Мысли вслух на 2 Кор 2:10-11

О прощении за две тысячи лет христианской истории сказано и написано немало. Да и в дохристианские времена, даже в языческом мире, умение и готовность прощать было признаком праведности. То же самое, в ещё большей степени, касается праведности, как понимали её авторы библейских книг: без прощения она немыслима, и об этом в народе Божием знали задолго до прихода Христа.

Но всё же есть в словах апостола нечто, что в дохристианские времена было ещё немыслимо, немыслимо настолько, что ни о чём подобном не приходилось даже говорить. «Кого простил, прощаю ради вас перед лицом Христовым». Конечно же, до прихода Христа такого быть не могло. И речь, конечно, идёт не только о том, что сам воскресший Христос становится свидетелем каждого акта прощения, как момента восстановления тех отношений, без которых невозможна жизнь Царства.

Слова апостола предполагают нечто гораздо большее: речь идёт о Церкви, о теле Христовом, о его цельности и целостности. В самом деле, ведь единство и целостность тела Христова невозможно удержать и обеспечить никакими внешними средствами. Законы непреображённого мира допускают существование таких человеческих сообществ, члены которых соединены общими взглядами или интересами, не образуя при этом духовного единства.

Однако в Царстве подобного рода сообщества невозможны, и уж тем более Церковь, тело Христово, не может существовать в такой форме. Здесь именно духовная составляющая всякого отношения выходит на первый план. И если кто-то имеет что-то против кого-то из своих ближних, ничто из того, что может связывать этих двоих в рамках непреображённого мира, в Царство не войдёт.

Какими бы ни были их отношения в непреображённом мире, какими бы глубокими и плодотворными они ни казались, без устранения того, что мешает этим людям на духовном уровне, на уровне личностного отношения, не обусловленного ничем земным, частью Царства они не станут. А на уровне личностного отношения проблема решается лишь в акте прощения. Потому, наверное, и говорит Павел о кознях сатаны, которые разрушаются прощением: ведь именно взаимное непрощение отделяет людей от Царства. И апостол напоминает об этом адресатам своего послания. Напоминает для того, чтобы они в повседневной суете не забыли главного. И не потеряли Царства.

Давайте представим, что мы услышали о том, что в какой-нибудь церкви происходит нечто похожее на то, что узнает о коринфской общине Павел. Что бы вы почувствовали? Может быть, их уже нельзя называть христианами и нам лучше с ними вообще не общаться? Как мы видим, Павел не скрывал своего негодования, однако он пишет свои, подчас очень жесткие, послания «от великой скорби… и со многими слезами», чтобы они познали его любовь.

Грешник огорчил своим грехом не только Бога, не только Павла, собравшего эту общину, но и всю коринфскую церковь (5). Однако Павел опасается, как бы наказание, наложенное общиной, не привело к еще большему злу: напряжению в отношениях, отчуждению, уходу из Церкви. Чтобы покаявшийся человек «не был поглощен чрезмерной печалью», его надо простить и утешить. Иначе — где наше христианское прощение? С другой стороны, если «снизить планку» и только утешать согрешающих — не приведет ли это к еще более страшным последствиям в общине верующих? Как нам не впасть ни в одну из крайностей: ни в потакание греху, выдаваемое за христианское прощение, ни в жестокость и превозношение, преподносимые как строгость и непримиримость ко злу? Очень важен стих 10, где говорится о прощении «от лица» кого-то. Более того, Павел говорит о прощении грешника «от лица Христова», от лица всей Церкви.

В конце отрывка Павел сравнивает шествие войска Христова с возвращением в Рим войска во главе с полководцем, одержавшим победу. На его пути жгли ароматические вещества, а плененных противников (с которыми, видимо, сравниваются силы тьмы) казнили. Не будем забывать, Кто в этой процессии является центром, Кому предназначены благоухания.

Своё второе послание коринфской церкви Павел начинает с упоминания тех гонений, которые обрушились на него самого и на его спутников в Малой Азии (римской провинции Асия, ст. 8). И с разговора о том, чем является исповедничество и мученичество для христианина (ст. 3 – 5). Человеку, не знающему Царства, оно нередко представляется чем-то похожим на те гонения и преследования, которым нередко подвергались в прошлом и подвергаются сегодня проповедники новых идей или борцы за справедливость. В известном смысле такой взгляд можно считать верным: все апостолы, включая и Павла, проповедовали Христа и свидетельствовали о Царстве, тут было место и новым идеям, и требовательным напоминаниям о Торе и о праведности, без которой в Царство не войти.

Но свидетельство апостолов было всё же не изложением новых идей или старым, как мир, призывом к справедливости. Царство, принесённое в мир Спасителем, — не идея и не призыв к новой жизни, это сама жизнь, которая для свидетеля так же реальна и несомненна, как несомненна для человека, не знающего Царства, жизнь нашего, ещё не преображённого, мира. И сама готовность умереть становится не просто доказательством истинности слов свидетеля, которые он ставит выше собственной жизни, а свидетельством как таковым, наглядным примером того, что жизнь Царства является для говорящего именно подлинной и несомненной реальностью, которая для него оказывается реальнее даже смерти, ставящей последнюю точку в судьбе каждого, чья жизнь протекает в границах лишь нашего, ещё не преображённого, мира. В мире, поражённом грехом, к смерти приговорены все, и вопрос лишь в том, ограничивается ли жизнь человека рамками этого мира, или он всё же может надеяться на Того, Кто, Сам преодолев грех мира, может избавить от власти смерти и Своих последователей (ст. 9 – 10).

Сами по себе страдания и смерть, конечно, не доказывают ничего. Доказательством может стать лишь очевидный факт наличия в жизни свидетеля чего-то такого, что неподвластно ни страданиям, ни смерти, факт, о котором свидетель окажется в состоянии засвидетельствовать окружающим именно во время страданий или в миг собственной смерти. А такое свидетельство возможно лишь в том случае, если свидетель живёт жизнью Царства, ощущая её в себе даже тогда, когда человеку, Царства не знающему, рассчитывать уже не на что. Неудивительно, что в таких страданиях могут участвовать и те, кто непосредственно к ним не причастен: ведь речь идёт о Царстве, не знающем границ (ст. 6 – 7). Конечно, ни в страданиях, ни в смерти самих по себе смысла нет и быть не может, как не может его быть ни в каком зле. Но в победе над смертью смысл есть, и христианин может это засвидетельствовать. А тогда его свидетельство становится уже не просто свидетельством собственного бесстрашия перед лицом смерти, но свидетельством Царства.