Мысли вслух на Лк 6:12-19

Бог действительно с нами во всем, Он действительно как человек испытал все, через что мы можем пройти, кроме греха. Есть ситуации в нашей жизни, когда нам кажется, то Бог не может знать этого. Страх? Но ведь в Гефсиманском саду Иисус «Ужасался и тосковал». Печаль? Бог плакал над Лазарем. Трудность выбора?

Мы не знаем, знал ли Иисус, выбирая апостолов, что один из них предаст его. Наверное, не знал — кто. Потому что есть выбор. У нас та же свобода выбора, что и у Бога. Мы можем его не услышать и не послушаться. Но мы точно знаем, что через трудность выбора Бог прошел. Мы знаем из этого текста, что перед тем как выбрать 12 апостолов, Иисус всю ночь говорил с Отцом наедине. Значит, Ему не было просто выбрать. Он и через это прошел. И показал нам пример, показал нам, как выбирать.

В Нагорной проповеди, как традиционно называют следующий за нашим сегодняшним чтением отрывок из Евангелия от Луки, Господь говорит Своим слушателям о том, что такое настоящая жизнь и настоящая праведность, о смысле и нравственных основах жизни. И вот именно в связи с этими словами Христа евангелист отмечает, что весь народ искал прикасаться к Нему, потому что от Него исходила сила. Это очень важное замечание, потому что нам необходимо помнить о том, что истина Божия обладает реальной силой, причем именно потому, что это истина.

Господь говорит далеко не очевидные вещи, понимать и принимать, а тем более исполнять Его слова весьма трудно. Блаженство нищих и алчущих, радость гонимых за правду — все это отнюдь не вытекает из опыта человеческой жизни. Но нам дана возможность почувствовать, пережить в этих словах Иисуса силу истинной жизни, потому что это не просто вымысел праздного ума, но слово Божие, обращенное к нам. Именно поэтому правда и чистота в наших отношениях друг с другом оказываются тем местом, где мы, порой совершенно неожиданно для себя самих, встречаемся с Богом Живым.

Прежде чем выбрать двенадцать апостолов из многочисленной толпы, которая ходила за Ним, Иисус отправился на гору помолиться. Судя по тому, что Он провел там всю ночь, это было очень серьезное и ответственное решение. Этих людей, которых евангелист перечисляет по имени, Он наделил особой благодатью, потому что именно им предстояло заложить основу будущей Церкви.

Перечисляя эти имена, Лука заставляет нас вспомнить то, что мы о них уже знаем. Это не абстрактные персонажи, но очень конкретные рыбаки, мытари, неграмотные простаки, ученые мужи... Тогда становится очевидным, что в их избранности, в их особом статусе нет их заслуги, а есть лишь воля Божия. Господь поставил их на это служение и Сам собирался действовать через них.

Иногда в нас возникает негодование и вопрос о том, почему тот или иной человек вдруг оказывается избранным Богом, хотя по земным меркам может и не очень этого заслуживать. Но если помнить о том, как Господь созидал свою Церковь, как действовал по Своей божественной логике, а не по человеческому разумению, то многое можно принять.

Рассказывая о призвании апостолов, Лука не раскрывает, по какому принципу были Иисус их отбирал, он рассказывает только о том, что они были отобраны из Его учеников. По человеческому рассуждению, Христос должен был выбрать лучших из лучших. Но Евангелия не утаивают от нас человеческих слабостей призванных быть апостолами. Что это показывает — общее состояние народа, когда даже лучшие из лучших не идеальны? Или, может быть, Он выбирал «типичных представителей», наделённых обычными человеческими качествами? Скорее всего, второе, ведь Христос пришёл спасти грешников, и всё-таки эти «типичные представители» не во всём были обычными: они оказались способны откликнуться на Его призыв.

Последним в списке апостолов упомянут Иуда, о котором сразу же сказано, что он потом сделался предателем. Если потом сделался, значит, не был предателем изначально, и что-то же позволило ему стать апостолом. И не потому Иисус позвал его за Собой, что не видел, что Иуда способен на предательство. Конечно же, видел, как видит в каждом из нас потенциал зла, но не отвергает нас на этом основании и старается от нашего же зла оградить. Была надежда на исцеление и у Иуды. Не захотел...

Не случайно именно вслед за перечнем апостолов приведены заповеди блаженств. Блаженства у Луки даны короче, чем у Матфея, но добавлены «горе вам», отсутствующие у Матфея. Это не угроза, но предупреждение об опасности.

О заповедях блаженства за два тысячелетия христианской истории было сказано и написано, наверное, больше, чем о любом другом евангельском тексте. И чаще всего комментаторы пытались обнаружить в них некое новое слово — в обрасти нравственной или богословской, или духовно-аскетической. Но встаёт закономерный вопрос: насколько необходимо было Иисусу начинать разговор со слушавшими Его людьми с этики или с аскетики, или с богословия? Ведь Он обращался к людям верующим, многие из которых наверняка были весьма религиозны. Говорить им о нравственных нормах особого смысла не имело: заповеди Декалога были им и без того хорошо известны. А богословские или аскетические тонкости едва ли подходили для этой, довольно разношёрстной и не слишком образованной, аудитории. Да и слушавшие Иисуса люди ожидали ответа на совсем другой вопрос. В это время в еврейском народе были очень сильны мессианские ожидания, появилось уже немало претендентов на мессианство, и, хотя все они (что и неудивительно) терпели фиаско, ожидание не становилось менее напряжённым, и на каждого, в ком был хотя бы намёк на Мессию, народ смотрел с надеждой.

Неудивительно, что с такой надеждой смотрели слушатели Иисуса и на Него Самого. И Он не хотел обмануть их ожиданий. Но, заяви Он о Своём мессианстве прямо, это произошло бы почти наверняка: ведь с личностью Мессии и в раввинистических кругах, и в народном сознании связывалось нечто воинственное и героическое, Мессия должен был, в соответствии с этими представлениями, быть великим земным царём, который восстановит независимость Израиля и сделает его сильным государством, управляемым по законам Торы. А Иисус, разумеется, не мог обещать народу ничего подобного. И Он просто напоминает Своим слушателям о том, чего ожидали мессианисты прежних эпох, начиная со времён ещё Исайи Иерусалимского.

Именно тогда, по-видимому, возникло первое мессианское движение, участников которого стали называть «бедняками», а они приняли это название, которое и закрепилось впоследствии за теми, кто вёл праведную жизнь и ожидал прихода Мессии. Вот об их-то, этих мессианистов, блаженстве и говорит Иисус. Он действительно свидетельствует о Своём мессианстве и о близости Царства, уже входящего в мир. Но входящего не под звуки боевых труб, а тихо, в той тишине, в которой духовно чуткое сердце слышит Бога. Царства, блаженство которого понятно лишь беднякам.

«… И проводил Он ночь в молитве к Богу…» Из этих слов, дающих нам немного прикоснуться к опыту нашего Господа, вышла огромная замечательная традиция ночных богослужений. Собственно, задумаемся, что значит «всенощное бдение», это значит, всю ночь не спать и молиться, жаль, что сейчас оно редуцировалось в службу с 6 до 8 вечера. Но у нас всегда есть возможность дома не спать – и это удивительный опыт. Тому, кто ни разу этого не пережил, очень трудно объяснить, что это такое. Главное, что дает ночь – это тишина и уединенность, только в этой тишине можно различить голос Божий. Весь мир погружен в покой и пространство, и время теряют свой смысл. Вы замечали, как совсем иначе течет время ночью? Это, конечно, и аскеза – потому что порой, особенно после тяжелого дня, бывает трудно не заснуть, подобно тому, как заснули ученики в Гефсиманском саду. Можно без конца приводить причины преимущества ночи для молитвы. Главное, кажется, в желании никогда не расставаться с Богом, даже на несколько часов ночного бесчувствия.

В проповеди «на месте равне», как традиционно называют этот отрывок из Евангелия от Луки, Господь говорит Своим слушателям о том, что такое настоящая жизнь и настоящая праведность, о смысле и нравственных основах жизни. И вот именно в связи с этими словам Христа евангелист отмечает, что весь народ искал прикасаться к Нему, потому что от Него исходила сила. Это очень важное замечание, потому что нам необходимо помнить о том, что истина Божия обладает реальной силой, причем именно потому, что это истина. Господь говорит далеко не очевидные вещи, понимать и принимать, а тем более исполнять Его слова весьма трудно. Блаженство нищих и алчущих, радость гонимых за правду – все это отнюдь не вытекает из опыта человеческой жизни. Но нам дана возможность почувствовать, пережить в этих словах Иисуса силу истинной жизни, потому что это не просто вымысел праздного ума, но слово Божие, обращенное к нам. Именно поэтому правда и чистота в наших отношениях друг с другом оказываются тем местом, где мы, порой совершенно неожиданно для себя самих, встречаемся с Богом Живым.

Многие евангельские слова, если бы мы вдумались в их смысл, должны были бы звучать странно. В самом деле, почему нужно считать «блаженными» плачущих, голодных, гонимых? И чем тут может помочь «нищета духа»? Конечно, голодный, который знает, что его скоро накормят, счастлив потому, что скоро получит желаемое. Так же счастлив может быть и плачущий от горя, знающий, что его горю скоро помогут, и гонимый, понимающий, что терпеть осталось недолго. Но это всё же ещё только будущее счастье, а Иисус говорит о блаженстве этих людей уже теперь, когда торжество Царства ещё впереди. Возможно, ответить на вопрос поможет обращение к изначальному смыслу слова «блажен», или, вернее, к смыслу его еврейского подлинника, который обозначал человека, получающего силу и поддержку от Бога. Тогда всё встаёт на свои места: все те, кого называет Иисус, действительно могут положиться на Бога в ожидании грядущего торжества Царства, которое принёс в мир Спаситель. А упомянутая Им нищета духа (впрочем, говоривший по-арамейски Иисус, скорее всего, сказал здесь просто «нищие») была условием, необходимым для того, чтобы получить помощь свыше: ведь до конца довериться Богу можно лишь тогда, когда знаешь точно, что кроме Него надеяться всерьёз больше не на кого и не на что. И тогда немыслимо тяжёлый прежде путь в Царство становится не простым, но лёгким, как то бремя, о котором говорит Спаситель.

Эти слова как будто специально идут вразрез с обычными человеческими представлениями. Почему вдруг блаженными оказались нищие и голодные, плачущие и отверженные, а богатым, сытым и смеющимся — горе? Можно подумать, что Христос возвещает революцию, которая перевернет мир вверх ногами! Царство Божье, которое Он приносит на землю, действительно радикально непохоже на привычные нам отношения в этом мире. Они строятся на милосердии Отца, а не на борьбе за существование. Даже будучи верующими людьми, мы часто забываем о том, что в этом Царстве совсем другие законы, и называем счастьем то, что называет горем Христос, и наоборот, Его блаженства считаем несчастьем. Как сильно надо измениться, чтобы стать настоящим гражданином этого Царства.

Как и некоторые другие эпизоды земного служения Спасителя, Нагорную проповедь Лука описывает не совсем так, как Матфей. Для Луки основой изложения того, что было сказано Иисусом во время этой проповеди, становится противопоставление двух путей: пути богатых, отождествляемым евангелистом с путём язычников, и пути бедняков, оказывающимся путём в Царство.

Сама по себе идея двух путей отнюдь не нова, она хорошо известна по ветхозаветным текстам, и для Луки именно она становится той призмой, сквозь которую он воспринимает слова Спасителя. Упоминая нищих, Иисус, несомненно, имел в виду не просто неимущих, а тех, кто понимал бедность, как духовное состояние. О таких бедняках говорили уже ветхозаветные пророки. И богатые отличаются от них не по имущественному признаку, а по признаку духовному: если бедняки находят своё утешение только в Царстве (ст. 20–23), то богатые получают своё в этом мире, не нуждаясь в Царстве (ст. 24–26).

Но для того, чтобы войти в Царство, нужно оставаться ему верным до конца. И потому жаждущим Царства нельзя жить по законам этого, ещё не преображённого мира, несмотря на то, что законы Царства в нём пока не действуют. Не случайно Лука выделяет в проповеди Иисуса призыв поступать с людьми так, как мы хотели бы, чтобы они поступали с нами (ст. 31), делая его композиционным центром той части своего рассказа, где он приводит наставление Иисуса тем, кто хочет жить по законам Царства (ст. 27–36).

На первый взгляд, призыв этот напоминает общеизвестное «золотое правило», но есть в формулировке его Спасителем одно не сразу бросающееся в глаза отличие: если в традиционном своём варианте «золотое правило» призывает относиться к людям так же, как они относятся к нам, то Иисус советует относиться к людям так, как мы бы хотели, чтобы они к нам относились. Иначе говоря, если мы действительно ищем Царства, то в отношениях с людьми нам, по слову Спасителя, надо, в известном смысле, «работать на опережение», заранее даря им своё хорошее отношение и не дожидаясь того, чтобы они вначале проявили себя по отношению к нам.

По законам нашего, ещё не преображённого, мира это, конечно, совершенно нерациональное поведение: ведь всем известно, что падший человек весьма мало способен как на добрые дела, так и на хорошее отношение к ближним. Но, с другой стороны, иной подход к окружающим нас людям не предполагает открытости, а без неё невозможно войти в Царство. Ведь Царство устроено так, что им нельзя наслаждаться в одиночку. Нельзя обрести его, отгородившись от всех. Царство можно обрести лишь в том случае, если сам становишься его частью, а стать ею можно лишь тогда, когда полученное нами мы передаём другим, тем, кто, как и мы, ищет полноты жизни в этом Царстве. И тогда мы становимся служителями Царства — теми, кого избирает Иисус для того, чтобы через них Царством стал весь сотворённый Богом мир.

Текст, называемый обычно заповедями блаженства, составляет основу Нагорной проповеди. Хотя, в сущности, заповедями их назвать сложно. Что такое, в самом деле, заповедь? К примеру, тот же Декалог — десять заповедей — что они такое? На первый взгляд — система предписаний и ограничений. На взгляд более внимательный — Божьи интенции, обращённые к человеку. И при любом рассмотрении — императив. Для кого-то внешний — юридический или моральный. Для кого-то внутренний — духовно-нравственный. Но в любом случае императив. Нечто такое, что требует исполнения. Следования. Или выстраивания — если речь идёт о внутренней Торе. Но это во всяком случае некая активность, внешняя или внутренняя. Нечто такое, что требует от человека действия. Чтобы исполнить заповеди Декалога, надо что-то сделать. Исполнить в этом смысле заповеди блаженства невозможно.

На всём протяжении христианской истории теологи пытались определить, что же именно нужно сделать для того, чтобы исполнить заповеди блаженства. Мнения высказывались самые разные, и это лишь подтверждает: заповеди блаженства невозможно исполнить в том смысле, в каком мы говорим об исполнении, к примеру, тех же заповедей Декалога. Там надо что-то делать — что именно, в данном случае неважно. Тут — надо быть. Существовать. Пребывать. Там речь идёт об активности человека, тут — о качестве его существования. Чтобы исполнить то, что называется заповедями блаженства, человек должен начать жить иной, новой жизнью.

Можно было бы сказать, что все девять заповедей блаженства сводятся к одной: заповеди новой жизни. И все они — лишь описание с разных сторон этой новой жизни. Жизни, которой у человека нет. К которой человек может приобщиться, если примет Христа как Царя того Царства, которое входит в мир, но которой сам по себе человек не имеет и иметь не может. И вся Нагорная проповедь о том же — о новой жизни, в которую человек может войти и которая может войти в человека. Иначе врагов не полюбить. И уж точно не стать совершенным, как Отец небесный.

Все евангелисты много говорят о шаббате и о том, как понимает его Иисус. И всякий раз оказывается, что Иисус шаббат нарушает. По крайней мере, с точки зрения окружающих Его глубоко и нередко искренне религиозных людей. Что это: сознательное пренебрежение традицией? Вряд ли. Иисус действительно никогда не был традиционалистом в том смысле, в котором им оказывается человек, сделавший традицию своим богом. Но к подлинной Традиции он всегда относился с уважением. Он ведь знает, что такая Традиция связана с откровением Его Отца.

Но её ещё надо раскрыть, найти заново под слоем многочисленных человеческих традиций, претендующих на то, чтобы быть частью Традиции с большой буквы. Так и с шаббатом. Изначальный его смысл, как и смысл самой четвёртой заповеди, был связан с обретением внутреннего мира и покоя в общении с Богом. Речь шла о том, чтобы провести в таком покое и в богообщении хотя бы один день в неделю. И все связанные с шаббатом ограничения, как предполагалось, должны были оградить человека от суеты.

Так было вначале. Но прошло время, и ограничения стали самоцелью. Превратились в систему ритуальных запретов, значимых самих по себе. Стали важнейшей и неотъемлемой частью иудаизма — именно в этом своём ритуальном качестве. И шаббат стал не столько днём покоя и богообщения, сколько днём воздержания от запрещённой активности. От всего, что считалось и называлось работой. Включая, разумеется, и исцеления, и растирание зерна. Ведь это всё «работа».

Иисус же смотрит на дело иначе. Мир и покой абсолютно необходимы, но какой покой у человека, думающего только о голоде, который его мучает? Лучше уж растереть несколько зёрен и съесть их с тем, чтобы потом погрузиться в тот самый покой, чем весь день шаббата не иметь покоя от голода. Ещё интереснее ситуация с исцелением сухорукого. Да, конечно, лечение — работа. А явление Царства? Что это: работа? Или в шаббат оно неуместно?

Очевидно, всё наоборот: именно в шаббат явление силы и дыхания Царства более чем уместно. Это ведь и есть то, чего ищет человек во время шаббата, если только вести речь о подлинном шаббате. Но окружающие Иисуса люди Царства не замечают. Они замечают лишь нарушение ритуальных предписаний. И вместо радости и благодарности звучат обвинения. Обвинения, отделяющие обвинителей от Царства надёжнее любого греха: в грехе ведь можно и раскаяться, а вот в собственной религиозной правоте раскаиваться никто, скорее всего, не станет. И останется вне Царства. Со своей правотой.

Сегодняшнее чтение предлагает нам два сюжета, связанных с субботой и с тем, как понимает субботу Иисус. Один из них (ст. 1–5) описывает ситуацию, хорошо понятную каждому ортодоксальному иудею. На день субботы в евангельские времена (как и сейчас) распространялось множество запретов, регламентирующих то, что в иудаизме расценивается как работа, запрещённая в субботний день четвёртой заповедью. Системы таких ритуальных запретов в различных раввинистических школах могли несколько отличаться друг от друга, но все они, по сути, уже во многом утратили духовный смысл, сохранив сугубо религиозную функцию.

Целью заповеди о субботе было отвлечь человека от его повседневных занятий с тем, чтобы хотя бы один день из семи он полностью посвятил бы Богу, забыв о собственных делах. Между тем, система ритуальных запретов, сложившаяся после Вавилонского плена, основывалась не на этой духовно-практической задаче, а на более-менее формальных богословских критериях, определявших те или иные действия как работу. Все такие действия, само собой разумеется, были в субботний день запрещены, и растирание зёрен, хотя бы и руками и в очень небольшом количестве (ст. 1), формально приравнивалось к помолу зерна и входило в число запрещённых действий.

Иисус в ответ ссылается на события из истории древнего Израиля (ст. 3-4), намекая на хорошо известное фарисеям раввинистическое правило, разрешавшее нарушить субботние запреты, если это было необходимо для спасения жизни человека или домашнего животного. Более того: Он напоминает своим собеседникам о том, что для спасения жизни в древности нарушались даже нормы ритуальной чистоты: ведь дать священный хлеб тому, кто не являлся священником, означало этот хлеб осквернить.

Конечно, если бы ученики Иисуса умирали с голоду, и у них не было бы другой еды, им бы разрешили растереть столько зёрен, сколько им было необходимо для того, чтобы не умереть с голоду, в таком случае растирание зёрен не было бы нарушением субботы. Но для этого надо было, чтобы угроза голодной смерти была для них неизбежной. Иисус же смотрит на субботу иначе, Он говорит о том, что в Царстве суббота представляет собой не систему ритуальных ограничений, а полноту богообщения, неотделимую от Того, Кто принёс Царство в мир (ст. 5).

Второй эпизод (ст. 6–11) описывает исцеление Иисусом сухорукого человека. И здесь мы видим то же различие в понимании субботы. Для Иисуса исцеление не работа, а явление Царства, которому самое время явиться именно в субботу, в день, посвящённый Богу, и потому Он исцеляет в субботу особенно часто, напоминая присутствующим об истинном смысле этого дня (ст. 8–10). Но для религиозных формалистов Царства нет, а есть лишь нарушение запретов, которое они тщательно отслеживают (ст. 7). И ненавидят всякого, кто эти запреты нарушает (ст. 11). Так приверженность к религиозным запретам заслоняет от человека Царство. И ведёт на крест Того, Кто принёс это Царство в мир.

В разговорах Иисуса с фарисеями, они часто предъявляют Ему претензии по поводу того, как Он обходится с теми или иными предписаниями или традициями. Одно из центральных мест в этих спорах занимает суббота. Что можно и чего нельзя делать в субботу? В сознании иудея того времени ответ на этот вопрос требует серьезного знания Закона и комментариев на него авторитетных учителей. Но то, как этот вопрос ставит Иисус, превращает богословскую дискуссию в прямой вызов совести (которая есть не только у учителей и богословов): Что можно делать в субботу — добро или зло? спасать или губить? Евангелие учит нас ставить волнующие нас вопросы именно так, ведь совесть часто бывает лучшим советчиком — даже в богословских вопросах.