеников фарисеи обвиняют в нарушении устной традиции. Устное предание рассматривалось наравне с письменным законом. Как до конца исполнить закон? Ощущение, что человек всегда остается виновным (нечистым) перед Богом, породило умножение правил и предписаний. Казалось, что есть неумытыми руками (т.е. ритуально нечистыми) — осквернение «чистого» человека. Но что есть нечистота, и можно ли очиститься от нее просто ритуальным омовением? Стоит заметить, что даже евангелист делает оговорку в ст.2: «...евших хлеб нечистыми, то есть, неумытыми, руками...». Он подчеркивает, что только для фарисеев неумытые руки являлись нечистыми.

Иисус переводит разговор с внешних сторон к внутренней сфере человека. В ст. 7-13 Он обсуждает, скорее всего, конкретную ситуацию, когда нежелание заботиться о родителях представлялось как усердное служение Богу. Заповедь Божия о почитании отца и матери не может быть заменена изобретениями человеческими, даже жертвой на нужды храма. Иисус выступает против системы, ставящей нормы и правила выше нужд человеческих.

Как часто даже откровенно эгоистичные поступки можно подать в качестве благочестивых. Как умеет человек внешней приглядной формой прикрыть свою пустоту, нечистоту, злые мысли. Могут ли внешние «приличные» дела и поступки оправдать человека? Знаем ли мы, что живет у нас внутри? От чего и каким образом мы можем очиститься?

Ст. 14-23 являют собой интересное свидетельство глубокого знания психологии и духовной сферы человека. Средоточие духовной жизни — в сердце. Об этом не раз говорится в Библии. Умение заглянуть именно в него, познание и очищение своего сердца — вот путь к очищению. Многочисленные ссылки на параллельные места из Ветхого Завета также указывают, что зло и нечистота — в сердце человека. И это говорит Сам Бог: Он знает глубины сердца. И при этом Он, знающий о нас больше нас самих, не отворачивается от человека. И вряд ли Ему нужна забота об омовении рук и сосудов, в то время как в сердце живут злые помыслы. Иисус говорит об истинной нечистоте человека, очищение также должно быть истинным. А все, что входит извне, не доходит до сердца. Это были революционные высказывания для ортодоксального иудейства.

Не соблюдение ритуала возвышает человека, а глубокие и открытые отношения с Богом Живым. Как вступить в эти отношения?

Сегодняшнее чтение вновь возвращает нас к вопросу, который постоянно возникал при общении Иисуса с фарисеями — вопросу об откровении и о религиозной традиции. Речь в нём идёт о нормах и правилах ритуальной чистоты, принятых у некоторой части фарисеев. Упоминаемые в тексте отрывка омовения, несомненно, связаны с правилами, упоминаемыми в Ветхом Завете (например, в Книге Левита), но, судя по описанию евангелиста, их количество по сравнению с ветхозаветными предписаниями существенно увеличилось. Такое преувеличенное внимание к вопросам ритуальной чистоты было, по-видимому, связано с тем, что для придерживавшихся этих правил фарисеев она была главным условием полноценной духовной жизни. При этом преувеличенное внимание к соблюдению одних норм вполне могло сочетаться с пренебрежением к другим, причём такое пренебрежение находило свои богословские оправдания даже тогда, когда речь шла о прямом нарушении одной из данных Богом десяти заповедей (ст.9–13). Здесь Иисус, очевидно, сталкивается с явлением, характерным, к сожалению, для любой религиозной традиции: развиваясь и усложняясь, эти традиции нередко начинают с течением времени заслонять собой то ядро, с которым было связано их зарождение и изначальное формирование. В конце концов может случиться и так, что истина, открытая Богом, оказывается отодвинутой назад какими-нибудь богословскими концепциями, созданными изобретательными теологами. Сам же Иисус на вопрос о чистоте отвечает, указывая на человека: именно от духовного состояния человека (или, выражаясь библейским языком, от состояния его сердца) зависит, будет ли человек чист или нет (ст.18–23). Здесь речь идёт уже, конечно, не о внешней, ритуальной чистоте, а о чистоте внутренней, которая и определяет качество духовной жизни. А если сердце человека чисто, то извне его ничто не может осквернить.

Иисус чётко различает Традицию и традиции. Его учеников обвиняют в том, что они едят хлеб, не совершив прежде положенного ритуального омовения рук, хотя Тора собственно такого омовения не требует: оно было лишь данью традиции, притом традиции поздней, корнями уходящей в практику некоторых фарисейских учителей.

А между тем такие поздние, чисто человеческие традиции, тешившие религиозное самолюбие тех, кто их придерживался, порой оказывались причиной фактического нарушения заповеди, разрушения подлинной Традиции. Конечно, формально такое нарушение было вполне оправдано: ведь первая заповедь больше пятой, и тот, кто стремится соблюсти первую заповедь в полноте, порой вынужден пятую заповедь нарушить.

Но в данном случае речь, очевидно, идёт о другом: о том, чтобы, опираясь на примат первой заповеди, фактически отказаться от помощи престарелым родителям. Конечно, нередко оказывалось, что проще внести некую сумму в храмовую казну, чем заботиться о родителях, да и храмовой верхушке такие пожертвования были выгодны; неудивительно, что в конце концов этой, по сути, противоречащей Торе практике нашлось «адекватное» обоснование.

Но Иисус, разумеется, прекрасно видит всё лукавство предложенных оправданий. И связывает его с самим отношением к Традиции не как к путеводителю по пути праведности, ведущему в Царство, а как к руководству по нравственно и религиозно комфортабельному обустройству своей жизни. И отличительную особенность такого отношения Он выражает двумя фразами: оскверняет человека не то, что входит в уста, а то, что из уст исходит. Внешняя, религиозная сторона жизни не имеет отношения к духовной чистоте. А вот то, что происходит в сердце, к ней отношение имеет. Самое прямое и непосредственное.

Разговор Иисуса с фарисеями об омовении рук является прекрасной иллюстрацией сути того конфликта Иисуса с частью фарисейского братства, который в конце концов привёл к тому, что многие фарисеи прямо возненавидели Того, Кого, как им казалось, они ожидали с таким нетерпением. Речь в данном случае, конечно, идёт не о гигиене, не о необходимости мыть руки перед едой, а именно о ритуальном омовении, без которого, как считали некоторые фарисейские учителя, нельзя прикасаться к тому хлебу, который предстоит преломить и благословить (верующие евреи не ели и не едят хлеба, не благословив его особым образом).

Надо заметить, что омовение это было не столько исполнением норм Торы, сколько данью традиции: ведь Тора, действительно требующая омовения для участвующих в храмовом жертвоприношении, ничего не говорит о необходимости омовений перед благословением еды вообще и хлеба в частности в домашних условиях. Но, как видно, для некоторой (быть может, достаточно значительной) части фарисеев отказ следовать этой и другим подобным поздним и вторичным традициям был равнозначен богоотступничеству. И Иисус реагирует на обвинения в адрес Своих учеников (как водится, учеников не обвиняют непосредственно, возлагая всю ответственность на Учителя) достаточно резко. Он не вступает со своими оппонентами ни в какие дискуссии о традиции, Он лишь напоминает им слова Исайи об истинном и ложном почитании Бога, о том, что чтить Бога на словах не означает чтить Его сердцем.

Что же Он имеет в виду? Ведь такое «избыточное» благочестие, на первый взгляд, не особо мешает благочестию подлинному. Можно, конечно, быть верным Богу без омовения рук, но и омовение рук, казалось бы, такой верности помешать не может. И всё же Иисус видит ситуацию иначе. И дело, наверное, не только в том, что «избыточное» благочестие слишком часто оказывается поводом для гордыни и самоутверждения за счёт ближнего.

Дело, прежде всего, в духовных корнях такого «благочестия». Дело в том, что человек, не желающий углубления и интенсификации своих отношений с Богом, боящийся такого углубления, нередко склонен заменять его избыточной религиозностью, которая и порождает «сверхблагочестие». Не желающий идти «вглубь», углублять свои отношения с Богом, неизбежно пойдёт «вширь», по пути увеличения числа религиозных обрядов и религиозных обязанностей. И чем больше их становится, тем меньше шансов вернуться на путь движения «вглубь». А Иисус, разумеется, прекрасно это понимает. И осуждает движение «вширь» самым решительным образом. Ведь, двигаясь так, к Царству не прийти никогда.