Мысли вслух на Лк 5:17-39

Что отличает учеников Иисуса от Его противников? С Иисусом оказываются грешные, больные, расслабленные (во всех отношениях) люди. Наоборот, книжники и фарисеи «постятся часто и молитвы творят» и вообще, оказываются наиболее благополучными людьми своего времени (причем Иисус никогда не осуждает их пути благочестия: «Все, что они велят вам соблюдать, соблюдайте и делайте...»). А у учеников есть только одна надежда: что Учитель их не подведет, не оставит. И мы здесь, перед монитором (или над страницами Евангелия) постоянно находимся перед выбором: как себя поставить по отношению ко Христу, ведь в конечном итоге вариантов только два — с Ним или без Него.

Сегодняшнее чтение предлагает нам два рассказа, связанных одной темой: темой религии и Откровения. Первый из них описывает исцеление Иисусом некоего человека, которого Лука называет «расслабленным» (ст. 17–26). Иисус исцеляет его, сказав «прощаются тебе грехи твои», вызвав неудовольствие присутствующих при исцелении фарисеев, совершенно уверенных, что грехи может прощать лишь Бог, а потому сказанное Иисусом, по их мнению, было равносильно богохульству, ведь, сказав то, что Он сказал, Он в их глазах поставил Себя на место Бога (ст. 21). Иисус же в ответ напомнил им об общепринятом в те времена представлении: Мессия («Сын Человеческий») имеет от Бога власть прощать грехи, ведь вместе с Мессией в мир приходит мессианское Царство, и наступает день Суда. И тут же делом доказал им, что Его слова — не просто теория, что Он действительно имеет от Бога власть прощать грехи: ведь исцелённый Им человек в самом деле встал и пошёл, а Иисус связал это исцеление именно с прощением грехов (ст. 22–25).

Неудивительно, что всё произошедшее произвело столь сильное впечатление на окружающих: они поняли, что перед ними не простой учитель, каких тогда было немало, и даже не пророк, а, быть может, Сам Мессия, хотя прямо о Своём мессианстве Он и не говорит (ст. 26). Но богословским теориям фарисеев такой Мессия не соответствовал, и они видели в нём лишь человека, который не исцелял, являя полноту Царства, а излечивал больных так же, как излечивали их другие, иногда тоже прибегавшие к силе молитвы или имевшие от Бога особый дар исцеления. Излечение, даже сверхъестественное или чудесное, не выходило за рамки религии; Царство в них не вмещалось.

То же произошло и в рассказе о событиях, имевших место в доме Левия (ст. 27–39). Для человека религиозного общение с грешником не просто неприятно, оно для него опасно, ведь грех оскверняет, а религия предполагает обязательное соблюдение норм и правил ритуальной чистоты. Но Иисус не собирался создавать никакой новой религии, Он принёс в мир Царство с тем, чтобы дать шанс на новую жизнь в этом Царстве каждому. И потому Он задаёт вполне естественный вопрос: кому нужен врач, здоровым или больным (ст. 31–32)? Вопрос риторический, но в рамках религии неразрешимый: ведь человек, даже религиозный, в сущности, ничем не может помочь грешнику, кроме призыва к раскаянию и к обращению. Религия не имеет силы исцелить или обновить человека, изменив его греховную природу; самое большее, что она может ему дать — возможность временного очищения от последствий конкретного греха, да и то не всегда. Религиозному человеку действительно нечего делать среди грешников, он ничем не сможет им помочь. Но Иисус не основатель новой религии, Он Мессия, принесший в мир Царство. Он может исцелить и очистить. И в Своих учениках Он видит служителей Царства, которые могут помочь каждому, кто захочет в это Царство войти.

Одно из неизменных свойств Евангелия — новизна. Во все эпохи, независимо от степени их «христианизированности», оно всегда оказывалось «молодым вином в старых мехах», разрывая устоявшиеся представления людей о мире и о Боге. Людям всегда свойственны понятия о справедливости, о правилах религиозной жизни, о том, что допустимо, а что нет. Поэтому, когда к ним приходит Христос, для Которого единственные правила — Божья любовь, Он неизбежно входит в конфликт с теми, для кого их религиозные представления заслонили Бога, кто не хочет верить в прощение грешников, не может понять, что больные ближе к врачу, чем здоровые (или считающие себя здоровыми). И важно помнить, что эта новизна Евангелия должна непременно быть раскрыта и узнана и нами, а не только современниками Иисуса, чтобы парадоксальность Его Вести смогла взорвать и наш мирок, открыв его навстречу Богу.

Как часто бывает, что мы не видим чуда, которое происходит у нас на глазах. Находим происходящему естественные причины. Просто ли сказать человеку: встань и ходи, если он разбит параличом? Но люди не понимают, что здесь требуется чудо, им кажется, что это не так уж и сложно. Надо просто позвать врача, и тот вылечит его. А то, что труд врача благословляется свыше, и, значит, речь всякий снова идет о чуде, люди часто не хотят замечать. И тем более, эти люди не хотят признавать ни за каким человеком, божественной власти отпускать грехи. Но даже и те, кто верит в отпущение грехов, даже мы с вами, христиане, не понимаем до конца, что это такое. Мы относимся к этому слишком легко, приносим свое покаяние и совершенно уверены в отпущении наших согрешений. А тут Господь и первым, скептикам, и вторым дает ответ, что отпущение грехов происходит силою чуда, силою неимоверного напряжения. Ибо всякое чудо для Господа есть труд. Иными словами, стоит научиться видеть чудо и придет понимание божественной власти Христа. Но власти особой, не власти, которая может приказать отпустить грехи, так чтобы ей это ничего не стоило, а такой, которая соучаствует в отпущении силою чуда.

Иисус, от Которого ждут исцеления, прощает расслабленному грехи. Книжники и фарисеи возмущены, они не признают за Ним права прощать грехи, но наверняка и те из присутствовавших, кто сочувствовал Иисусу, в тот момент были удивлены: Его просят об одном, а Он делает другое! Затем Он исцеляет и физический недуг, показывая, что властен над ним и, что существеннее, демонстрируя, что если Он может избавить от физического расслабления, то может и реально простить грехи - первопричину всех бед. А избавиться от грехов бывает куда труднее, чем одолеть болезни, об этом свидетельствует весь дальнейший прогресс медицины.

Иисус исцелил расслабленного, но не по его вере, а по вере тех людей, которые принесли его. Значит ли это, что если люди, имеющие подлинную веру, ходатайствуют за грешника, то вера самого грешника не обязательна? Думается, что такой вывод был бы преждевременным, скорее всего у расслабленного вера была, хотя бы в зачатке. Но расслабленность - это не только физическая болезнь, это ещё и духовное состояние, при котором человеку трудно принять решение, сделать выбор. Такой человек может долго топтаться у порога, не рискуя перешагнуть через него. И тогда те, кто окажутся рядом, смогут такого человека внести в дом - своей верой, молитвой и участием.

Возмущение фарисеев прерывает Господа буквально на полуслове, но это возмущение, строго говоря, вполне оправданно. Ведь и в самом деле никто, кроме одного Бога, не может прощать грехи. В иудейской среде даже предположение о том, что Самому Христу будет дана такая власть, вызывало сомнения и споры. Многие из иудеев склонялись к тому, что пришедший Христос властной рукой прекратит беззакония и грехи людей, лишит возможности их совершать. Откровение о том, что Христос будет воплощенным Единородным Сыном Божьим, было далеко не ясным и очевидным. Ученики Господа Иисуса понимают это, быть может, только на Последней вечери. С точки зрения же фарисеев этот учитель из Назарета берет на себя слишком много. В ответ на этот ропот Господь дает фарисеям и книжникам возможность увидеть полноту славы Божьей в Нем. В дополнение к возмутившим их словам о прощении, Он являет способность видеть в сердцах людей. Для верующих во Христа это почти очевидная вещь, но для тех, кто впервые встретил Его, было поразительно, что Он «Сам видел все, что в сердце человека», как выразился евангелист Иоанн. Достаточно вспомнить, как несколько слов, понятных одному лишь Нафанаилу, подвигли последнего исповедать Иисуса Сыном Божиим, Царем Израилевым. И вот фарисеи, как Нафанаил, слышат, как Господь произносит вслух то, о чем они шептались в тайне. Но более того, Он спрашивает их, что легче сказать: «прощаются тебе грехи твои» или «встань и ходи»? Мы так легко произносим любые слова, что для нас сам этот вопрос Христа звучит странно. Дело же в том, что вслед за властью прощать грехи и способностью видеть глубины сердца, Господь открывает фарисеям Свою власть повелевать тварным миром. Претендовать на эту власть может кто угодно, но практиковать ее — только Сам Творец. В сущности, при этом исцелении расслабленного нам открывается Божественная природа Назаретского Учителя.

Каждое совершённое Иисусом исцеление — свидетельство о Царстве и явление силы Царства. И почти каждое исцеление, совершённое на глазах у религиозных активистов из фарисейского братства, становится поводом для осуждения. Почему так? Наверное, лучшим ответом на вопрос можно считать рассказ об исцелении человека, спущенного в дом через разобранную крышу.Спаситель говорит: «Прощаются тебе грехи». И тут же следует тихая, но однозначно негативная реакция: кто может прощать грехи, кроме Бога? «Встань, возьми свою подстилку и иди» — и исцелённый человек уходит. Кого и в чём убеждает его исцеление, очередное совершённое Иисусом чудо? Народ поражён, он видит действующую в этом Человеке силу Божию. О фарисеях и их реакции евангелист не говорит нам ничего.

Быть может, потому, что её не было. Так же, как не было никакой реакции со стороны многих лидеров фарисейского движения и на другие совершённые Спасителем чудеса. Ведь убеждения появляются и меняются не под влиянием внешних факторов, они зависят от сделанного человеком выбора, от принятого решения. И если человек убеждён в правильности своего взгляда на мир, в истинности своих религиозных или философских убеждений, факты вовсе не обязательно поколеблют его убеждённость, даже если они противоречат убеждениям. Великий концептуалист и системосозидатель Гегель, когда его оппоненты указывали ему на факты, противоречащие его концепциям, говорил: «Тем хуже для фактов». А разум человека, как известно, достаточно изворотлив для того, чтобы оправдать и обосновать любую теорию, если только сам человек решится её обосновать. И фарисеи, услышав о прощении греха, отреагировали вполне соответственно своей религиозной концепции: в самом деле, грехи может прощать лишь Бог, но не человек. А чудо всё же произошло, человек исцелился, он встаёт, берёт свою подстилку и уходит.

Что дальше? А ничего. Молчание. Молчание, за которым нежелание отказываться от своих представлений о Боге, о жизни, о Мессии, о Царстве и об этом непонятном Человеке, Который все представления переворачивает. А дальше за этим молчанием последуют попытки объяснить необъяснимое, порой весьма экстравагантные, вплоть до объяснения совершаемых Им чудес действием тёмных сил. Когда же не поможет и это, останется одно: избавиться от Того, Кто иначе не даст свидетелям жить спокойно. Так нежелание увидеть очевидное делало для Спасителя неизбежным путь креста и воскресения.

Посещение Иисусом мытаря Левия вызвало ропот фарисеев: в их глазах Иисус уронил Свою репутацию, придя в дом к человеку, на которого они привыкли смотреть как на подонка. Сегодня мы знаем, что мытарей презирали, по-славянски слово “мытарь” даже звучит возвышенно, его звучание в евангельские времена от нас ускальзывает. А между тем недавно произошёл международный скандал, когда итальянский премьер-министр обозвал одного немецкого депутата, покритиковавшего его, «капо» — надзирателем в гитлеровском концлагере, назначенным из среды заключённных и выслуживавшимся за их счёт. Так вот, на мытарей смотрели точно так же, как в наше время на капо, полицаев и прочих предателей.

И вот именно к такому человеку, рискуя Своей репутацией не только в глазах фарисеев, но и в глазах многих вполне здравомыслящих и порядочных людей, приходит Иисус. Приходит потому, что Ему дорог каждый из нас, хотя бы он был презираем окружающими, готовыми его растоптать, причём не всегда необоснованно. Приходит не потому, что одобряет совершённое таким человеком зло, но чтобы очистить его, избавить от зла и его самого, и его обвинителей, рискующих перейти от праведного гнева к испепеляющей ненависти, становящейся самоценной страстью. Но чем сильнее нам не хочется замечать собственное зло, тем ярче мы обличаем зло, совершаемое другими.

Вопрос, заданный фарисеями Иисусу и Его ученикам, многие расценивают, как проявление своего рода духовного чистоплюйства со стороны спрашивающих, которым зазорно сидеть за одним столом с грешниками. При этом предполагается, что себя они грешными не считали, будучи уверены в собственной непогрешимости. Между тем, ситуация в данном случае оказывается несколько сложнее, чем может показаться на первый взгляд.

В самом деле, мытарей, например, собиравших налоги в пользу римской власти, многие действительно считали коллаборационистами и предателями, особенно когда речь шла о представителях таких крайних движений, как, к примеру, упоминающиеся в Евангелии «ревнители» (зелоты). Но речь тут идёт не только о религиозно-политических пристрастиях. Речь о том понимании греха, которое было свойственно (и не безосновательно) дохристианской эпохе. Разумеется, никто из фарисеев не считал себя безгрешным, ни Тора, ни иудейская традиция такого взгляда на человека не разделяла, даже если речь шла о человеке глубоко религиозном и строго придерживавшемся всех норм и правил ритуальной чистоты.

Более того: Тора описывает специальные очистительные ритуалы (омовения и жертвоприношения), к которым прибегали тогда, когда нужно было очиститься от последствий совершённого греха. И, разумеется, для такого очищения требовалось раскаяние, обычно публичное, поскольку свой грех совершающий очистительное жертвоприношение должен был назвать публично.

Но очиститься можно было лишь от греха, совершённого невольно, по слабости или по неведению. От греха же, совершённого сознательно и добровольно, избавиться окончательно было невозможно. Конечно, Бог мог простить человеку и такой грех, если согрешивший глубоко и искренне раскаивался, но избавиться от последствий добровольно и сознательно совершённого греха было, с точки зрения традиционных представлений, невозможно.

Потому-то и было невозможно очищение, к примеру, для мытарей, которые занимались тем, чем занимались, именно сознательно и добровольно: ведь к этому их никто не принуждал. И дело тут не в какой-то особой жёсткости Торы или иудаизма, а в объективных законах падшего мира, где избавиться от зла и последствий совершённого человеком греха было до прихода Христа практически невозможно. И только Его явление в мир кардинально меняет ситуацию. Он приходит, чтобы освободить от власти греха каждого, кто хочет от неё освободиться, независимо от того, как человек под эту власть попал. Приходит, чтобы призвать «не праведников, а грешников к обращению».

"Блаженны алчущие…" Есть люди, в которых живет эта жажда Бога. Их всегда видно. Это чувство, если оно есть в человеке, настолько сильно и глубоко, что меняет его в основах его личности. Давайте подумаем об этой жажде. Наверное, главное, что характеризует любую жажду – страдание, которое это чувство приносит, и тем большее, чем оно больше. Для нас часто храм – то место, куда мы приходим отдохнуть душой, исцелиться от душевных недугов, а молитва – несказанное удовольствие общения. Но мы забываем, что истинная жажда Бога всегда сопряжена со страданием по Богу. Если человек поистине жаждет Бога, то ему общения с Богом всегда не хватает. Здесь никогда не может быть никакой успокоенности. Признаемся, что часто наблюдаем в себе это спокойствие обладания истиной. Но, скорее всего, это в нас просто инертность сознания, неспособного всегда пребывать в неудовлетворенном поиске.

"…ибо они насытятся". Мы всегда должны ощущать зияющую пустоту внутри себя, которую насытит Бог. В противном случае, что будет значить для нас та главная встреча? Но ощущать в себе пустоту трудно, в этом и состоит то страдание, о котором мы с вами говорим. Так или иначе, мы не можем не понимать, что та духовная пища, которая дается нам по благодати Божьей, это лишь крупинки, зернышки, высшая в мире аскеза.

Фарисеи, пришедшие послушать назаретского Учителя и интеллектуально подискутировать с Ним «о божественном», совершенно не в силах вынести, что Он садится обедать с налоговыми инспекторами, которых они и за людей-то не считают. Они ропщут, потому что считают, что если Он и в самом деле Мессия (да хотя бы и просто посланник Божий), то Он должен воздавать за праведность. Имеется в виду, что Он должен превозносить их, чемпионов праведности. Но Слово Божие называет Мессию Спасителем и Искупителем Израиля. Из какого же рабства искупать праведника, от чего спасать его? Господь говорит на это, что Он пришел призвать не праведников, но грешников к покаянию. Именно признать себя нуждающимся в спасении — вот что необходимо для того, чтобы стать участником этого спасения. Грешником, нуждающимся в покаянии. Рабом греха, нуждающимся в искуплении. Больным, нуждающимся во враче. Вот на это-то фарисеи и не согласны, и потому они начинают мелочно придираться ко Христу, спрашивая, а почему же тогда Его ученики, предполагаемые призванные грешники, не постятся и не преуспевают в прочих аскетических упражнениях. Признать себя нищим, нуждающимся в Иисусе — важнейшая поворотная точка не только для фарисеев, для любого человека. «Признай только вину твою», говорит Господь через  3:14 Иеремию пророка.

«Иисус же сказал им в ответ: не здоровые имеют нужду во враче, но больные». Нам кажется смысл этих слов совершенно прозрачным, и в контексте всего сегодняшнего чтения он не вызывает никаких вопросов. Но текст евангельский тем уникален, что мы никогда не ограничены одним локальным контекстом, именно в том божественная сущность этого текста, что он встраивается в совершенно разные контексты нашей жизни (не говоря уже о внутрибиблейской самореферентности) и везде оказывается плодотворным. Но мы, забывая об этом, часто проходим мимо очень важной и существенной вещи, связанной с этими словами. Наш хрупкий церковный организм противостоит очень многим сопротивным силам мира сего. Мы даже не станем их все здесь перечислять, столь велик их список. Сегодня мы вспомним об одной очень мощной силе. Эта сила порождается сообществом очень умных, очень образованных, очень сильных характером, очень успешных в своих профессиональных областях людей. Для них существует непреложный закон: можно доверять только тем воззрениям человека, которые получены не под давлением обстоятельств, а путем некоторого строгого исследования и являются результатом затраченного человеком труда. Примером может стать научное исследование. Чтобы написать статью, надо несколько месяцев работать и полученные результаты должны быть абсолютно независимы ни от чего, ни от нашего внутреннего состояния, ни от условий, в которых они получены, иначе они не имеют никакой ценности для научного сообщества. И вот когда подобным образом мыслящий человек производит для себя некоторую статистическую оценку общества, он видит, что в церкви в основном (для статистики, скажем, 80% - это уже очень много) люди больные или несчастные, и тогда он говорит так. Их воззрения (их христианство) обусловлено тем отчаянным положением, в котором они находятся, поэтому «научной» подлинностью не обладают, им просто так плохо, что хочется верить в какую-то «добрую сказку». Вот если бы это были абсолютно здоровые и успешные люди, которые в полном смысле вольно приняли это «учение», их можно было бы послушать, но ведь их хорошо, если 5% — несущественно для статистики, они находятся в рамках статистической погрешности, поэтому на них можно вообще не обращать внимание. И вот интерес их к Церкви истрачен. Но если попытаться достучаться до них, то нужно в первую очередь показать им эти слова и сказать: но ведь и наш Господь это понимал, Он понимал, что апостолов было 12 человек, а больных толпы (какие там 5%!). Но именно на это Он и пришел. Потому что «не здоровые имеют нужду во враче, но больные».

Евангелисты не раз упоминают следующих за Иисусом сборщиков налогов, или, как их называют в русском Синодальном переводе на славянский манер, мытарей. Одним из таких сборщиков был и упомянутый в Евангелии от Луки Левий. Почему же именно у них, у этих отверженных религиозным обществом людей, был такой интерес к Спасителю? И не только у них, но и, например, у городских проституток, да и вообще у тех, кому рассчитывать в приличном религиозном еврейском обществе было не на что? Чего они ожидали от Иисуса? Прощения грехов? Но что мешало им обратиться к Богу самим, не дожидаясь появления этого необычного Человека? Нам сегодня это понять непросто.

Между тем, дохристианские представления о зле и о грехе, даже в иудейской среде, были таковы, что рассчитывать этим людям было не на что. В древности вообще повсеместно господствовало убеждение, что зло в мире почти всесильно. Совершив однажды злой поступок, человек никогда уже не мог избавиться от его последствий, они оставались с ним не только до конца его земной жизни, но и до конца мира. Выхода не было: исправить сделанное зло человек был не в состоянии. Можно было сколько угодно раскаиваться и сожалеть: это ничего не меняло. Что сделано, то сделано. Сделанного не воротишь.

Совершённое зло, сделанный однажды грех уже никогда не исчезнет, не уйдёт в небытие. В яхвизме и, соответственно, в иудаизме ситуация была не совсем такой лишь потому, что присутствие Божие, сопровождавшее народ, позволяло иногда очиститься от последствий совершённого греха, от того, что на языке левитского священства называлось скверной. Но очищение было возможно лишь тогда, когда грех был совершён невольно, к примеру, по незнанию или по слабости.

В этом случае можно было раскаяться в совершённом грехе, а затем надо было совершить соответствующие очистительные ритуалы. Они включали особое очистительное жертвоприношение, когда человек подходил к алтарю, к месту Божьего присутствия с тем, чтобы Бог очистил его от последствий содеянного. Но если грех совершался сознательно, не помимо воли человека, а в полном с ней согласии, очиститься от последствий таким образом совершённого греха было невозможно.

Даже раскаяние и обращение к Богу с просьбой о прощении не меняло ситуации: Бог мог простить человека, но избавить его от последствий было невозможно. Чтобы такое избавление стало возможным, Богу надо было бы заново сотворить мир. Перезапустить все существующие в нём причинно-следственные цепочки с тем, чтобы всё началось с чистого листа. А вот приход Христа и явление в мир Царства как раз и предоставляет каждому такую возможность.

Поэтому Левий и бежит за Иисусом: если этот Учитель его позвал, значит, каким-то чудом его, Левия, грех, совершённый совершенно сознательно и добровольно, тоже может быть прощён! Для таких, как Левий, это была поистине радостная весть. Но и для каждого из нас она тоже является таковой, хотя мы и не всегда это понимаем. Ведь в Царстве нет места никакому греху, даже случайному и невольному. А значит, нам всем, если мы хотим Царства, придётся начинать с чистого листа. И воспользоваться возможностью, которую предоставляет нам Спаситель.

Вы когда-нибудь встречали по-настоящему здорового человека? Не то что бы у нас всех всё болит, но где-нибудь что-нибудь у каждого обязательно не так. Может быть, физический изъян, может быть душевный недуг... Так что люди не делятся на здоровых и больных, люди делятся на тех, кто считает себя здоровым, и тех, кто считает себя больным. Поэтому на самом деле все нуждаются во враче, но некоторые считают, что не нуждаются, и к врачу не обращаются. К таким врач и рад бы прийти — да не зовут. Но и среди тех, кто считает себя больными, тоже есть разные люди. Некоторые не верят в нормальную медицину, не доверяют врачу и идут к знахарям, колдунам, экстрасенсам и тому подобным «специалистам» и в результате незаметно для себя становятся рабами своего здоровья, точнее, своей болезни.

Я думаю, что аналогия понятна. Безгрешных людей нет, и Иисус пришел ко всем. Но некоторые не считают себя грешными, а некоторые не верят, что Христос может их избавить от греха и его последствий, и ищут чего-то другого. Исцеление нам протянуто, но для того, чтобы его получить, надо обратиться к Врачу. Осознание себя духовно больным и обращение к Богу за духовным исцелением и называется покаянием.

Он пришел призвать грешников. Но почему мы отвечаем на этот призыв? Откуда в нас берется желание ответить? Проще и разумнее всего признать всесильное действие Святого Духа, Который и производит в нас подобное желание. Но есть еще и наше собственное участие, наше согласие ответить на призыв. Откуда оно берется? Глядя на себя со стороны, трудно предположить возможность подобных устремлений. В мелочном и заботящемся только о себе, жаждущем покоя и большого амбара, полного всем необходимым до скончания века, не доверяющем никому существе не разглядеть и сотой доли необходимой воли для ответа на призыв Иисуса. Тем более, глядя на других, таких же, как ты. В них, чужих и страшных, тем более не найти ничего, никаких качеств, заставляющих говорить Богу "да". И, тем не менее, больные грехом люди, сталкиваясь лицом к лицу с Безгрешным, соглашаются идти за Ним. Вряд ли можно определить до конца, по каким причинам, но одна нам точно известна. Говоря о том, что Иисус – Человек во всем, кроме греха, мы имеем в виду не только то, что Он ел и пил, говорил и смеялся, но при этом никогда не творил зла. Встречаясь с Ним, мы впервые узнаем Человека, который никогда не подумает о нас плохо. Никогда не осудит. Никогда не скажет о нас гадость за глаза. Это вечное "никогда" и порождает в нас насущную необходимость не расставаться с Ним никогда.

В ответе Господа Иисуса на вопрос о том, почему Его ученики не постятся в отличие от Иоанновых и фарисейских, для нас принципиально важно, что Господь не отвергает упомянутых в вопросе средств духовной жизни, но и не придает им определяющего значения. Его слова о сынах чертога брачного ясно указывают на то, что средства занимают подчиненное по отношению к цели положение. Переводя Его пример на современный язык, можно было бы сказать, что бессмысленно покупать модем, если ты уже подключен и работаешь в сети. Зачем поститься сынам чертога брачного, когда с ними жених? Но вот когда отнимется у них Жених, тогда те или иные средства, помогающие нам вновь встретить Его, будут совершенно необходимы. Человеческой психологии свойственны оба возможных здесь варианта иллюзий: преувеличение значения средств духовной жизни по сравнению с целью и пренебрежение ими. В первом случае мы создаем обрядовую религию со множеством мелочных предписаний и без видимого объекта поклонения. Во втором случае мы возносимся мыслью в незримое, теряя самих себя как субъектов поклонения. И в том, и в другом случае реальная встреча с Богом оказывается по меньшей мере затрудненной. То, что говорит Господь, — путь трудный, но, в отличие от описанных, реалистический и реальный.

Как видно, отношение Иисуса к посту, как и ко всякой религиозной традиции вообще, всегда было очень далеко от того религиозного формализма, без которого многие из Его собеседников не мыслили своей жизни. Конечно, в определённых случаях пост важен и необходим, и против поста в принципе Иисус отнюдь не выступал.

Речь шла о другом: о том, чтобы любой элемент религиозной традиции служил духовному становлению и развитию человека. В самом деле, пост, к примеру, по крайней мере, в яхвистской и в иудейской традиции, всегда предполагал печаль и траур. Это мог быть семейный траур по умершему родственнику или общественный траур в связи с какими-нибудь общезначимыми печальными или трагическими событиями, или, наконец, траур в дни покаяния, индивидуального или общинного, а иногда и общенационального, как это было, к примеру, в дни осады Иерусалима ассирийской армией в VIII в. до н.э. Но в любом случае пост был наполнен конкретным содержанием, у него всегда был некий вполне определённый смысл.

Между тем, в евангельские времена, и прежде всего в фарисейской среде, пост во многом превратился если не в формальность, то в чисто религиозную обязанность. Всем было известно, что верующий человек должен раскаиваться в своих грехах и сокрушаться о них, и для упорядочивания процесса духовные лидеры фарисейского братства установили обязательный пост, на который отводилось два конкретных дня каждой недели (не считая особых траурных дней, отмечавшихся ежегодно).

Конечно, можно было при желании увеличить время поста, а вот уменьшить его и отказаться от двух положенных в неделю постов было не то чтобы запрещено, но крайне неблагочестиво. Такой отказ практически наверняка вызвал бы, как минимум, недоуменные вопросы, что и произошло с учениками Иисуса.

Иисус даже не пытается дать отказу от поста какие-то религиозные объяснения. Его объяснения имеют отношение исключительно к духовной жизни: если Его ученикам не о чем сейчас жалеть и они не думают ни о каком раскаянии, потому что Он Сам с ними, то и в посте нет ни смысла, ни необходимости. А когда смысл и необходимость появятся, тогда и настанет время поста. Всему своё время, определяемое логикой не религиозных установлений, а духовной жизни. Так, как и бывает в Царстве.

Иисусу задают вопрос о том, почему его ученики не исполняют обычаев, принятых правоверными иудеями. Почему они не молятся и не постятся, как прочие? Христос отвечает несколькими короткими притчами, сравнивая эту ситуацию с брачным пиром, ветхой одеждой и старым вином. Нелепо не радоваться на свадьбе, еще более странно предлагать пить молодое вино разу после выдержанного старого. И совсем абсурдным кажется рвать новое полотно, чтобы сделать из него заплаты к износившейся уже одежде. Господь не говорит, что поститься совсем не нужно, но лишь показывает, что иногда это совсем неуместно, что всему свое время. Но понять эти притчи могут лишь те, кто присутствует на брачном пире, кто понимает, что Он – тот самый жених, в присутствии которого невозможно не радоваться.

Господь предлагает нам нечто совсем новое, чего старое вынести не может, как не могут вынести старые мехи нового вина. Но в Евангелии от Матфея Он говорит: не думайте, что Я пришел нарушить закон или пророков: не нарушить пришел Я, но исполнить (Мф 5:17). Как разрешить это противоречие? Всегда, когда мы встречаемся в слове Божьем с видимым противоречием, мы должны понимать, что здесь Господь ждет от нас, что мы выйдем из своей человеческой натуры, немного возвысимся над ней. Мы должны понять, что и то верно и это верно. Но понять это непросто, поэтому в святоотеческую традицию вошел долгий спор о законе и благодати. О том, что первично, а что вторично. Наверное, ответить на этот вопрос нельзя. Здесь разные измерения жизни.

Мы часто забываем, что слово «новый» в выражении Новый завет вовсе не является противопоставлением к слову «старый», нет, оно означает «всегда новый», «неустаревающий». Вот это мы должны понимать, что Бог, Он живой и никакие схемы к Нему не приложимы, любые схемы Он разрывает, как новая заплата на ветхой одежде.

Может возникнуть вопрос, почему Марка и Матфея, в отличие от Луки, отсутствует упоминание новом вине, которое не хотят пить те, кто пьет старое. Это связано, видимо, с тем, что Лука, ученик Павла, слишком хорошо знал о трудностях проповеди среди евреев.