Мысли вслух на Еф 4:1-6

Слова Павла о едином теле, едином духе, единственной верности и едином крещении звучат как один из первохристианских символов веры. В те времена единого символа не было, их, по-видимому, было несколько. И хотя никто эти символы формально не канонизировал, фактически они свою роль играли: позволяли христианам кратко и ёмко сформулировать главное кредо своей веры и своей жизни. А в основе той формулировки, которую предлагает апостол в своём послании, лежит Церковь как единое тело и единый дух, соединённые одной, единственной для всех, надеждой.

Речь идёт именно о Церкви с большой буквы. Не о земном, людьми основанном сообществе, а о духовной реальности. Как духовная же реальность Церковь всегда — Царство на земле. Если христианин — житель Царства по определению, то Церковь — по определению представительство Царства на земле.

Члены которого соединены между собой одним, единым для всех, дыханием — дыханием этого Царства. И связаны одной общей надеждой — надеждой на то, что настанет день возвращения Христа во славе, когда Царство раскроется до конца и в полноте, включив в себя и преобразив весь мир. Потому и Господин у всех христиан один. В данном случае именно так — Господин с большой буквы. Царь. Владыка своего Царства. Того самого, куда входят через крещение, которое тоже одно. Конечно, будь церквей много, крещений тоже было бы много. Но Церковь с большой буквы одна по определению.

Поэтому и крещение одно, если оно настоящее: ведь оно вводит человека именно в эту Церковь с большой буквы, а не в какое-то земное сообщество. Или не вводит никуда вообще — но тогда уже слово «крещение» впору брать в кавычки. И вера у всех христиан тоже одна, если только они христиане. Вера, конечно, как верность Христу, а не как разнообразные описания многочисленных вариантов христианского мировоззрения. И один Бог над всеми и надо всем. И во всех. Ведь только Божье присутствие может сделать Церковь телом Христа, а мир Царством. В этом и надежда христиан. Если, конечно, речь идёт о настоящем христианстве.

Нередко библейское учение о личном Боге противопоставляют пантеизму как учению языческому. В самом деле: языческому миру пантеизм свойствен, а вот о личном Боге язычники говорят редко. Впрочем, нельзя сказать, чтобы они о Нём не говорили совсем. Но личный духовный опыт язычника действительно часто носит именно пантеистический характер. Оно и неудивительно: ведь для полноценного богообщения необходимо откровение, чтобы узнать Бога как Личность, Он должен открыться ищущему Сам. Иное дело пантеизм: присутствие Бога в мире — реальность, и эта реальность доступна всякому ищущему.

Не случайно поэтому путь духовных исканий часто и многих приводил прежде всего к пантеизму, который укреплял их язычество: ведь от пантеизма легко перейти к обожествлению космоса. Возможность такого обожествления была одной из причин того, что авторы всех без исключения библейских книг к пантеизму относились весьма насторожённо. Впрочем, пантеизму все-таки нашлось место на библейских страницах: ведь в нём есть некая правда, хоть и не вся.

Если присутствие Божие в мире — реальность, то и пантеизм имеет право на существование, не претендуя, разумеется, на истину в последней инстанции. А в контексте новозаветного откровения, откровения о Царстве он получает новое измерение. В самом деле: пантеизм возможен постольку, поскольку Божье дыхание, Божье присутствие пронизывает собой мироздание, притом с самого начала, с того самого, когда, по слову Поэмы творения, «Дух Божий распростёр крылья над водой».

И само это присутствие делает возможным преображение творения, качественное изменение его природы, которое избавит мир от власти того зла, что вошло в него во время падения. Но для того, чтобы такое преображение стало возможным, полноте Царства надо было войти в мир изнутри, через человека, точнее, через Богочеловека.

И вот теперь, когда это произошло, пантеизм обретает новое качество. Прежде он напоминал о присутствии Бога в творении, теперь — о присутствии творения в Боге. Не в глубине Божьей личности, где нет и не может быть ничего тварного, а в процессе Божьего существования, частью которого и является Его Царство. Бог, погружённый в жизнь мира, в самую её глубину, и мир, включённый в Божью жизнь настолько, насколько она ему открыта — это и есть Царство. И сама Божья жизнь — «над всеми, через всех и во всех».

Говоря о единстве церковной общины, Павел, как видно, имеет в виду не просто организационное или вероучительное единство. Единство церковной общины является для него, прежде всего, свидетельством нормальной и полноценной духовной жизни входящих в неё христиан. Апостол прекрасно понимает, что единство — не самоцель и даже не средство для решения тех или иных стоящих перед церковью задач. Единство общины — естественное следствие нормальных отношений между христианами как жителями Царства. Если Бог действительно не только «над всеми», но и «во всех» и «через всех» (ст. 6), то и единство «всех» подразумевается само собой, иных отношений между людьми, живущими в Царстве и дышащих с Богом одни дыханием, просто не может быть.

Но человеку, ещё не преображённому до конца, легко потерять Царство, пойдя на уступки собственной греховности, потому-то Павел и призывает эфесских христиан сохранять единство (ст. 1 – 6): в его устах этот призыв звучит, как призыв не забывать о Царстве и о духовной жизни. И о церковных служениях Павел судит с точки зрения того, насколько они приближают служителей к полноте жизни в Царстве. Само понятие благодати для него неотделимо от служения, она даётся христианину для служения и даётся как неотъемлемая часть отношений, связывающих его с Воскресшим (ст. 7 – 10). И служение для Павла тоже неотделимо от духовной жизни служителя. Будь Церковь обычной религиозной организацией, всё было бы проще: будущих служителей просто готовили бы так, как готовятся в нашем, ещё не преображённом мире ко всякой работе, требующей специальных знаний и навыков, а после подготовки они отправлялись бы на свои служения, как молодые специалисты на работу после окончания учёбы.

Но в Царстве всё иначе: здесь невозможно чему-то научиться или к чему-то подготовиться, не укоренившись в жизни Царства и не преобразив собственную природу, так, что обучаться служению приходится в процессе этого служения. Жизнь Царства настолько цельна, что её невозможно отделить от служения в узком, конкретном смысле слова, и к ней никто не готов, прежде всего потому, что научиться жить в Царстве можно, лишь войдя в него. И служениям Царства можно учиться, только живя в нём. Жизнь в Царстве сама становится служением, а служение — частью жизни Царства. Не случайно Павел считает главным смыслом всех церковных служений созидание тела Христова, а главной задачей служителей — достижение той полноты духовной жизни, которую на привычном нам языке можно назвать совершеннолетием, когда человек становится настолько зрелым во всех отношениях, что ему можно уже доверить любое дело, как доверяют его взрослому и ответственному человеку (ст. 11 – 16). Церковь — община жителей Царства, и только оно может быть средством, целью и смыслом любого церковного служения.

Апостол Павел говорит, что каждому из нас «дана благодать по мере дара Христова». Какова же эта мера? Мера дара Христова? Мера Его дара — это Его жизнь, отданная за нас! Его дар — это Он Сам. Итак, мера дара — безгранична. Иначе говоря, безгранична и дарованная каждому из нас благодать. Каждому. Мы ведь любим снимать с себя ответственность, говоря, что у нас особых даров нет, мы люди скромные... А Господь уже дал каждому — всё, благодать без меры! И на каждого из нас этот дар — не только подарок, но и ответственность.