Мысли вслух на Притч 3:1-35

Сегодня мы читаем о том, что Господь дал человеку право давать имена всему живому. И о первом запрете, касающемся древа познания добра и зла. О том, как Господь предупредил, что если съесть плода дерева познания добра и зла, то умрешь. И как смотрел, когда человек давал имена животным и птицам. Когда человек был в доме Отца своего, и Он показывал человеку мир, общался с ним, радовался его достижениям. И хотя не сегодня мы читаем про нарушение первого закона - не есть плода познания добра и зла, но мы знаем, что так произошло грехопадение. И возгордившись, человек в поте лица своего начал свое правление на земле. И в словах пророка Исайи мы знаем, что в день Второго Пришествия Бог восстановит в нас память о том, кто создал все, чем мы распоряжаемся. Восстановит через наш страх. Отнимет у нас силы, способности — и снова мы станем безгласны. И дела наши осудят нас. В Притчах Соломоновых мы читаем воспоминание и указание на то, что выполнение заповедей Господа - это выполнение воли Отца Его детьми. Что, когда Господь нам что-то поручает, мы как Его дети выполняем эти просьбы и поручения. Нам необходима мудрость и разум, смирение и воля быть с Ним. Нам теперь требуется совершить много труда, чтобы снова встретиться с Ним. Почти невозможного труда, если бы не Его желание встретиться с нами. Не по Его только воле, но по нашей любви к Нему.

Неудивительно, что отношения человека с Богом предполагают и наставления Бога по отношению к человеку (соответствующее еврейское слово означает, в первую очередь, не «наказание», а именно «наставление» или «исправление»). Какими же бывают наставления Божии? И предполагают ли они именно наказание в том смысле, в котором мы употребляем это слово сегодня, а не в том архаичном его значении, какое предполагает Синодальный перевод? Наверное, многое тут зависит от того, как понимать наставление и наказание, от того, в чём видеть цель и смысл того и другого.

В падшем мире наставление нередко сводится к своего рода мягкой дрессировке, человека наставляют с тем, чтобы привить ему соответствующие (а именно, выгодные и удобные обществу) правила поведения. О человеке при этом нередко не думают: обычно или предполагается, что правила поведения, выработанные обществом, заведомо хороши для всех или для тех, кого называют «нормальными людьми» (на практике речь идёт фактически как раз именно о тех людях, для кого выработанные обществом правила оказываются приемлемыми), или считается само собой разумеющимся, что общество и его интересы важнее интересов отдельного человека, как, впрочем, и его самого. А для тех, кто по каким-то причинам не хочет принимать такого порядка вещей, предусмотрены наказания, целью которых является или более жёсткая дрессировка там, где не работает мягкая, или месть тому, кто смеет нарушать установленные для всех правила игры.

О человеке, о его духовной жизни и о его духовном состоянии никто, разумеется, и не помышляет: такие вещи считаются личным делом каждого, которые никого, кроме самого человека, не касаются и никого не интересуют. А для Бога самым важным оказывается как раз именно духовное состояние человека, о котором Он и забоится прежде всего. Его главная цель — так изменить человека внутренне, чтобы он оказался способен к полноценному богообщению.

Конечно, при этом Ему нередко приходится и обличать человека, указывая ему разными способами на те грехи или просто на те особенности характера и образа жизни последнего, которые могут стать помехой на духовном пути. Но дрессированные звери, хотя бы и высокоинтеллектуальные, Богу не нужны. И мстить Он тоже никому не собирается.

Поэтому и наказания в земном смысле Ему ни к чему. Единственное, что Бог использует в качестве чего-то подобного нашим земным наказаниям, — это Его уход. Иногда, когда Ему становится очевидно, что человек не хочет с Ним никаких отношений, Он может просто отвернуться от человека. Конечно, Он никогда ни о ком не забывает окончательно, иначе человек, которого Бог забыл, просто исчез бы, как дым.

Иногда Он может предоставить отдельного человека или сообщество людей (а бывает, что и целый народ) их собственной судьбе. Как правило, этого бывает достаточно, чтобы оставленные начали громко кричать о наказании Божием. Хотя на самом деле, конечно, ни о каком наказании от Бога тут нет и речи: люди просто пожинают плоды собственной греховной жизни, и жатва эта никак не смягчается Божьим вмешательством.

Для человека такое невмешательство оказывается страшнее любого наказания: ведь всякое наказание имеет начало и конец, а главное, оно всегда имеет хоть какой-нибудь смысл. Зло же (неважно, порождено ли оно людьми или бесами) не имеет ни цели, ни смысла. А без вмешательства Божия оно к тому же не имело бы и конца. Наш мир без такого вмешательства превратился бы в ад уже сегодня. Наверное, это и есть самое жёсткое наставление из всех, к каким прибегает Бог, обращаясь к человеку: дать ему почувствовать, что такое ад, уже здесь, на земле. Урок пугающий, зато вполне наглядный.

Легче всего в помраченном грехом сознании человека поселяется одна из двух карикатур на образ Бога: жестокий жандарм, бессердечно карающий за малейшую провинность, или добродушный дедушка, с умилением взирающий на любые «шалости детишек». Наверное, даже не стоит говорить о том, как далеки эти представления от тех образов, которые предлагает нам Священное Писание. И главный из этих образов — это образ Отца. Наверное, все мы несем в себе искаженное представление об отцовстве, потому что с детства ранены или равнодушием со стороны отца, или его жестокостью, а то и вообще никогда не знали его. Может быть, из-за этого мы даже вообразить не в состоянии одновременности благоволения и наказания, справедливости и милосердия, любви и обличения. Мы принимаем за Божие наказание просто естественные последствия наших собственных грехов, а не омраченность наших отношений с Ним. Мы принимаем за Божие благоволение наше временное благополучие, а не постоянное желание Бога присутствовать в нашей жизни. Мы очень серьезно больны — внутренне, духовно. И для нашего исцеления Бог являет нам совершенство отношений Отца и Сына и дает нам Духа усыновления, чтобы и мы смогли стать чадами Божиими и наследниками Его славы. А сегодняшний стих призывает каждого из нас: сын мой, не отвергай то, что тебе протянуто!

«Господь премудростью основал землю, небеса утвердил разумом; Его премудростью разверзлись бездны, и облака кропят росою. Сын мой! не упускай их из глаз твоих…» таков синодальный перевод сегодняшних слов мудрости. Хотя на самом деле, слова: «Сын мой!» не имеют никакого отношения к стиху о земле, которую основал Господь. И местоимение «их» относятся к «здравомыслию и рассудительности», о которых идет речь далее. Осознанно или нет, синодальный перевод это убирает и говорит о памятовании гармонии Вселенной. Но ведь это совсем не лишено смысла. Тем более, что далее речь идет не столько о здравомыслии, сколько о чем-то другом… sound advice переводит это слово Ново-Иерусалимская Библия, то есть здравый, хороший, добрый совет. А совет это всегда то, что рождается из творческого осмысления младшим того, что говорит старший. И вот для всех нас «старший» Господь и если мы видим, если мы «не упускаем из глаз» разумности, на которой основана Вселенная, для нас это подобие дорогого совета жить так же, подражать этой разумности. Да, в большинстве новых переводов начало стиха «Сын мой» как начало речи отделено порой даже дополнительным пробелом или красной строкой от текста об основании Господом земли. Но то, что в синодальной переводе они оказались связаны, имеет свой смысл.

То, о чём говорит нам сегодня Премудрый, в сущности, просто и очевидно. Примерно этому каждого из нас в детстве учила мама, примерно это и называется «нравственным законом»: можешь помочь — помоги, не откладывай на завтра то, что можно сделать сегодня, не рой другому яму, не завидуй подлецу... Всё просто. Но вот кончается отрывок фразой, которая по логике текста (хотя для современного читателя эта логика построения проповеди может показаться и неочевидной) является выводом из всего вышесказанного: «Мудрые наследуют славу, а глупые — бесславие». Это не продолжение списка, а итог. Потому что всё вышесказанное и есть мудрость, а отвержение нравственного закона — глупость.

Падший мир часто предлагает нам решения, которые кажутся соблазнительно простыми, но, когда к ним прибегаешь, заводят в духовный (а иногда и не только в духовный) тупик. Одним из примеров такого соблазнительно лёгкого пути, ведущего в тупик, является насилие. Иногда кажется, что насилием можно решить некую застарелую проблему, разрубить гордиев узел, который иначе не распутать. Но на поверку всегда оказывается, что, разрешив на короткое время некую проблему, мы вместе с тем порождаем несколько других, новых, и они нередко бывают куда сложнее той, которую, как нам казалось, мы решили. Почему же так? Неужели применение силы — всегда плохо? Очевидно, нет, ведь и Тора в некоторых случаях не запрещает прибегать к силе. Вопрос лишь в том, применяется ли она для соблюдения данных Богом заповедей или для их нарушения. Собственно, о насилии и можно говорить лишь во втором случае. И самое страшное тут не в применении силы как таковом (само по себе это действие нельзя считать ни хорошим, ни плохим) и даже не в нарушении справедливости по отношению к ближнему (хотя и оно страшно), а в том, что сила, направленная против заповеди, данной Богом, делает нас Его врагом, ставит между Ним и нами стену, преодолеть которую будет очень непросто. А логика применения силы такова, что один акт насилия неизбежно повлечёт за собой другой, и стена будет расти всё выше и выше. Та самая стена, которая, если её не разрушить, закроет нам дорогу в Царство. Навсегда.