Мысли вслух на 1 Кор 1:26-31

Зачем Богу так нужна слабость и глупость для того, чтобы, по слову апостола, посрамить мудрость и силу? Неужели слабость и глупость лучше справляются с поставленными Им задачами? Или Ему важно, чтобы каждый непредвзятый наблюдатель понял бы: дело не в человеческой силе или мудрости, ни сила, ни мудрость мира сего ни при чём, это Божья сила и Божья мудрость?

Но разве любому непредвзятому наблюдателю не станет очевидно с первого взгляда, что есть вещи, которые необъяснимы в рамках непреображённого мира и его природы, и больше всего таких необъяснимых вещей встречается именно в христианской жизни? А может быть, дело вовсе не в этом? Тогда в чём же? Может быть, в двойственности всякой человеческой мудрости и в неоднозначности всякой человеческой силы? В самом деле, человеческая природа после грехопадения и сама по себе стала не слишком надёжным инструментом, особенно для серьёзного духовного дела.

И психика, и физиология даже вполне здорового человека могут подвести его в любой момент. И если здоровье физическое, даже в случае сбоя, принципиально испортить или исказить миссию человека не в состоянии (в самом худшем случае он может просто не успеть доделать на земле то, что было ему поручено, и тогда Богу придётся искать себе другого служителя), то здоровье психическое, которое тоже может давать сбои (притом не всегда заметные для обладателя), может подвести куда серьёзней. Но дело не только в повреждённой грехом человеческой природе. Дело, прежде всего, в том духовном ядре человеческой личности, которое грехопадение и затронуло в первую очередь потому, что с него оно и началось. Кратко и ёмко описал проблему автор Пролога Книги Бытия, сказавший, что «все намерения сердца человеческого — зло от юности его». И дело тут, конечно, не в том, что падший человек в принципе не способен ни на что хорошее.

Дело в том, что к этому хорошему неизбежно примешивается и дурное, которое оказывается подобием ложки дёгтя в бочке с мёдом. И единственным способом избежать этой самой ложки — минимизировать собственно человеческие усилия, сделать сердце служителя, в идеале, духовно совершенно прозрачным для действия Божия. Тогда-то и можно будет избежать того влияния падшей человеческой природы, которое проявляется в каждом человеческом действии и намерении. Или, по крайней мере, минимизировать это влияние настолько, чтобы качество намерений, мыслей и дел служителя Божия стало приемлемым для Царства.

Павел описывает христианскую жизнь как полноту праведности в традиционном её понимании. В яхвизме, а позже и в иудаизме праведность оказалась прочно связанной с образом бедности и бедняка, который впервые появился в проповеди Исайи Иерусалимского. И Сам Спаситель связывает блаженство бедняков, нищих с Собой и с наступлением Царства. Такая связь не случайна. Речь идёт, конечно, не о бедности материальной (тот же Исайя, к примеру, считавший себя бедняком, был вовсе не беден), а о бедности как о духовном состоянии, которое было неотделимо от традиционных представлений о праведности.

В самом деле: праведность ведь не присуща человеку по природе, она не может быть ему свойственна как врождённое или приобретённое качество или свойство его натуры. Праведность — это состояние, в котором человек может пребывать, но которое он так же легко может и потерять. В состояние праведности человека вводит Бог, и сам человек ничего не может поделать для того, чтобы его обрести.

От человека зависит лишь готовность войти в это состояние и удержаться в нём. Но сама по себе такая готовность ничего не меняет по сути: какой бы она ни была, если Бог не вмешается, она бесполезна. Человек оказывается нищим, ничего не имеющим и ничего не могущим в том, что касается его духовной жизни, его отношений с Богом.

Он может много сделать для того, чтобы стать праведником, и ни на йоту не приблизиться к цели без прямого Божьего вмешательства в его жизнь. А всё, что человек может и имеет в этом мире, при решении главной задачи не значит и не стоит ничего.

Человек ощущает себя нищим, бедняком, будучи в мире сем богачом и придворным аристократом, каким был, к примеру, тот же Исайя. Вот об этом и говорит Павел, упоминая и мудрость, и силу, и благородство происхождения как нечто не имеющее никакого значения для духовного пути христианина. Путь христианина — всё тот же путь праведности, но путь праведности со Христом, Который с точки зрения мира сего был полным и абсолютным неудачником, чья миссия завершилась крестом, а значит, полным провалом.

Но для апостола «неудача» Спасителя сродни таким же «неудачам» ищущих праведной жизни, которые отказываются полагаться на всё, что может им предложить мир с тем, чтобы впустить в свою жизнь Бога. Так и христиане готовы впустить в свою жизнь «неудачника»-Христа и пойти за Ним вопреки всем доводам, какие может им привести этот мир. Потому, что у «неудачника», за Которым они готовы пойти, есть один, но самый веский аргумент: то Царство, которое Он принёс в мир.

Итак, распятый Христос — «для Иудеев соблазн, для Еллинов безумие»... Да неужели Господь Всемогущий не мог найти какой-нибудь не соблазняющий и не кажущийся безумием вариант? Мог. Но не стал искать. Потому что Он не ставил и никогда не ставит Себе цели быть удобным и комфортным... Да, Он любит человека — но это не значит, что Он перестаёт быть Самим Собой. Он действует внутри Своих законов. И даже если кажется, что Он «ведёт Себя не как Бог» — на самом деле Он просто не старается соответствовать нашим представлениям о том, каким должен быть Бог.

Продолжая разговор о спорах и о том, что их вызывает, Павел, разумеется, не случайно, переходит к теме человеческой мудрости и её границ. Для него очевидно, что понять тайну земного служения Спасителя и Его крестной смерти эта мудрость не в состоянии (ст. 18 – 21). Здесь апостол остаётся верен традиции «бедняков», сложившейся ещё во времена допленных пророков. Судя по Книге Псалмов, уже тогда ищущим полноценной духовной жизни и глубоких отношений с Богом стало ясно, что для обретения праведности одних человеческих усилий недостаточно, что человеку, желающему идти за Богом, нужно отказаться от мысли полагаться только на себя. Достичь желаемого ищущий мог, лишь полностью предав себя в волю Божию. Не случайно эти люди стали называть себя «бедняками»: они понимали, что перед Богом они подобны нищим даже тогда, когда по меркам мира сего их можно счесть мудрыми и богатыми. Именно они более других ожидали прихода Мессии и наступления мессианского Царства; именно таких людей называет блаженными Иисус, провозглашая его наступление. Но и во времена древних пророков, и во времена Иисуса были люди, которые предпочитали собственную мудрость Царству. И Павел прямо говорит о том, что пытаться понять тайны Царства одними человеческими усилиями бесполезно.

Казалось бы, в этом и нет необходимости, ведь Иисус Сам открыл их каждому, кто хотел увидеть и услышать, каждому, кто готов был довериться Ему и пойти за Ним. Но поступить так мог лишь тот, кто пережил то, что переживали «бедняки»: понимание, при всей своей мудрости и знаниях, полной своей беспомощности в том, что касается Царства, которого не понять и в которое не войти никому, если не введёт Тот, Кто принёс Царство в мир. Именно человеческая мудрость требует знаков и доказательств даже там, где всё очевидно (ст. 21 – 24), ведь такие знаки и доказательства нужны не для того, чтобы убедиться в подлинности открывшейся реальности, а для того, чтобы «вписать» её в рамки человеческой логики, согласовав и увязав с земной мудростью, которая здесь бессильна. И лишь тем, кто отказался от таких попыток, открывается путь в Царство (ст. 26 – 31). А вместе с тем им становится понятной вся бессмысленность споров, которые разделяют людей в этом мире.