Мысли вслух на Рим 15:14-33

Характеризуя своё служение, апостол обращает внимание на его отличительную черту: он никогда не говорил ничего такого, что не осознавал бы, как исходящее от Самого Иисуса Христа. От себя Павел, как правило, не говорит ничего, а если говорит (или пишет), то прямо об этом предупреждает. Он абсолютно чётко отличает свои слова, свои мысли и свою волю от слов, мыслей и воли Спасителя.

Это характерная черта служения, да и всей жизни всякого христианина, если только его жизнь является действительно христианской. Христианин всегда осознаёт различие между собой и Тем, Кому служит и во имя Кого говорит и действует. Разумеется, в жизни христианина вполне возможна ситуация, когда какие-то вещи Спаситель оставляет на его усмотрение, но тогда христианин понимает, что именно оставлено на его усмотрение и в каких границах.

И тогда, естественно, он знает, что говорит и действует от собственного имени, полагаясь на собственный опыт и разум. И тут не просто нечто общего порядка, как нередко случается даже с людьми вполне религиозными, которые о воле Божьей говорят как о чём-то таком, о чём они прочитали в Библии или в каких-нибудь других книгах, или как о каких-то собственных мыслях и идеях, которые, как им кажется, пришли от Бога.

Тут всё вполне ясно и отчётливо, тут воля Христа осознаётся как совершенно конкретная реальность собственной жизни, своего духовного пространства, где её присутствие так же очевидно, как очевидно всякому присутствие там его собственной воли. Собственно, только такую жизнь и можно назвать по-настоящему христианской. Это непрерывное осознанное общение со Христом, Который всегда присутствует в жизни человека.

И, разумеется, такое же осознанное общение с Его небесным Отцом. Общение, при котором человек не исчезает и не растворяется, не погружается в некую безликую «благодать», не теряет себя в «духовном» экстазе, а выстраивает свою жизнь и служение, следуя воле Христовой, которой совершенно свободно отдаёт свою, человеческую волю. Отдаёт не для того, чтобы её потерять, а для того, чтобы получить её назад обновлённой, способной стать инструментом действия Божия в Его Царстве.

Говоря о своём апостольском служении, Павел не случайно подчёркивает, что он никогда не проповедовал там, где уже были церкви, появившиеся благодаря проповеди других свидетелей Царства (ст. 20 – 21). По-видимому, для самого Павла такое служение было знаком того, что он свидетельствует именно о Христе и о Царстве, а не о своей религии. В самом деле, проповедь тем, кто уже обратился, легко могла превратиться в проповедь конкретных идей и взглядов, тем более, когда речь шла о такой во всех отношениях яркой личности, какой был Павел. Ему было о чём рассказать и кроме Христа и Царства. Но такое было бы возможно лишь в том случае, если бы он проповедовал тем, кто уже принял Христа. В таком случае апостолу действительно можно было бы уже, как делали другие проповедники, начать излагать собственные взгляды и концепции. Но именно этого Павел всеми силами старался избегать, хотя совершенно очевидно, что, дойди дело до концепций, он мог бы изложить их своим слушателям в таком множестве, какого не смог бы предложить им никто другой. Павел же относительно поучений и наставлений предельно осторожен, он не стремится ни в учителя, ни в духовные наставники к тем, кто, как он уверен, ни в чём таком не нуждается (ст. 14 – 16). Он лишь напоминает членам римской церкви, как братьям, о том, что ему казалось принципиально важным для духовной жизни.

Но, по-видимому, такая позиция в отношении к собственному служению была важна для Павла ещё и в другом отношении. Он, как видно, прекрасно знал, насколько сильно действие его свидетельства и насколько значимо для христиан его слово. При таких обстоятельствах уже само появление апостола вполне могло внести известный разлад в устоявшуюся жизнь церкви, где, разумеется, были свои учителя, наставники и проповедники. Личность такого масштаба неизбежно привлекла бы к себе все взгляды и всё внимание в любой церкви, а Павел, вероятно, совершенно этого не желал: ведь для Царства и для свидетельства такое положение вещей было бы никоим образом не полезно. И апостол предпочитает действовать там, где сами обстоятельства ограничат его свидетельство исключительно темой Христа и Царства, и где он никак не сможет даже ненароком внести разлад в жизнь уже существующих церквей. Так, как и положено апостолу.

И все же - сколько смирения в Павле: хотя мы знаем, как много он сделал для обращения язычников ко Христу, он словно извиняется за свое послание. Как будто он боится быть слишком назидательным, слишком поучительным. Потому что не в научении правилам жизни он видит свое призвание. Он видит свою роль, в том, чтоб обратить ко Христу, показать путь спасения - и отойти в сторону, дать действовать Духу Святому. В этом с его точки зрения роль благовестника - возвещать, но не учить, направлять, но не контролировать каждый шаг. И это нечто совершенно неожиданное как для современников Павла, так и для нас. Как-то очень привычно, чтоб авторитетный лидер не смущался давать советы, руководить жизнью, мы и сами часто подталкиваем их к тому, чтобы управлять нами. В принципе, ситуация, когда тебя ведут, когда все решено за тебя - очень уютная и безопасная. Не надо думать, не надо принимать решения, главное, соблюдать предписания. Командир всегда прав, если командир неправ, см. пункт первый.... Потому что таким образом всегда есть кого обвинить в своих несчастьях.

А если мы сами отвечаем за свои поступки - это риск, это опасность оказаться неправыми, опасность совершить ошибку, это постоянное принятие решения. И тем не менее, именно такими нас хочет видеть Бог. И об этом же, в частности, говорит Павел, адресуясь к римской общине - он уважает их, он хочет, чтоб они сами устраивали жизнь своей общины. Это не обязательно значит, что они обязательно были такими уж благостными, праведными и исполненными всякого познания. Но Павел видит в них, говоря современным языком, потенциал роста, потенциальные возможности - и доверял их Богу и самим себе.

Часто так бывает, что мы поучаствовали в обращении нашего друга ко Христу, на первых порах подсказали путь человеку, который искал и нашел Христа. Поначалу мы радуемся, но иногда мы начинаем контролировать его путь, беспокоиться, не заблудился ли этот человек, туда ли движется. Меж тем, апостол показывает нам путь благовестника - обратить и отойти в сторону, довериться Богу. Потому что не нашими силами произошла встреча человека с Богом, а значит, и не наше это дело - следить за его путем.

Говоря о своём апостольском служении, Павел, очевидно, уделяет особое внимание как духовному, так и материальному единству Церкви. Он не случайно особо просит римских христиан молиться о себе: для него, как видно, очень важно, чтобы римская церковь, которую он хочет посетить, молитвенно участвовала в его служении (ст. 30 – 32). Духовное единство Церкви для апостола, как видно, не абстракция, а совершенно конкретная реальность: для того, чтобы пережить духовное единение при личной встрече, нужно научиться переживать его и тогда, когда жителей Царства разделяет физическое пространство, преодоление которого в нашем, ещё не до конца преображённом мире требует определённых усилий, как духовных, так и физических. Если о братьях помнят лишь до тех пор, пока они рядом, значит, помнящие ещё не приобщились к Царству, где память не зависит от физических расстояний. Пословица «С глаз долой — из сердца вон» вполне справедлива для непреображённого мира, но к отношениям Царства она неприменима.

С другой стороны, Павел, как видно, считает очень важной ту денежную помощь, которую оказывают иерусалимской церкви христиане других церквей, состоящих, по-видимому, преимущественно из обращённых язычников (ст. 25 – 27). Здесь речь идёт уже не столько о духовной, сколько о материальной, финансовой поддержке. Но для Павла, как видно, такая материальная поддержка тоже оказывается делом духовным. И не только потому, что помощь братьям в нужде является делом любви и поступком праведника, но и потому ещё, что Царство включает в себя все возможные виды межчеловеческих отношений, включая денежные.

Поговорка «Дружба дружбой, а табачок врозь» даже для живущих в нашем, ещё не до конца преображённом мире людей является примером не того, какими должны быть отношения с ближним, а того, какими они быть не должны. Тем более это справедливо, когда речь идёт о Царстве, ведь здесь преображаются все отношения между людьми, а не только те, которые у нас принято называть «духовными» и которые, как нередко думают, финансовой и, шире, материальной стороны вообще не должны касаться, как дела «низменного» и «бездуховного». Для апостола же, как видно, всё, связанное с отношениями людей в Царстве, имеет отношение к духовной жизни. И он радуется каждому проявлению любви, выражается ли оно в молитве или в финансовой поддержке.

Павел пишет, что везёт помощь христианам Иерусалима и Иудеи, собранную в церквях Македонии и Ахайи. И это для апостола не просто нечто такое, что он делает попутно, как мы иногда передаём сегодня посылку друзьям или знакомым своих друзей, отправляясь в другой город с деловым или частным визитом.

Для Павла отвезти собранные в пользу Иерусалимской церкви пожертвования — часть его апостольского служения. И это его отношение к такого рода пожертвованиям вновь напоминает нам, что дела милосердия для христиан — вопрос не только материальной или социальной поддержки тех, кому они такую поддержку оказывают. В церковной жизни нет социального служения в чистом виде, Церковь знает лишь духовные служения.

И помощь тем, кто в ней нуждается, является духовным служением не меньше, чем проповедь, миссионерство, апостольство. Оно и понятно: христианская жизнь ведь не делится на «духовную» и «мирскую». Такое было бы возможно, если бы мы были одними в церкви, другими на улице, и ещё какими-нибудь третьими, четвёртыми, пятыми на работе, в компании знакомых, на отдыхе и в прочих местах, в которых нам приходится бывать. Впрочем, нередко именно так оно и бывает, и тогда в нашу жизнь входит то, что называется религиозными обязанностями.

Религиозными обязанностями, одной (и важнейшей) из которых у христиан считаются «дела милосердия», или «социальное служение». Ничего удивительного тут нет. Если наша «духовная» жизнь существует отдельно от «мирской», между ними непременно должна быть связь. «Духовная» жизнь проникает в «мирскую», и на этом пересечении появляется то, что мы и воспринимаем как свои «религиозные обязанности».

Обязанности, которые могут нам быть в радость или в тягость, но которые всё равно необходимо выполнять постольку, поскольку они — обязанности, исполнив которые, мы получаем право на «духовную» жизнь в церкви, на молитву, на участие в хлебопреломлении, да и просто на богообщение как таковое. Не исполняешь религиозные обязанности — в церковь не ходи! Конечно, на деле всё не совсем так, практика церковной жизни уже давно выработала механизмы, предполагающие определённый компромисс между правом на богообщение и объёмом тех самых религиозных обязанностей, но логика всё равно не меняется, принцип взаимосвязи «духовной» жизни и жизни «мирской» остаётся тем же самым.

А вот у Павла жизнь не делится на «духовную» и «мирскую». Передать собранные пожертвования для него — не социальное служение, а такой же акт любви, каким было всё его апостольское служение и весь христианский путь. Путь, где не было разделения на «духовное» и «мирское», а значит, не было и религиозных обязанностей, включавших дела милосердия. А было — Царство и его жизнь. Единая и неделимая.