Мысли вслух на Ин 12:1-11

Представим себе маленькое местечко — Вифанию, где собрались Иисус с учениками на очередную вечерю. Там же был и Лазарь, недавно воскрешенный Иисусом, его сестры Марфа, Мария и, может быть, какие-то другие близкие люди. Вифания еще помнит горе этих сестер, недоумение учеников, слезы Иисуса и удивительное чудо воскресения. И вот, многие, вероятно, участники и свидетели этого чуда собрались за одним столом. Как всегда ведется беседа, Иисус что-нибудь рассказывает или, наоборот, слушает Своих близких, поддерживает взглядом, улыбкой, словом. Трапеза уже началась. И вот одна из сестер совершает поступок, о котором услышит любой человек, слушающий проповедь Евангелия (см. Мф.26:13). Дом наполняется благоуханием мира и принесенной Иисусу любви. Все молчат. Молчит Сам Иисус и все присутствующие, не зная, как реагировать, а, может быть, и поняв, что облеченная в слова реакция не нужна. И только кричит пустота в сердце Иуды, которая не заполнена любовью. Это можно назвать чем угодно — предательством, лицемерием, расчетливостью, алчностью, выставлением своего мнения, как самого важного и т.д. Кроме всего этого, в перечисленном списке могут стоять весьма нужные и полезные людям качества. Но одно ясно — это «нелюбовь». Любовь можно вытеснить или заменить, можно правильно и праведно действовать (как фарисеи, например), но без любви, и тогда это не имеет ценности, потому что сметает все на своем пути. Попробуем на предстоящей страстной неделе, прежде чем что-либо сделать, пригласить в свое сердце Любовь, а значит, и Христа. Ведь там, где есть Любовь — там и есть Бог.

Вообще-то совершенно разумная мысль: не тратить деньги на какие-то символические действия, а пойти и раздать нищим. А Иисус почему-то одобряет этот жест, не приносящий никакой практической пользы...

Почему Мария помазывает ноги Иисуса и вытирает своими волосами? Ведь совершенно очевидно, что она ни секунды не думала о погребении Его. Наверное, если бы мы спросили её, зачем она это сделала, она не смогла бы ответить. Но Иисус не спрашивает. Он без слов понимает главное: она сделала это из любви. И всё остальное уже не имеет значения — даже безумный поступок, совершённый из любви, прекрасен и драгоценен, более того, такой поступок обретает более глубокий смысл, чем мог представить себе человек, совершающий его. Но есть одно маленькое примечание: всё это действительно лишь для тех случаев, когда движущая сила — любовь и только любовь. Как только появляется какой-то другой мотив — бессмысленный поступок остаётся бессмысленным.

Увидев, как Мария помазала Христа миром, Иуда практично предлагает жертвовать расходуемые подобным образом средства на социальные нужды. Евангелист отмечает, что Иуда в этот момент уже задумал предательство, но, окажись мы в тот момент рядом, большинству из нас, пожалуй, аргументация Иуды показалась бы убедительной, до такой степени его рассуждения соответствуют повседневному «здравому смыслу». Реакция других апостолов, не ставших предателями, была сходной. Но то, что совершила Мария, было проявлением любви, превышающей и нарушающей привычный ход повседневности, воспринимаемой как незыблемая норма.

Практичность же оказывается соблазном, и даже необходимость социального служения, оправданная сама по себе, может стать предлогом для совершения зла и отвержения любви. Христос вовсе не отвергает необходимость практического служения, Его слова о том, что нищих всегда имеете с собою, как раз и указывают на необходимость помогать нуждающимся, а вовсе не отрицают милостыню, как некоторым хотелось бы истолковать. Не отвергает Он и хозяйственное служение Марфы. Но без любви социальные программы вырождаются, и не в этом ли корень крушения социальных экспериментов ХХ века?

Почему на улицах Иерусалима Иисуса встречает восторженная толпа? Евангелист отвечает на этот вопрос вполне однозначно: потому, что весть о воскрешении Им Лазаря распространилась по городу, ведь от Иерусалима до Вифании совсем недалеко. И, конечно, многие тогда подумали, что пришёл, наконец, долгожданный Мессия: ведь именно Его приход ознаменует начало того всеобщего воскресения, предшествующего последнему Суду, в которое верило и которого ожидало тогда большинство верующих евреев. Казалось бы, эта вера и эти ожидания вполне соответствовали той главной цели земного служения Спасителя, до осуществления которой оставалось уже совсем немного. Победа над смертью была близка; казалось, ничто уже не мешает заявить о ней прямо. И всё же было нечто, существенно отличавшее народные ожидания от грядущей в мир новой реальности. И слух о воскресении Лазаря, а точнее, реакция на него иерусалимской толпы, ясно, как ничто другое, обозначал это различие. Как видно, народ действительно ждал и желал всеобщего воскресения. Но воскресение это он видел, как возвращение к той понятной и привычной жизни непреображённого мира, которая, если только избавить её от болезней и угрозы неизбежного конца, казалась ему идеалом. Конечно, предполагалось также разрешение всех социальных проблем: в мессианском Царстве не будет не только больных, но и бедных, все будут сыты и, если не богаты, то, по крайней мере, зажиточны. И многим из тех, кто приветствовал Иисуса, казалось, что теперь, когда «процесс пошёл», Он, наконец-то, объявит Себя Мессией открыто и примется за то, чего от Него давно ждали: изгонит из Иудеи римлян и других язычников, станет во главе новосозданного государства, решит все социальные проблемы, издаст справедливые, основанные на Торе, законы, а все проблемы решит чудесным образом, так же, как действовал Он до сих пор, исцеляя, воскрешая и насыщая. И, быть может, лишь Сам Иисус знал, что ничего такого не будет. А воскресение начнётся лишь в момент Его смерти на кресте, когда откроются гробницы и из них выйдут первые праведники, воскресшие не к прежней, а к новой жизни, к жизни того Царства, которое Он принёс в мир.

В некотором трепете перед величием вспоминаемых событий, хочется поделиться мыслями о Входе Господнем в Иерусалим не своими, а преподобного Андрея Критского (ум. 720 или ок. 726 г.). К сожалению, практически никто из нас не слышит его трипеснеца (краткого канона) на повечерии, и потому эти мысли преподобного, прямо скажем, малоизвестны. Вот несколько тропарей (пер. с греч.):

«Проходя жизненный путь, Спасе мой, Ты волей Твоей взалкал, желая спасения всех; Ты возжаждал обращения уклонившихся от Тебя».

«Приготовься, душа, прежде исхода, приготовься к будущей жизни, и со стремящимся ради тебя пострадать Христом, постарайся со-пострадать, и со-распяться, и умереть с Ним».

«Все верные, прилепившиеся ко Господу, стремящемуся пострадать, будем готовы на оплевание, на поругание, и на унижение, чтобы прославиться с Ним пречистыми Его Страстями».

«Украсив жизнь целомудрием и мудро сохранив веру, изыщем образ праведности, чтобы, мужественно сопровождая Христа, сораспяться с Ним».

«Страшное недоразумение», так называет владыка Антоний митрополит Сурожский ликование народа, встречающего Христа у ворот Иерусалима. Казалось бы торжество, казалось бы радость, но вот какой вопрос нам хочется задать себе в этот момент. А рад ли Иисус этой радости? Возможно, для Него это опять искушение пойти по пути политического вождя? Наверное, нет, наверное, к этому моменту Он все уже понимал и смотрел на людей, машущих пальмовыми листьями с тихой грустью. Но если так, если люди сами не понимали, о чем они радуются, как могло случиться, что эти слова: «Осанна в вышних, благословен грядый во имя Господне» встали в высшей точки литургии? Мы должны усмотреть в этом смысл. На самом деле жители Святого города и множество собравшихся в нем паломников участвуют в происходящем дважды: один раз с осанной, один раз с «распни Его». Многие атеисты даже усматривают в этом некое противоречие. Конечно, никакого противоречия здесь нет. Просто произошло разделение, словно разделение зарядов в электрическом поле: отрицательные в одну сторону, положительные – в другую. И нам очень важно, в какую сторону мы пойдем, с кем мы. Пусть мы не понимаем путей Божиих, которые проходят перед нами. Мы с Богом.

Отвечая на замечание Иуды, Господь говорит, что Он, в отличие от нищих, не всегда будет с учениками. Он ушел, но Он остался — в этом тайна нашей веры. И остался в тех самых нищих, которых якобы хотел утешить Иуда (помните: «Что сделали им, то сделали Мне» в Мф. 25?). А нищих и правда много кругом, и дело не только в денежном достатке или бедности — всем не хватает прожиточного минимума любви — чем мы не нищие? И именно благодаря этому мистическому присутствию Иисуса посреди нас — на наших улицах, в метро, у нас дома — мы можем последовать за Марией из Вифании, оказавшей своему Господу милость, помазав Его драгоценными благовониями. Оказать любовь нищим любовью — вот и наше помазание, для которого Христос всегда рядом.

Сегодняшнее чтение вновь возвращает нас к образу воскрешённого Иисусом Лазаря. Оставаясь в тени, он, тем не менее, оказывается участником таких событий, как помазание Иисуса (ст. 1 – 11) и вход Господень в Иерусалим (ст. 12 – 19). В начале рассказа мы встречаем Лазаря в доме, где разворачиваются события (ст. 1 – 2), и его присутствие привлекает к происходящему внимание многих из тех, кто, возможно, в ином случае ничего бы не заметил (ст. 9). Даже торжественная встреча Иисуса на иерусалимских улицах была, по свидетельству евангелиста, в значительной степени связана с распространившимися по городу слухами об умершем и воскрешённом Им человеке (ст. 17 – 18).

Такое внимание к Лазарю и ко всему, что связано с чудом его воскрешения Иисусом, разумеется, не случайно: ведь именно воскресение мёртвых было для большинства верующих евреев признаком наступления дня Суда и мессианского Царства. А на Того, Кто был способен совершать такие чудеса, естественно, смотрели как на давно ожидаемого Мессию. И Сам Иисус, прежде скрывавший Своё мессианство и открывавший тайну Своего служения лишь немногим, теперь прямо свидетельствует о Своей миссии: Он принимает приветствия собравшегося на городских улицах народа, который встречает Его, как Мессию (ст. 12 – 15).

В самом деле, после столь очевидного для всех явления силы Царства скрывать дальше Своё мессианство было бы уже совершенно невозможно. С другой же стороны, теперь Иисусу оставалось уже совсем немного времени до завершения Его земного служения, так что Он мог не опасаться того, что Его вовлекут в религиозно-политические игры, сделав вождём очередного мессианского восстания.

Но, как видно, даже столь явные свидетельства убедили не всех. Ни храмовая верхушка (ст. 10 – 11), ни большинство лидеров фарисейского движения (ст. 19) не изменили своего мнения об Иисусе. Но эта позиция едва ли определялась какими бы то ни было свидетельствами или аргументами. Если бы речь шла об аргументах, то едва ли можно было бы отыскать аргумент более веский, чем живой Лазарь, воскрешённый Иисусом на глазах у множества свидетелей. Но, судя по рассказу евангелиста, единственным ответом священнических кругов на этот аргумент стал план убийства Лазаря с тем, чтобы избавиться от него как от живого свидетельства правоты Иисуса.

Речь, как видно, идёт уже не о свидетельствах и не о богословской дискуссии, а о политической игре с заранее известным результатом. Тем, кто в неё играет, не нужно Царство. Им нужна религиозно-политическая стабильность в обществе, оправдывающая, как им кажется, любые жертвы. И если вначале речь шла лишь об Одном (Ин. 11 : 49 – 50), то теперь уже — как минимум о двоих. Такова логика земной власти, противостоящей Царству: не желая признать очевидного, ей остаётся лишь умножать жертвы, пытаясь избавиться от каждого, кто может стать свидетелем Царства. Логика сил тьмы, ведущая Спасителя на крест.