Мысли вслух на Деян 8:1-25

Интересно, что Евангелие, которое благовествуют ученики, будучи отделено от дара Святого Духа, который подается уверовавшим через апостолов, может легко превратиться в очередное эзотерическое магическое учение. Именно так воспринимает его Симон Волхв. Не зная свободы и благодати Святого Духа, отношений с Богом, построенных исключительно на милости и свободном даре общения, он считает, что в христианской жизни можно что-то купить или продать. Это заблуждение весьма универсально. Как только мы теряем (забываем) этот опыт радости о Боге, перестаем жить Духом, мы тут же начинаем думать, что у Бога можно что-то заработать, вынудить Его на что-либо, как-то подкупить Его.

Как удивительно и страшно оказаться в Иерусалиме во время гонения, почувствовать волнение, страх, трепет людей и в тоже время все возрастающую веру и радость следования Христу. Перед нами что-то очень похожее на Евангельские события — гонения, смущение и плач по убитому. Только в этот раз речь идет уже об учениках Христа, убит Стефан. И как тогда, находятся «мужи благоговейные», погребающие мученика. Плач по Стефану затихает, но вот уже слышно эхо — горюют люди, родственников которых сажает в темницы Савл. Но в тоже время мы видим Филиппа, благовествующего весть о Христе — пришедшем Мессии. Мы видим чудеса и исцеления, людей, внимающих слову и «радость великую» (Деян.8:8). Вот так и в наше время, сложности бывают плодотворной почвой ощущению Божьего присутствия, глубокой молитве и радости. Именно поэтому Господь просит принимать все, что Он дает, без противления, т.к. «любящим Господа все содействует ко благу» (Рим.8:28). И всяческие трудности призваны утвердить нас на пути следования за Ним.

В церковное употребление ещё в Средние века вошёл термин «симония». Так называлась купля и продажа церковных должностей. Вполне очевидно, что термин восходит к имени упомянутого в Книге Деяний мага Симона, вроде бы обратившегося и отказавшегося от магии, но… в известном смысле всё-таки оставшегося магом. Правда, средневековые последователи библейского Симона явно измельчали: они хотели получить за деньги церковную должность, а Симон метил выше. Он хотел купить себе немного благодати. Насколько денег хватит. А это уже посерьёзнее церковной должности. Тут-то и начинается самое интересное и самое показательное. С продажей церковных должностей всё ясно: все церковные структуры — дело рук человеческих. И с куплей-продажей мест в этих структурах тоже по-человечески всё понятно, хоть и мерзко. А вот с благодатью действительно интересно. Как Симон представлял себе благодать, если был уверен, что её можно купить или продать?

Наверное, примерно так же, как ту сверхприродную энергию, которой он сам всю жизнь стремился овладеть. И, вероятно, добился в этом деле известных успехов, если ему удавались его многочисленные «волхвования». Маг ведь всегда уверен, что энергия, наличие которой он если не осознаёт, то ощущает, энергия, лежащая в основе мироздания, — реальна. И ею можно овладеть. А главное — ему это удастся. Без такой уверенности мага нет. И магии тоже. Но вот маг сталкивается с проявлениями силы Божьей. Силы Царства.

И… легко и быстро обращается. А потом просит продать ему благодати. Интересное обращение! Хотя, если вдуматься, ничего странного тут нет. Равно, как нет, разумеется, и никакого настоящего обращения. А есть — признание очевидного для мага факта: в мире есть сила, превосходящая всё то, с чем ему до сих пор приходилось иметь дело. И есть люди, этой силой владеющие — так видит ситуацию маг. С такими людьми надо ладить. Надо принять их религию — для мага христианство всегда будет только религией, как жизнь Царства оно ему неведомо по определению. В конце концов, маг может даже бытие Бога принять, если увидит, что сила исходит от Него. Но довериться Богу он не сможет никогда. Ведь довериться — значит признать Его не просто более сильным, но и высшим себя.

Для такого признания магу надо перестать быть магом. Перестать быть самим собой. А пока этого не произошло, религия мага будет строиться по принципу «ты мне, я тебе». Бог сильнее — значит, надо с Ним договориться. Так, чтобы Он поделился Своей силой. Может быть, через каких-нибудь людей, каких-нибудь посредников, которым Его сила доступна. Но… апостолы вдруг, совершенно неожиданно для Симона, дают ему жёсткую отповедь. И он что-то понимает — если не всё, то, по крайней мере, кое-что.

Понимает, что эти люди несут нечто такое, чего не купишь за деньги. И дело не в том, что Бог не хочет делиться с человеком Своей силой. Дело в том, что эта сила — часть Его Царства. И получить её можно лишь войдя в Царство. Вместе с Божьей любовью, как одно из её проявлений. А вне Царства и без Божьей любви маг так и останется магом. Какую бы религию он ни исповедовал и сколько бы ни обращался к Богу. С Ним ведь не договориться. Ему можно только отдать всего себя. И взамен получить от Него всё. Всё Царство во всей его полноте.

Симон волхв — очень современная фигура. Ведь и в наше время не составляет труда встретить выдающих себя за кого-то великого магов и экстрасенсов, чью силу многие путают с силой Божией. Для многих наших современников стало привычным ставить христианство в один ряд с другими мировоззренческими системами и «обогащать» его, соединяя с оккультными и прочими «паранормальными» практиками.

Симон Волхв уверовал и крестился. Но на его примере мы видим первый случай того, как инерция прежней духовности продолжает проявляться и даже усиливаться после обращения. Понятно, что тем силам, к которым человек долго обращался, не хочется его отпускать от себя, но и самому такому человеку необходимо чётко разделять новообретённую веру и прежние увлечения. Симон же полагал, что сила Духа Святого подобна силам, с которыми он до сих пор имел дело, только гораздо мощнее. Думается, в этом, а не только в желании дар Божий получить за деньги, в стремлении внести в духовную жизнь отношения купли-продажи, состояла неправда Симона.

Впоследствии о Симоне Волхве возникло много легенд, согласно которым он вернулся к магической практике, но Книга Деяний прерывает рассказ о Симоне на словах о возможности его покаяния. Такая возможность у Симона была, остаётся она и у его нынешних подражателей, только бы они опомнились. Но принёс ли Симон покаяние, также не сказано. Он просит апостолов молиться о себе, видимо, считая их сильнее себя, но не молится сам. Что-то ему, видимо, мешало...

Иногда от родителей, иногда от других людей нам доводится слышать что-то, по смыслу близкое к: «Ты живешь неправильно, и если так пойдет дальше, то тебе будет плохо». А мы в ответ: «Ну, что ты каркаешь!» Нам так не хочется увидеть причину неприятностей или даже бед в самих себе, что мы готовы найти ее в том, что нас обличили.

Так и здесь Симон-волхв, обличенный апостолами в языческом подходе к христианской жизни и призванный ими к личному покаянию, то есть внутреннему изменению и обращению к Богу, просит их, чтобы они помолились за него, полагая, что таким образом снимется их «заклятие». Как будто не внутреннее язычество Симона, а слова апостолов ведут его к будущей духовной катастрофе.

Стефан совершенно неожиданно меняет и тему, и тональность своей речи. Начинает он, явно имея в виду оправдаться перед своими судьями, объяснить смысл тех слов, которые стали поводом к его обвинению. Весь его довольно продолжительный экскурс в историю еврейского народа и в историю Откровения должен был подвести Стефана к теме Храма как святилища и Торы как инструмента освящения.

Дальше, по-видимому, предполагался переход к образу Христа как живого святилища, как нового Храма, и как живой Торы. Такой переход мог бы объяснить смысл слов Стефана, повторенных им за Иисусом, о разрушении Храма — тех самых слов, которые и послужили поводом к обвинению. Но вдруг, без всякой, казалось бы, причины, Стефан переходит от спокойного исторического экскурса к прямым обвинениям присутствующих в духе и стиле древних пророков. Что же произошло?

Ответом на вопрос может быть свидетельство самого Стефана, который, по собственным его словам, увидел открывшееся небо и Самого Христа, которого он назвал «Сыном Человеческим», стоящего «одесную Бога». Такое откровение не могло не нарушить течения речи Стефана, не изменить как её темы, так и тональности. Очевидно, то, что увидел Стефан, стало началом его ухода, прологом его мученической кончины. Задача изменилась: ещё минуту назад она заключалась в том, чтобы произнести речь в свою защиту, теперь, когда стало ясно, что земной путь и земное служение Стефана подходят к концу, новой задачей стало сказать перед уходом то главное, что должны были услышать собравшиеся послушать Стефана люди. Оправдательная речь как таковая в этой ситуации, естественно, уже не имела смысла.

Главным же было то, о чём говорил ещё во время Своего земного служения слушающим Его людям Сам Иисус: по существу духовное состояние народа ничуть не изменилось со времён поздних пророков. Предшественники тех, кто теперь обвинял Стефана, убивали пророков потому, что не хотели слышать Божьего свидетельства, которое они несли. Обвиняющие же теперь Стефана люди таким же образом убили Самого Мессию — потому, что им так же непереносимо было свидетельство о Царстве, как их предшественникам откровение пророков. Вот это главное и должны были услышать слушающие Стефана люди прежде, чем мученик покинет наш мир. И они услышали всё. И поступили так же, как их отцы.